— А если мы все вместе подадим заявлением об уходе из института? — спросила Нонна.

— «Коллективочка»? — Чудаков язвительно присвистнул. — Конечно, времена не те, но за такую «коллективочку» все равно по головке не погладят. Тут уж действительно придется идти в дворники. А Нонна откроет прием учеников для подготовки в музыкальное училище…

— Послушай, Ярослав, — сказал Алексей, — а тыне думаешь, что твоя сардоническая усмешка — сейчас не очень благородный способ уйти от борьбы? Ты всегда утверждал, что мы похожи на слепых щенков, один ты умудрен жизненным опытом. Что же ты нам теперь посоветуешь?

Он вдруг увидел, что лицо Ярослава как-то посерело, обмякло. Перед ним сидел совсем не тот непреклонный, язвительный исследователь, одинаково хорошо разбирающийся и в физике и в жизни, которого они знали много лет, а усталый человек. И он уже не был похож на взъерошенного мальчика. Только эта внезапная перемена и показала им всем, как же, в сущности, плохи их дела…

И Алексею стало жалко товарища.

— Извини, Ярослав, — тихо сказал он. — Нас не поссорят. Мы всегда будем вместе. И сейчас мы сообща подумаем, что нам делать.

Коваль тоже подошел поближе к столу, но остался стоять, подпирая стенку.

— Бросьте эту кость собаке, и она завиляет хвостом, — угрюмо посоветовал он.

— Нет! — твердо ответил Алексей. — Мы должны помнить, что думаем не о себе. Таких, как мы, безымянных поставщиков идей и мыслей, много. И мы отвечаем не только за себя, но и за них. И никто не вправе красть наши идеи, замыслы, открытия…

Он вдруг замолчал, словно прислушиваясь к чему-то, рождающемуся в нем, к какой-то мысли, которая нетерпеливо пробивалась в сознание. Он знал, что эта мысль существует в нем уже давно, только он никогда не решался высказать ее вслух, а теперь она напоминала о себе, требовала, чтобы он дал ей дорогу.

Он спокойно высказал эту мысль:

— Надо написать в Академию наук. Пусть наше мнение услышат и там.

Ярослав поднял на него удивленные глаза. В них что-то заблестело: одобрение или вера? И Нонна тоже с удивлением смотрела на Алексея, и в ее глазах тоже пробивалась живая улыбка. И Алексей, уже утвердительно, сказал:

— Значит, пишем!

— Ну что ж, пожалуй, ты прав, будем писать… — медленно проговорил Ярослав. — Но уж если заваривать кашу, то покруче! — снова становясь собой, таким же жестким и язвительным, добавил он. — Заявления об уходе мы тоже подадим! Нас от науки не отставишь, а вот оставить институт без науки мы можем!

— Значит, ты говорил с заместителем об этом?

— Я просто сказал, что мы можем уйти в другой институт. Заместитель был так добр, что сообщил: нам дадут такие характеристики, что в другой институт мы сможем поступить разве что вахтерами. Но я склонен попробовать…

— Без меня, — устало сказал Коваль.

— «Цыпленки тоже хочут жить»? — спросила Нонна.

— Нет, я просто рабочий от науки. И не гожусь в мученики. Мне и в армии выписывали двойную порцию еды. Поститься я не умею. Вот так. Значит, без меня. Простите.

— Ну что ж, Петр, прощай! — с печалью в голосе произнес Ярослав.

— Почему Петр? Меня зовут Валентин!

— Так звали одного рыбака, который в течение ночи трижды отрекался от своего улова… Ладно, Валя, иди…

Они не смотрели ему вслед. Ярослав вынул из стола бумагу, протянул Нонне, сказал:

— Ну, начали. Тебе, Алексей, приходилось писать докладные записки? Мне — нет. К кому мы обращаемся? Впрочем, это мы выясним потом…

В девять утра все трое сошлись в приемной у заместителя директора института. Академик все еще был болен. Да он и не часто посещал вверенное ему учреждение: у него, кроме института, были еще консультации, да отдел академии, да редактура в журнале… А заместитель все равно в конце дня будет у академика и сообщит обо всем, что тут делается.

Чудаков заранее предупредил: завтра на работу не опаздывать! Хватит и того, что на них навалятся за эту самую «коллективку». Зачем же давать повод обвинять себя в недисциплинированности?

Вошли к заму все трое. Поздоровались и положили на стол по бумажке.

Зам успел еще пошутить, что соавторство им, видимо, понравилось, если и ходят все вместе. Затем перевел взгляд на заявление, поданное Нонной, прочитал, бросил на нее испуганный взгляд, пододвинул бумажку Горячева, отшвырнул ее, потянулся к писульке Чудакова. Лицо его становилось все растеряннее.

— Я не возьму! — вдруг сказал он, отталкивая от себя листы.

— Почему? — спросил Чудаков.

— Это же саботаж! — сиплым от испуга голосом сказал заместитель. — Институт заканчивает полугодовой план работ, а вы уходите? И что вы тут написали: «…в связи с присоединением к числу авторов законченной нами работы по анти-ро-мезонам посторонних лиц. Работа проведена коллективом в составе Горячева А. Ф., Бахтияровой Н. М., Чудакова Я. Я. и Коваля В. М. (Вальку в список авторов они тоже вписали, его измена ничего не меняла!), а руководство института прибавляет в качестве соавторов Подобнова С. М., Крохмалева С. С. и руководителя лаборатории Красова М. Б. …» Да вы понимаете, что вы написали? — с грозным придыханием спросил заместитель.

— А что, вам не нравятся фамилии? — спросил Чудаков.

— Это же… это же… Да это — раскрытие государственной тайны! — вдруг нашелся заместитель. — Вы называете работу, называете сотрудников института! Вы знаете, что за это будет?

— А мы эти бумажки несем не в шпионский центр потенциального противника, а к вам на стол, — хладнокровно сказал Чудаков. — И составлены они по форме: видите, в конце даже указано, что мы считаем возможным проработать положенные две недели, пока на наши места будут найдены другие сотрудники…

— Ну, вот что, товарищи, я этого не видел и не читал! — грозно сказал заместитель. — А с Иваном Александровичем я поговорю. Возможно, товарищ Красов и в самом деле превысил полномочия…

— Нет уж, товарищ заместитель директора; вы вручите академику наши заявления, а потом сообщите нам его мнение. А что касается самого факта, так, надо думать, Иван Александрович уже получил из президиума академии нашу докладную записку по этому поводу…

— Вы и в академию написали? — ужаснулся заместитель.

— Вот именно! — подтвердил Чудаков.

В это время в кабинет заглянула старшая машинистка. Увидев Чудакова, она смутилась было, но торопливо прошла к столу заместителя и положила перед ним папку.

— Материалы перепечатаны.

— После! После! — махнул рукой заместитель.

— Да вы посмотрите, пожалуйста, может быть, надо еще что-нибудь исправить…

Заместитель открыл папку, захлопнул ее, пробормотал:

— Хорошо, хорошо, я просмотрю!

Чудаков шепнул Нонне:

— Видите, информация сработала!

Вчера он настоял, чтобы докладная записка была отдана для перепечатки в институтское машинное бюро. Горячев возражал: «Аннушка перепечатает лучше!» Ярослав сказал: «Зато начальство получит полную информацию немедленно!» Он оказался прав. Но есть что-то неприятное в такой правоте. С такой правотой трудно жить. Впрочем, ему и верно нелегко живется…

— Можно идти? — вежливо спросил Чудаков.

— Идите! — вдруг разрешил заместитель.

Нонна от двери оглянулась. Заместитель уже раскрыл принесенную машинисткой папку и вцепился взглядом в первый лист. «Читает нашу докладную в академию!» — подумала она. И впервые ей стало страшновато.

— Ну что ж, друзья, разойдемся по нашим конюшням! — сказал Чудаков в приемной. — Не знаю, что будете делать вы, а у меня еще тысяча дел…

Он старался казаться таким же спокойным, как всегда, но ему это плохо удавалось.

Нонна обратила внимание на то, с каким испугом посмотрела на них троих женщина-секретарь. Да, об их бунте уже знали…

Горячев выглядел безразличным. Как видно, этот мечтатель уже попрощался в душе с институтом. Нельзя обижать мечтателей: они похожи на детей. Сейчас он, вероятно, уже мысленно в Дубне или в Новосибирске — там тоже работают физики! — а в то, что после здешнего скандала его туда не пустят, он не верит. И Нонне захотелось, чтобы его пустили. Пусть даже не в Дубну, это очень близко от Москвы, но пусть хоть в Новосибирск. Нет, она добьется от отца хоть этого! Как ни противно ей теперь разговаривать с отцом, по этому вопросу она согласна поговорить…