Когда поезд замедлил ход на повороте, то нам показали на небольшую рощу этих пальм на лесной расчистке. Местные жители вырубают другие деревья, окружающие пиассавейру, добиваясь лучшего роста этой ценной пальмы. Но это некрупная пальма — всего в 6—10 метров высоты, а ствол ее не толще 25–30 сантиметров в поперечнике. Зато красивые перистые листья пальмы превышают 2 1/2 метра в длину.

Два раза в год жители производят сбор волокна: срезают все листья, кроме самых молодых, и извлекают из них прочную гибкую пиассаву. Она идет на изготовление корзинок, штор, цыновок, а также широкополых шляп, напоминающих знакомые нам украинские брили, или головные уборы корейцев, сплетенные из рисовой соломы. Мелкие, но обильные плоды пиассавейры, похожие на маленькие кокосовые орехи, содержат масло, используемое для приготовления мыла и для технических целей.

На закате солнца мы выехали в широкую долину, по которой спокойно текла, прихотливо извиваясь, река. Низкие ровные террасы реки были почти сплошь распаханы под плантации сахарного тростника, которые перемежались с сырыми заболоченными лугами.

Много столетий назад сахар расценивался на вес золота, он был важнейшим предметом мировой торговли. И не столько золото, сколько сахар привлекал множество колонизаторов-европейцев в Бразилию.

Культура сахарного тростника, завезенного сюда из Старого света, на новом месте нашла необычайно благоприятные условия. Колонизаторы разводили его на огромных и всё возраставших пространствах земли. Бразильский сахар долго занимал господствующее положение на мировом рынке. В XIX столетии на европейском рынке появился свой — свекловичный — сахар, и ввоз тростникового сахара стал год от году сокращаться. Хотя и сейчас Бразилия по производству сахара стоит на втором месте в мире после Кубы, но вывоз сахара сильно упал.

Получилась такая же история, как с кофе.

Специальное учреждение — «Сахарный и алкогольный институт» — регулирует площади под сахарным тростником. Главная цель этого учреждения — не допускать слишком большого производства сахара. Кроме того, изыскивают пути «рационального» использования сахара. Так, например, сахар перегоняют в спирт, а спирт примешивают в бензин.

Так ценнейший пищевой продукт, в котором ощущают острую нужду все народы мира, в том числе и бразильский, по милости капиталистов, буквально пускается на воздух, сгорая в автомобильных моторах…

Ночью наш вагон превратился в спальный. Узкий коридорчик с обеих сторон задрапировали занавесками. Нижние сидения придвинули одно к другому, опустили спинки — и получились места для лежания. Верхнее спальное место — узкая полка, днем прислоненная к стенке вагона; на нее постилают тюфяк.

Мы с Леонидом Федоровичем бросили жребий, кому где разместиться на ночь. Мне выпал тяжкий удел — спать наверху. Я оказался затиснутым между узким ложем и накаленным потолком, таким низким, что сесть на полке не мог бы даже ребенок. После сложных гимнастических упражнений мне всё же удалось раздеться.

С этим «удобством» бразильского спального вагона я бы еще примирился, если бы наверху была хоть маленькая щелочка для свежего воздуха. Разжигаемый жгучей завистью к безмятежно спавшему при открытом окне Леониду Федоровичу и разморенный духотой, я ненадолго уснул лишь к концу ночи.

Зато наутро я оказался в выигрыше: мой спутник поднялся с постели, как из угольной шахты, — его буквально засыпало пеплом и углём от паровозной трубы.

Солнце уже поднималось. Одиночные деревья отбрасывали длинные тени. Часто мелькали маленькие белые домики, окруженные садиками с бананами, мамоном, инжиром.

^{На плантации сахарного тростника.}

Но больше всего в этих местах ананасов. Когда мы проезжали, как раз подходил к концу сезон уборки урожая. Только в немногих местах видны были группы рабочих в широкополых соломенных шляпах. Они снимали колючие ароматные «шишки» ананаса — одного из лучших фруктов на земле.

Убранные с поля ананасы большими пирамидами были сложены у пыльной ржаво-красной дороги в ожидании погрузки на автомашины.

Вскоре поезд влетел на окраину столицы штата Минас-Жераис, города с поэтическим названием Белу-Оризонти (прекрасный радужный горизонт).

^{Встречались и старинные двуколки.}

Мы не предполагали здесь задерживаться, нам надо было поскорее попасть в Рио. Но на вокзале выяснилось, что поезд в столицу пойдет только вечером. Наш поезд дальше не шел, так как отсюда до Рио была проложена уже другая, широкая колея.

Жалко было терять целые сутки, и мы решили воспользоваться самолетом. Тут же на вокзале нашли такси. Промчавшись по еще спящему городу, машина вышла на асфальтобетонное шоссе, которое, впрочем, скоро сменилось разъезженной грунтовой дорогой.

Навстречу шли грузовики с бананами и ананасами, навалом насыпанными в кузов, с ящиками авокадо и мандаринов. Встречались и старинные двуколки, в которые были впряжены пара, а то и четверка быков зебувидной породы. Повозки были так же нагружены фруктами и овощами. Всё это везли в город с плантаций и ферм.

Мы с интересом рассматривали своеобразный рельеф — пологие холмистые гряды, разделенные долинами. На грядах — остатки лecoв, посадки кокосовой и других пальм. А в долинах — плантации ананасов, кукурузы, инжира и апельсинов. На фоне темнозеленой листвы апельсиновых деревьев золотистые плоды выделялись словно оранжевые фонарики.

В Америке до прихода европейцев апельсина не знали. В Бразилии апельсины начали культивировать в начале XIX века. В штате Баия был выведен особый бессемянный сорт, который быстро стал распространяться в культуре. В Баие плоды этого сорта достигают пятнадцати сантиметров. Таких плодов ни в Европе, ни в Азии не встретишь.

Теперь в Бразилии имеется около 20 миллионов апельсиновых деревьев, но хозяйство находится в упадке.

Апельсины, как и ананасы, и авокадо, и другие ценнейшие плоды, не по карману рабочим и мелким служащим. И опять получается, как с кофе и сахаром, — государство ограничивает выращивание апельсиновых деревьев. Из апельсинов, содержащих ценные для человека витамины, добывают кислоты и масла, которые идут для технических целей.

Через полтора часа мы добрались до знакомого уже нам аэродрома Лагоа-Санта.

Здесь нас постигло новое разочарование. Местные самолеты уже ушли в Рио, ожидаются только транзитные. На ближайшем, который прибудет вот-вот, свободных мест нет.

Всё это нам удалось узнать с большим трудом, так как служащие аэродрома говорили только по-португальски. Наши же познания в португальском языке были явно недостаточны для сложного разговора о самолетах.

Кроме того, у здешних жителей было какое-то особенное произношение. Это мешало нам понять то немногое, что можно было уразуметь с помощью англо-португальского словаря-разговорника, который мы захватили с собой. Этот словарь был издан в Европе, а португальский язык в Бразилии претерпел большие изменения, в нем появились индейские и негритянские слова, изменилось строение фразы.

Мы не могли найти в разговорнике тех слов, которые произносили служащие аэродрома. Они же, в свою очередь, не понимали многих слов, которые мы выискивали в разговорнике.

Вскоре прибыл самолет. Он был полон, и с него не сошло ни одного пассажира. Через полчаса пришел второй самолет, и на нем также не было свободных мест. После этого нам сказали, что самолетов на Рио сегодня больше не будет. Настроение у нас упало, — пропадал день.

Но мы видели, что все аэродромные служащие принимают в нас участие, хотят нам помочь. Они узнали, что мы — советские люди, что мы из далекой, но такой славной страны. Мы объяснили им, что один из нас из Москвы, а другой — из Ленинграда. Их смуглые лица оживились улыбками, и они восхищенно произносили: «Москва», «Ленинград». Они называли имя Сталина, делая по-своему ударение на последнем слоге. Мы научили их, как надо произносить правильно.