Как ни неприятно было Алексею заходить в вычислительный отдел, но работать с вычислителями он любил. Чем сложнее придумывал он задачу, тем добродушнее ворчала машина. Иногда звуки динамика начинали литься, словно симфония, и Алексею нравилось записывать за машиной эту неожиданную музыку. Но если Алексей допускал какую-нибудь ошибку, машина, сбившись с ритма, начинала так гневно рычать, что главный инженер — низенький, черный, густо-курчавый человек с толстыми добрыми губами — испуганно выключал все агрегаты и потом еще долго стыдил Алексея за неправильно поставленный вопрос. Порой Алексею казалось, что главный инженер и сам побаивается своей машины: мало ли что она может выкинуть!

— Что у вас? — нетерпеливо спросил главный инженер, глядя на плотную пачку карточек в руке Алексея. Ему не нравилось, когда машине давали слишком много задач, а у Горячева этих задач всегда было невпроворот, и все срочные.

— Опять ро-мезоны, — с виноватой усмешкой ответил Алексей.

— С этими задачами обращайтесь теперь к Нонне Михайловне! — суховато сообщил инженер и окликнул ее: — Нонна Михайловна! Вот Алексей Фаддеевич Горячев! Он по вашему ведомству. Знакомьтесь!

— Мы знакомы с Алексеем Фаддеевичем, — ответила Нонна, отходя от девушек-программисток.

Алексей заметил, как тускло зазвучал ее голос, как все оживление, с которым она болтала с девушками, словно смыло с ее лица. — Прошу, Алексей Фаддеевич, ко мне! — И медленно пошла в дальний угол, который Алексей всегда помнил пустым. Теперь в углу стояли письменный стол, ящик перфоратора, буквопечатающий аппарат, похожий на телеграфный. Вдоль стены протянулось несколько шкафов и книжных полок, на одной из полок сияло маленькое зеркало, на письменном столе — в колбе — букетик увядающих подснежников.

— А вы неплохо устроились! — небрежно сказал Алексей.

— Это все они. — Нонна кивнула в сторону программисток. — Я уже привыкла обходиться без цветов.

Этими словами она как бы сразу отрезала все постороннее и заговорила более оживленно:

— Можно взглянуть на ваш вопросник? — решительно перехватила карточки из руки Алексея и стала проглядывать их. — Так, так! Вот здесь надо разбить последовательно на ряд заданий… — И странное, отвлеченное от встречи, от прошлого оживление снова окрасило ее бледное лицо.

Затем она вдруг пытливо подняла глаза на Алексея, спросила:

— Это работа для моего отца?

— Почему вы так думаете?

Она не обратила внимания на его явное недовольство. Продолжая перебирать карточки, остановилась на одной, пожала плечами:

— Тут же должен быть знак плюс!

Он взглянул, перечитал вопрос, сухо спросил:

— А вы уже проникли во все тонкости ядерной физики?

— Если вы будете и дальше так же любезны со мной, я перейду к другому учителю.

— Простите! — Он смутился, но не хотел сдаваться. — А почему, собственно, вам не нравится этот отрицательный знак?

— Потому что тут явная ошибка! Если вы хотели проверить, понимаю ли я ту работу, за которую взялась, вам следовало бы просто переписать вопросник Крохмалева. А вы ставите загадочный отрицательный знак перед явно положительной величиной, а потом будете утверждать, что я все напутала в вашем вопроснике!

Сначала он подивился только тому, как остро ей хочется успеха на новой работе. Лишь потом до него дошел смысл ее упрека: почему он не переписал вопросник Крохи? Тут он сразу забыл, что хотел извиниться без всякой вины, и сердито потребовал:

— А ну-ка, что за вопросник дал вам Кроха?

Она взглянула подозрительно, но ответила довольно кротко:

— Вопросник Крохмалева в машине.

Алексей резкими шагами пошел прямо к машине, и она последовала за ним.

Алексей остановился у печатающего устройства, считывая быстро набегающие строки ответов машины. Вопросы действительно были удивительно похожи на те, что принес сам Алексей. Опять ро-мезоны, их соударения, угол вылета из мишени. Нонна стояла за его спиной, он слышал ее дыхание.

— Глупо! — сказал он. — Кроха снова допускает те же ошибки: не учитывает два электрино, которые выделяются при соударении…

В этот миг динамик машины вдруг взвыл яростно и зло, голубой экран осциллографа замигал и прочертился молниями, затем на нем выплыли два слова: «Крохмалев — дурак!»

Алексей засмеялся. Это была новинка. Программистам надоело получать выговоры за перебои. Но перебои зависели от того, правильно или неправильно поставлены вопросы, вот они и «научили» машину высказывать их мнение об авторах неверных вопросов и задач. Машина продолжала рычать, слова на экране забавно выгибались и плясали, а Крохмалев как раз вошел в зал. Увидев на экране краткую оценку своей деятельности, Крохмалев грохнул кулаком по пульту:

— Прекратите безобразие! Это вам даром не пройдет!

Главный инженер выключил машину. Погасли лампы, погасла и фраза на экране. Главный инженер меланхолически сказал:

— Оценку дала машина. И предупреждаю: за всякую неверно поставленную задачу она будет давать оценку по пятибалльной системе.

— И академику и Михаилу Борисовичу? — засмеялся Алексей.

— Они сюда не приходят, — ответил главный.

— А вы что здесь делаете, Божий человек? — сердито спросил Крохмалев. — Вас ждет Шеф.

— Я только хотел исправить вашу ошибку, уважаемый Крох. Вы опять забыли об электрино.

— А что это за карты? — подозрительно спросил Крохмалев, тыча толстым пальцем в пачку, которую держала Нонна.

— Собираюсь узнать, есть ли жизнь на Марсе! — сказал Алексей.

— Все шутите?

— Нет, вспомнил совет Михаила Борисовича.

— Какой еще совет?

— Что разговаривать с вами о делах можно только при включенном магнитофоне.

— Что это значит? — с каким-то трусливым раздражением выпалил Крохмалев.

— А помните ваш разговор с Чудаковым у него на квартире?

— Он что, включал магнитофон? — быстро, не удивляясь, спросил Крохмалев.

— Тогда нет, а теперь включит!

Крохмалева сразу словно подменили. Он выпрямился, на лице воссияла победительная улыбка.

— Шантажировать собираетесь? — насмешливо спросил он. — Не выйдет! И вообще этот недостойный разговор станет предметом обсуждения на партбюро. Вы еще об этой сплетне пожалеете.

— Вы ведь беспартийный, Кроха!

— Зато вас скоро должны принимать в партию! — напомнил Крохмалев.

И, гордо вскинув голову, как боевой конь при звуке полковой трубы, удалился, забыв даже захватить свой вопросник и ответы машины.

Алексей смотрел ему вслед и размышлял, стоит ли задавать свои вопросы машине. Кроха непременно прибежит сюда, как только Алексей уйдет. И, как он ни глуп, кое-что поймет. Он уже собирался взять вопросник у Нонны, чтобы прийти попозже, ночью, когда у машины останутся только дежурные. Ночью машина работает по заказу разных ведомств. Если придут геодезисты, это свои ребята, они дадут Алексею полчаса машинного времени…

— Зачем вы с ним так? — вдруг спросила Нонна.

Он взглянул на нее и удивился: Нонна была явно расстроена.

— Не люблю крохоборов ни в жизни, ни тем более в науке! — резко ответил Алексей.

— Берегитесь, он очень опасный человек!

В этом было что-то новое. До сих пор Нонна была мила с Крохой.

— Дайте мне вопросник, — невпопад сказал Алексей.

— Не бойтесь, Кроха его не увидит, — тихо ответила Нонна.

Только через две недели они увидели анти-ро-мезон.

Все это время Алексей работал в вычислительном отделе: надо было рассчитать и решить десятки неотложных задач. И Нонна, измученная его жадной торопливостью, просиживала рядом с ним за пультом машины чуть ли не сутками.

Алексей с удивлением отмечал, как изменился ее характер. О себе он знал, что за работой становится резким, нетерпеливым, требовательным. Даже Чудаков и Коваль порой возражали против его властного, неумолимого тона, а ведь они были в той же мере заинтересованы общим делом.

Но он не умел переломить себя, поэтому и с Нонной держался так, будто она лишь его помощница, которую можно обругать за нерасторопность и заставить сидеть рядом с собой столько времени сколько он выдерживает сам. А сам он мог выдержать сколько угодно. Лишь бы впереди светилась хоть маленькая надежда на удачу.