— А что, в городе всем такую одежду дают?

— Если заслужил — получи!

— А денег матери всего и прислал два раза! — упрекнул Никита Евсеевич. — Единожды в год!

— И рад бы послать, — смущенно сказал Филипп, — да не из чего! Мне еще учиться да учиться, а хватит того учения лет примерно на пять!

— Да, коли доучишься, шибко грамотным станешь!

Сели бок о бок, Никита Евсеевич понукнул, лошадь пошла рысью. Филипп поинтересовался, почему Никита с завода ушел. Тот довольно зло бросил:

— Как начали на нэпачей нажимать, сразу все кончилось, так все и развалилось.

А потом пошли разговоры о ТОЗах — такие товарищества по обработке земли, — а ныне уже слышно и о колхозах — это уже коллективная обработка, так что мужик начал покачиваться. А тут, в пятидесяти верстах, как раз под Полюдом, начали бумажный комбинат строить. Сестра его по осени собирается туда, а если примут, так и квартиру дадут — тогда она и мать вместе с братом за собой потянет…

У Никиты лошадь была шустрая, так что двадцати с лишним верст для разговора еле хватило. Но вот Никита осадил мерина у материнских ворот, и звяканье колокольчика сразу умолкло. Из ворот выскочила сестра, потом младший братишка, — да, и он вырос, чуть ли не взрослый стал! — а за ними, не удерживая всхлипывания, появилась и мать.

Никита оказался гордым — денег не взял, но прийти назавтра к угощению не отказался.

Как ни наломала долгая дорога бока Филиппу, к вечеру он вышел на улицу. Все девки и ребята сходились на угор, откуда можно было одним взором охватить всю заречную округу. Узнал Филипп и о Мусаеве. И надо сказать, весьма удивился: Семен Мусаев на втором году службы поступил в командирское артиллерийское училище… Вот это была весть так весть! Было похоже, что Семен действительно взялся бить баш на баш!

Зашел он и к отцу Семена. Отец заговорил круто: и проклинал сына, и приговаривал, что в жизни на порог не пустит, пока Филипп в шутку не сказал:

— Когда он две шпалы навесит, так вы и сами им загордитесь!

И отец вдруг замолчал. Должно быть, в первый раз с ним заговорили о сыне всерьез.

Это были последние каникулы Филиппа. Да и расстроилось его деревенское житье. Сам он стал студентом металлургического института, и, следовательно, ожидала его в дальнейшем железная жизнь, а сестра перебралась на бумажный комбинат, перетащила и мать с братом да там же вышла и замуж, и у каждого оказалась своя дорога: у сестры — бумажная, а у него — железная.

В тридцать третьем году Филипп закончил институт. Каждый год он уезжал из Москвы на практику, на знакомый ему Пушечный завод. Но перед окончанием института он остался в Москве. В общежитии было пусто, никто не мешал ему работать и думать о своем будущем. И он удивлялся себе: год от году его мечтания становились все огромней и недостижимей.

За эти годы Филипп изучил металлургию: он мог теперь быть отличным инженером на Пушечном. Но разве инженер сам делает орудия? Он выполняет волю другого человека. И вот Филипп готовился к тому, чтобы предъявить свою волю: он конструировал орудие. Он и сам сознавал, что это только робкая попытка модернизировать старые образцы, но ему казалось, что он на верном пути. Если он предъявит свою работу, ему, может быть, удастся попасть в конструкторское бюро, туда, где находится мозг заводов вооружения. И Филипп одиноко трудился над своим первенцем, хотя временами ему хотелось бросить все, в голове его уже возникали какие-то неоформленные идеи, которые, именно благодаря своим неуловимым очертаниям, запутывали его еще больше. Вдруг казалось, что, если сейчас же начать разработку этой новой идеи, успех обеспечен, потом приходило сомнение: а может быть, побочная мысль, только что возникшая, еще вернее и справедливее?

Осенью он сдал свою работу. Она была отмечена, Филиппа назначили в конструкторское бюро.

Теперь молодой конструктор Филипп Ершов постепенно постигал всю мощность грозного оружия. Он постигал вместе с тем и его недостатки. Он познал краткость жизни орудийного ствола, которая измерялась одним часом скольжения снаряда по каналу. Он узнал степень изнашиваемости орудия, на производство которого человек затрачивал самые лучшие сорта металла, тысячи часов кропотливой работы.

Астрономы подсчитали, что в результате мировой войны, когда тысячи орудий были собраны на небольшом участке фронта, сила отдачи этих орудий вызвала разрушительные ураганы и ливни, способствовала изменению метеорологических условий в Западной Европе Он знал, что эти орудия могут быть направлены против его страны, что надо искать все новые и новые способы уничтожения их посредством других орудий, тех, которые ему предстоит создать вместе с другими оружейниками.

А снаряды? Он мог бы написать целые тома об их разнообразии и силе. Бронебойные, которые протыкали самую крепкую сталь, подобно шилу. Фугасные, от удара которых в бетонных стенах укрытий поднимался высокий шквал огня и дробленого шлака. Термитные, которые зажигали даже и то, что по всем физическим законам не могло гореть. Сигнальные, которыми армии могли переговариваться в пространстве. Агитационные, которые, взрываясь, разбрасывали тысячи листовок, принося иногда более ощутимый вред, нежели прямое физическое уничтожение врага.

История войн проходила перед глазами Филиппа в грубых и зримых образах.

Надо было внимательно изучать и разгадывать те элементы внезапности и неожиданности, на которые опирается будущий враг, надеясь на победу. Предвидеть и предупредить! — вот единственный закон, когда рядом с тобой живут враги, считающие твою страну легкой добычей.

И новая жажда овладела Филиппом. Он погрузился в сложную науку войны. Труды по тактике и стратегии сделались его настольными книгами. Постепенно он все глубже понимал законы, по которым развивалась война. Не знать их оружейник не имел права. Он обязан предугадать пути совершенствования тактики, чтобы помочь командирам в решении задач, которые поставила страна.

Эти годы для Филиппа были полны напряженного умственного труда. После окончания института он пять лет провел в лучших конструкторских бюро, ища решения тех проблем, что вставали перед ним по мере его вторжения в область обширной науки о войне. Но он был доволен своими успехами: уже несколько образцов его орудий были приняты на вооружение. И вот весной 1938 году он получил предложение выехать за границу.

Несколько дней он сдавал свои дела, готовясь к отъезду. Вечером, выходя из управления, он столкнулся в коридоре с высоким человеком в военной форме, с ромбами в петлицах. Грудь военного была увешана орденами. Военный шел прямо, не уступая дороги, так что Филиппу пришлось свернуть и чуть ли не прижаться к стене. Оглядев военного, Филипп усмехнулся: он увидел прямоносое лицо с черными отметинами от пороховых ожогов. Военный, мельком и довольно спесиво посмотрев на него, прошел прямо. Филипп не спеша шел дальше и вдруг услышал позади окрик:

— Ершов!

Филипп обернулся.

— Да я же тебя ищу! — шумно обрадовался военный. — Понимаешь, ищу второй день, а ты, видно стал важной птицей, — так тебя засекретили, что добраться нельзя. Двадцать вахтеров, и каждому дай ответ: зачем да почему, да кто он для вашей тетушки, что вы разыскиваете? Канцелярия царя небесного и то проще.

Филипп заметил, как идущие по коридору люди замедляют шаги, чтоб прислушаться к громогласному вояке.

— Ну, если искал и нашел, пойдем вместе, — сказал Филипп.

— Да ты куда?

— Домой, с женой познакомлю.

— Нет, брат, избавь, я к дамскому обществу непривычен. Если с тобой, так с тобой, только уж по моему маршруту. Тут недалеко есть первоклассный кабак, конечно, не чета французским или испанским, но против немецких постоит. Кавказская кухня…

— А ты, должно быть, бывалый солдат? — спросил Филипп.

— Это и по иконостасу видно. Вот за двадцать девятый год, а вот эти два в ба-альшой войне добыты. Не могу сказать где, потому что ты и сам знаешь. Повоевал, повоевал. А так как спор у нас с тобой не решен, то изволь ответствовать: где же твои пушки, из которых мне стрелять следовало? Вот когда я тебя, можно сказать, перегнал. Сознайся, а?