^{На плантациях детей заставляют работать по 14–16 часов.}

Не удивительно, что в Бразилии умирает очень много детей, гораздо больше, чем в любой европейской стране.

Между тем в Бразилии существует организация — «Национальное управление по защите детей». Его задача — не допускать эксплуатации детей, препятствовать использованию их на изнурительных работах, заботиться о сохранении здоровья детей, лечении и т. п. На это ведомство по бюджету отпускается 7,5 миллиона крузейро. Однако животные в Бразилии пользуются гораздо большим покровительством: на «Управление по защите животных» ассигнуется втрое большая сумма, — 25,2 миллиона крузейро.

Жозуэ де Кастро заканчивает свою книгу о голоде в Бразилии такими словами: «Экономический строй Бразилии оставляет человека безоружным перед лицом голода и болезней, постоянных спутников бразильца в его вынужденном одиночестве».

А крупный бразильский писатель Америке де Альмейда одно свое произведение начинает фразой: «Есть большее несчастье, чем умереть от голода в пустыне, — это не иметь пищи в обетованной земле».

Это очень грустные слова. Но это — правда, которую тщетно стараются скрыть те, кто правит Бразилией.

После поездки в Южную Америку, в том же году, мне довелось побывать в наших среднеазиатских республиках. В долине реки Чирчик, близ Ташкента, я посетил колхоз.

Будний день. Взрослые на рисовых полях, со всех сторон окружающих поселок. Захожу во двор детского сада. У входа в домик стоят в ряд 40 шкафчиков, в каждом шкафчике висит чистое полотенце, перед шкафчиками на камышевой цыновке стоят 40 пар тапочек. В доме — сейчас «тихий час» — ребята отдыхают каждый на своей постели. Другой двор. Здесь — ясли. В глубине виноградника под навесом, обтянутым кисеей, стоят 20 колыбелек, в которых, раскинувшись кто как, безмятежно спят «ползунки». Каждый младенец — будущий строитель коммунистического общества, и с самых первых шагов своей жизни он окружен заботой, вниманием и любовью нашего государства.

В 1948 году я работал в пустыне Кызыл-Кум. Вот затерянный в песках поселок Тамды. Нет, он совсем не затерян: на сотни километров вокруг пасутся тысячные отары каракулевых овец.

Лучший дом в поселке — школа. В полукилометре от поселка — пруд. Дважды в день воспитатели приводят сюда детей чабанов, живущих в особом интернате, пока отцы и матери их пасут стада в далеких песках. Такие пруды скоро будут у нас в каждом колхозе, каждом ауле. Они не только преобразуют природу, они создадут новую жизнь.

В 1949 году я побывал в сталинградских степях и полупустынях. Зной стоял над выжженной солнцем степью. И только в глубокой балке темнела зелень. Это был «Дубовый овраг», где каким-то чудом рядом с пустыней сохранились великолепные дубы и ильмы.

Свернули по дороге к оврагу. Вдруг перед нами — ворота и маленькая девочка с алым галстуком предостерегающе машет рукой. Девочка объясняет, — здесь сталинградский пионерский лагерь, а она сегодня дежурная. В глубине балки в тени деревьев много домов и павильонов. Всё, что было лучшего поблизости, жители легендарного города отдали своим детям.

В 1950 году я участвовал в экспедиции в Кашкадарьинской области Узбекистана. Мы производили оценку земель и пастбищ в районах предстоящего нового орошения. Машины наши шли то по жаждущим влаги пустыням, то через поля хлопчатника, уже раскрывшего свои коробочки с белоснежным волокном.

Нам пришлось пересекать Туркестанский хребет. Перевалили мы через скалистый гребень и спустились в чудную долину с рощами чинар, кленов, грецких орехов, акаций. Это оказалось опытное лесничество Узбекского министерства лесного хозяйства. На поляне у речки стояли несколько десятков белых палаток. Юные натуралисты Самарканда выехали сюда отдыхать и помогают опытной станции собирать семена для новых десятков и сотен таких же рощ.

В 1951 году я посетил Никитский ботанический сад в Крыму. Рядом с ним — Артек. Тысячи школьников бегут по дорожкам к морю. Их загорелые тела сверкают в брызгах крутой черноморской волны. Со всех концов нашей необъятной страны съезжаются сюда пионеры — наша смена. Они набираются здоровья и сил, чтобы лучше выполнять завет великого Ленина — учиться, учиться и учиться.

Иногда я прохожу по улице Халтурина в Ленинграде. На одном из лучших особняков маленькая вывеска: «Дом престарелых ученых». Тут живут почтенные старцы, закончившие свой трудовой путь. Последние годы их жизни согреты заботой так же, как и первые месяцы жизни тех «ползунков», что я видел в далеком чирчикском колхозе.

У нас в СССР десятки тысяч яслей, детских садов, пионерских лагерей, детских домов отдыха.

Много надо вложить труда, чтобы расставить все их особыми значками на карте. А надо бы составить такую карту!

Это наша география. География жизни и процветания, география коммунизма.

7 июня мы покинули Рио-де-Жанейро. Нам надо было попасть в знакомый уже порт Ангра-дос-Рейс, где нас ждал возвратившийся из Баии «Грибоедов». Опять не пустили наш корабль в столицу.

До Мангаратибы мы ехали поездом, — на этот раз днем.

Дорога шла то по самому берегу океана, то отделялась от него, прорезая банановые и кофейные плантации. Местами она пересекала пологие холмы, засаженные ровными рядами танжеринов — мандаринов особого сорта, культивируемых в Южной Америке. Золотистые плоды, освещенные ярким солнцем, украшали шаровидные кроны танжеринов.

Это тоже зона, питающая Рио фруктами. Плантации принадлежат крупным фирмам. Лишь изредка среди них встречаются фасендолы — маленькие усадьбы мелких фермеров.

Еще два часа пути от Мангаратибы на таком же, как прошлый раз, катерке, и мы увидели наш теплоход, ошвартовленный у стенки порта. Отражение «Грибоедова» дрожало, струилось, жило на легкой зыби бухты вместе с обрамляющими ее пальмами и черепичными домиками. А на корпусе корабля играли зайчики, отраженные от колеблемой волнами воды. Солнечные блики без устали рисовали всё время меняющийся узор. Казалось, будто какая-то прозрачная ткань колышется на ветру. На самой высокой мачте слегка полоскался красный вымпел с советским гербом.

Пока «Грибоедов» стоял в Баие, команда привела судно в образцовый порядок. Борты, надстройки, шлюпки были заново выкрашены белой краской, палуба — красной, а корпус, ниже ватерлинии, — зеленой. В кают-компании стояли в горшках цветущие орхидеи. Букеты разных цветов в вазонах украшали каждую каюту.

Радостно было ступить на маленький кусочек своей родной «земли». Приветливо встречали нас моряки, с которыми мы сдружились за время перехода через океан.

Вскоре после того, как мы прибыли, на «Грибоедове» был поднят сигнал готовности судна к отходу.

Отплытие было назначено на 17 часов, чтобы еще до темноты выйти из бухты в океан.

Наш капитан, Владимир Семенович, получил распоряжение идти за грузом в аргентинский порт Росарио. Все участники экспедиции решили воспользоваться этим случаем и посетить Аргентину, чтобы познакомиться и с ее научными учреждениями и учеными.

Закупленные нами и собранные в лесах живые растения мы оставили временно в Рио, с тем, что зайдем за ними на обратном пути. Растения были свезены в сад советского посольства, и специально нанятый садовник должен был ухаживать за ними. Кроме того, по возвращении мы должны были взять растения, которые работники Ботанического сада Рио обещали подарить ленинградскому Ботаническому саду.

Выход корабля в море задержал почти на полчаса ресторатор, который отправился в городок закупить овощи и фрукты на предстоящий рейс. Ангра — столь редко посещаемый порт, что здесь нет даже шипшандера — агента по снабжению судов. Ресторатору пришлось самому заботиться о покупках для стола. Лавчонки же в Ангре маленькие, так что ресторатор покупал в них весь наличный запас бананов, апельсинов, авокадо или других фруктов и направлял хозяина со всем его товаром на судно. Сам же продолжал поиски.