Сергеенко П. А., 24 марта 1902*
3711. П. А. СЕРГЕЕНКО
24 марта 1902 г. Ялта.
24 марта 1902.
Дорогой Петр Алексеевич, с Г<риневичем> уже всё кончено*: он умер, дня за 3–4 до получения мною твоего последнего письма. Он болел дня три, поставлен был диагноз — заворот кишок, ему делали операцию, вскрыли живот — и он умер. Нашли у него бугорчатку брюшины, между прочим. Что он за человек, так и осталось тайной для всех, знавших его в Ялте.
Здоровье Л<ьва> Н<иколаевича> поправляется. Воспаление легких давно уже кончилось, осталась одна только слабость.
Погода в Ялте очень хорошая, уже весенняя; и здоровье мое стало лучше. Всю зиму здоровье было скверное, ничего не делал.
Будь здоров и благополучен.
Твой А. Чехов.
Книппер-Чеховой О. Л., 25 марта 1902*
3712. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
25 марта 1902 г. Ялта.
25 марта.
Сегодня, дусик мой, опять ходил к зубному врачу и, представь, не застал его дома. Завтра опять пойду, потом послезавтра опять — и так целую неделю.
Собака, дождя нет! Здоровье мое прекрасно, лучше и не надо. Н. Котляревского я знаю очень хорошо*, виделся с ним не один раз. С Ф. Батюшковым был в переписке*. Эти два — и Котляревский, и Батюшков — народ очень хороший и нужный, только суховатый, и в обоих есть что-то напоминающее И. И. Иванова, московского.
Что новенького? Напиши, дуся. А еще лучше поскорей оканчивай свой сезон и приезжай в объятия мужа.
Ну, господь тебя благословит. Целую дусю мою.
Твой супруг Antoine.
Книппер-Чеховой О. Л., 27 марта 1902*
3713. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
27 марта 1902 г. Ялта.
27 марта.
Здравствуй, жена! Здоровье мое поправилось совершенно, и остановка теперь только за зубами, которые я починяю каждый день. Ты в последнем письме спрашиваешь, считаю ли я тебя умной не в одних только письмах*. Дуся моя, золото, собачка, я считаю тебя глупенькой, но скрываю это ото всех. Ты, однако, раскутилась в Питере, у тебя много знакомых* — завидую тебе! Ты каждый день встречаешься с m-me Чюминой… Правду ли говорят, что у нее роман с вашим Вишневским? Если правда, то желаю им обоим всего хорошего.
Получил телеграмму насчет «Мещан»*. Теперь буду ждать подробностей от тебя.
Сегодня, можешь себе представить, идет дождь!!
Писать больше не о чем, дайте мне мою жену! Надоело писать.
Уже весна настоящая, хожу в весеннем пальто и без калош.
Ну, приезжай поскорей! Вот тебе расписание пароходов:
понед<ельник> «Батум»
вторник «Пушкин»
среда «Ялта»
пятница «В. к. Ксения»
воскресенье «В. к. Алексий»
понед<ельник> «Севастополь».
Это дни, в которые выходят пароходы из Севастополя в Ялту.
До свиданья, актрисуля, хранит тебя бог! Обнимаю тебя и целую.
Твой Antoine.
Кондратьеву И. М., 27 марта 1902*
3714. И. М. КОНДРАТЬЕВУ
27 марта 1902 г. Ялта.
27 марта 1902.
Многоуважаемый Иван Максимович!
Будьте добры, сделайте распоряжение о высылке мне гонорара по адресу: Ялта. В прошлый раз мне был выслан гонорар по телеграфу через Общество взаимного кредита. Если и на этот раз благоволите выслать переводом, то лучше устроить это через Государственный банк (в Ялте казначейство), переводом не по телеграфу, а по почте. Это несравненно дешевле.
Желаю Вам всего хорошего.
Искренно Вас уважающий
А. Чехов.
Книппер-Чеховой О. Л., 28 марта 1902*
3715. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
28 марта 1902 г. Ялта.
28 марта.
Здравствуй, кутила! Сегодня пасмурно, хочет идти дождь, холодновато. Зубов еще не кончил пломбировать, но скоро кончу. Приезжают на днях Бунин и Нилус*, который будет писать с меня портрет*.
Гриша Глинка — это сын баронессы Икс<куль>. Я с ним плыл от Владивостока*, вспоминаю о нем с удовольствием, мальчик хороший. Если Острогорский*, который провозгласил за ужином мое здоровье, редактирует «Образование», то это нехороший Острогорский, репутация у него неважная. Он напечатал в своем журнале костомаровскую сказку, которую выдал за толстовскую.
Ты мне нужна, моя немочка, приезжай поскорей. Хочется поскорее попутешествовать и с тобой насчет этого посоветоваться.
Ты пишешь, что расстроила себе желудок. А ты не пей шампанского.
Бог с тобой, моя милюся, да хранят тебя ангелы святые. Не забывай своего мужа, вспоминай о нем хоть раз в сутки.
Обнимаю тебя, мою пьяницу.
Твой муж в протертых брюках, но не пьющий
Antoine.
Книппер-Чеховой О. Л., 31 марта 1902*
3716. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
31 марта 1902 г. Ялта.
31 марта.
Милая дуся, сейчас уезжаю к Толстому. Погода чудесная. А тебе надоело в Питере? Скучно? Холодно?
Насчет почетных академиков ничего еще не решено*, ничего не известно; мне никто ничего не пишет, и я не знаю, как мне поступить. Поговорю сегодня с Л<ьвом> Н<иколаевичем>*.
Пьеса Горького имела успех? Молодцы!!*
Итак, до свиданья, дуся моя! Если что понадобится, то буду телеграфировать, письмо же это последнее, если не напишу еще завтра.
Я здоров совершенно, зубы кончу пломбировать завтра. В среду начнет писать меня Нилус, художник, друг Бунина*.
Итак, жена, до свиданья! Сойдемся, и потом нас не разорвет никакая собака до самого сентября или октября.
Обнимаю тебя, целую миллион раз.
«Дикая утка» осрамилась?*
Твой верный муж Antoine.
Сегодня от тебя нет письма.
Кондакову Н. П., 2 апреля 1902*
3717. Н. П. КОНДАКОВУ
