И уж совершенно поразительную историю о мимикрии Горбачёва рассказал В. Печенев. Думаю, что читатели, привыкшие к реформаторскому облику Михаила Сергеевича, будут в немалой степени потрясены, узнав о его тайной симпатии к вождю всех народов.

В. Печенев:

— Однажды, припозднившись в четверг (это был обычный тогда день заседаний Политбюро), я заглянул к Лукьянову. От него только-только выходила хорошо мне знакомая, симпатичная, очень грамотная стенографистка. Я что-то пошутил на их счёт по поводу затянувшегося свидания. На что Анатолий, не поддержав моего игривого настроения, серьёзно и с гордостью (он из породы энтузиастов, как, впрочем, и я) сказал: «Четыре часа передиктовывал ПБ. Вы ушли с заседания, а они (руководители наши) одни остались. Говорили долго о Сталине. Послушай вот, Вадим…» И он кое-что (в первый и, кажется, в последний раз) прочитал мне из своей диктовки. Я, поражённый и польщённый доверием, молчал. «М.С. (Горбачёв. — Н.3.) вызвал меня потом к себе и велел написать проект указа о переименовании города Волгограда в Сталинград», — продолжил Лукьянов. «Ну и что, — заинтересованно спросил я, — опять «по многочисленным просьбам трудящихся»?» Вновь не выдержав шутки, Лукьянов сказал: «Проект указа я написал. Отнёс ему на пятый этаж». — «Когда выйдет?» — спросил я. Он пожал плечами: «К 40-летию Победы, наверное…» Шла поздняя осень 1984 года.

Обществоведам Советского Союза было известно, что в статьях К. Черненко в «Коммунисте» в 1981–1983 годах, которые в то время, как правило, готовились уже при участии В. Печенева, стала исподволь, но настойчиво проводиться мысль о необходимости разграничения функций партийных и государственно-хозяйственных органов, о недопустимости подмены, дублирования первыми вторых. Мысль эта приобрела дополнительную, как казалось, актуальность в связи с политическим кризисом в Польше. Кстати, в 1984–1985 годах Горбачёв был председателем комиссии Политбюро ЦК КПСС по Польше. Естественно, что мысль прозвучала и в программной, так сказать, речи Черненко в феврале 1984 года при вступлении в должность генсека. И это давало его помощникам полное право вставить данное положение и в текст новой редакции Программы КПСС.

— И вдруг оно, — продолжает Вадим Алексеевич, — встретило некоторое сопротивление «куратора» нашей группы. Я, сказал Горбачёв, отношусь к этой идее с известной осторожностью. И неожиданно добавил, что в своё время Ю.В. Андропов предлагал поставить этот вопрос в практическую плоскость и пришлось ему возражать, спорить с ним. Ведь у нас, товарищи, сказал он, обращаясь к нам, нет механизма, обеспечивающего самодвижение экономики (передаю здесь его мысль, а не буквальные слова). В этих условиях, если первые секретари партийных комитетов отдадут экономику на откуп хозяйственникам, у нас всё развалится… (Интересный прогноз, не правда ли, в свете последующих событий?) Это рассуждение получило любопытное продолжение после реплики академика В.Г. Афанасьева (бывшего тогда главным редактором «Правды»), который сказал что-то вроде: демократии надо бы побольше да выборность всех руководителей ввести.

— Вот-вот, — шутливо заметил Горбачёв, — выборность снизу доверху, включая главного редактора «Правды»…

Афанасьев, не поддержав шутливого тона, добавил:

— Да номенклатуру надо бы отменить…

— Давайте отменим, — уже более строго прореагировал наш «куратор». — В таком случае польский вариант нам обеспечен.

Как оказалось, эти рассуждения будущего инициатора политической реформы в СССР, приведшей, по сути дела, к отделению и отстранению КПСС от командно-руководящей роли в государственно-хозяйственной жизни страны, не были случайными. Горбачёв повторил в основном свои аргументы против резкого разграничения функций партийных и государственно-хозяйственных органов и несколько позже, на одном из совещаний секретарей ЦК КПСС с нашим участием. При этом (к некоторому моему удивлению) он обратился как к союзнику в этом вопросе к… В. Долгих, кандидату в члены Политбюро, секретарю ЦК КПСС, ведавшему ключевыми вопросами развития промышленности, который нравился К.У. Черненко.

В.И. Долгих был снят с работы и отправлен на пенсию вскоре после прихода Горбачёва к власти.

Брежнев всегда смотрел программу «Время». И это знал тогдашний председатель Гостелерадио СССР С.Г. Лапин. Он был опытным царедворцем.

В. Печенев:

— В январе 1981 года Леонид Ильич, посмотрев «Время», громко проворчал, откликаясь на популярный политический «речитатив», связанный с его фамилией:

— Опять все… Брежнев, Брежнев и Брежнев… Неужели не надоело?..

Пустяк, вроде, но любопытный, не правда ли?

Ю. Чурбанов:

— После похорон Леонида Ильича, 15 ноября утром я буквально на несколько минут зашёл к Юрию Владимировичу в кабинет, чтобы от имени Виктории Петровны, Галины Леонидовны и всех родственников покойного поблагодарить за внимание и поддержку, проявленные к нам в эти дни. Юрий Владимирович был очень усталый, он сидел за столом в рубашке и галстуке, у него в этот день были многочисленные встречи с руководителями государств и партий, прибывших на похороны. Я высказал ему слова благодарности, и тут Юрий Владимирович, даже не обращаясь ко мне, а просто как бы рассуждая сам с собой, сказал: «Да, Виктория Петровна — очень мужественный человек. Юра, пока я жив, никто вашу семью не тронет..» Он сдержал своё слово. Став Генеральным секретарём, Юрий Владимирович постоянно оказывал Виктории Петровне знаки внимания: если ей было нужно, ей выделялся специальный самолёт, чтобы она имела возможность побывать в Карловых Варах и хоть чуть-чуть поправить здоровье. Константин Устинович тоже относился к вдове Генерального секретаря ЦК КПСС с должным уважением. А потом пришли другие времена…

В день рождения и в день смерти Леонида Ильича мы каждый год всей семьёй приезжали на Красную площадь и возлагали на могилу цветы. С годами Виктория Петровна чувствовала себя всё хуже и хуже, даже от ГУМа до могилы ей было очень трудно дойти. Где-то в 1987 году Виктория Петровна совсем ослепла. В этот момент, как мне писала Галина Леонидовна, её в двадцать четыре часа выгнали с дачи, на которой она жила последние тридцать лет, и она переехала в Москву. Потрясенная несправедливостью и клеветой, обрушившейся на Леонида Ильича, она уже плохо понимала, что происходит вокруг неё, а с учётом той страшной болезни, которая у неё давно прогрессировала, ничего кроме слёз все эти статьи у неё не вызывали. Не знаю, как её выгоняли с дачи, я уже был в колонии, знаю только, что три комнаты в московской квартире она отдала племянникам, чтобы рядом с ней кто-то находился, хотя бы для того, чтобы сходить в магазин.

Я думаю, что пройдёт время и история, конечно, ещё скажет своё объективное слово. Очень может быть, что мы ещё многое пересмотрим из того, что движет нами сейчас, ещё не раз оглянемся в прошлое, чтобы спросить себя, как всё-таки мы прожили те годы, всё ли было «в застое», как нам сегодня об этом говорят.

Время воздаст по справедливости, говорил Чурбанов в 1992 году. Воздало. В 1999 году по итогам опросов общественного мнения о Брежневе положительно высказались более половины опрошенных. По их мнению, годы правления Леонида Ильича были самыми стабильными в послевоенной истории России. А сам Брежнев был отнесён 65 процентами респондентов к числу выдающихся деятелей XX века.

— Вспомним мы и Леонида Ильича Брежнева, предсказывал Чурбанов в 1992 году, находившись в местах лишения свободы. — Количество статей о Леониде Ильиче в последнее время не уменьшилось, наоборот, их стало больше. Пусть робко, но зато сейчас всё чаще и чаще высказываются уже не такие однозначно-отрицательные оценки, как это было в первые годы перестройки. Тем не менее голос людей, которые действительно знали Леонида Ильича и в силу служебной необходимости видели, как он работал, всё ещё звучит очень осторожно. Правда пробивается по капле. Ведь кто в основном пишет о Леониде Ильиче? Только журналисты. Это они у нас знают всё на свете, всё абсолютно. Есть публикации, которые — сразу скажу — вызывают лишь чувство отвращения. С ними я спорить не буду. О них нельзя говорить всерьёз. В других статьях есть, наверное, какие-то крупицы правды, но они, эти крупицы, всё равно густо смешаны с разного рода догадками, слухами или просто сплетнями, часто выходящими за границы здравого смысла. Ну о чём, скажем, говорить, если даже такой человек, как Борис Ельцин, пользующийся у нашего народа симпатией и поддержкой, «вспоминает» в своей книге «Исповедь на заданную тему», что Брежнев был не в состоянии сам наложить резолюцию на разного рода служебные бумаги? И это пишет Ельцин кто же, как не он, должен отвечать за свои слова! А таких бумаг, естественно, великое множество, они наверняка сохранились в архивах, их можно посмотреть. Кто же работал за Брежнева, если не сам Брежнев? С другой стороны, нынче такое время, когда хорошо или — хотя бы! — уважительно говорить о Леониде Ильиче… как бы это помягче сказать… не модно, что ли. Нет такой газеты или журнала, которые хотели бы сейчас идти вразнобой.