Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

27 июля 1942 года советские войска оставили Ростов. Отступали беспорядочно. Шли хмурые, усталые солдаты. На лицах — печать горечи и вины. Бомбовые взрывы, орудийный грохот, стрельба слышались всё ближе, как бы обтекая с двух сторон Привольное. Вместе с соседями выкопали на спуске к реке траншею, откуда он впервые увидел залп «катюш»: по небу со страшным свистом летели огненные стрелы…

М. Горбачев:

«И вдруг — тишина. Два дня тишины. Ни наших, ни немецких войск. А на третий день со стороны Ростова в село ворвались немецкие мотоциклисты. Федя Рудченко, Виктор Мягких и я стояли у хаты. «Бежим!» — крикнул Виктор. Я остановил: «Стоять! Мы их не боимся». Въехали немцы — оказалось, разведка. А вскоре вступила в село и немецкая пехота. За три дня немцы заполнили Привольное. Стали маскироваться от бомбёжек и ради этого почти под корень вырубили сады, на выращивание которых ушли десятилетия. Вырубили и знаменитый сад деда Андрея.

А через несколько дней вернулась бабушка Василиса. С дедом она дошла почти до Ставрополя, но немецкие танки опередили: 5 августа 1942 года город был занят. Дед кукурузными полями, оврагами пошёл через линию фронта, а бабушка со своими пожитками вернулась к нам — куда же ещё!»

Да, от Ростова и до Нальчика немцы двигались, практически не встречая сопротивления. Советские войска были дезорганизованы. Как-то, когда они познакомились, А.А. Покрышкин, знаменитый лётчик, рассказал, что в августе 42-го ему удалось взлететь с аэродрома на окраине Ставрополя в момент, когда немцы уже подходили к нему.

Но за Нальчиком начали действовать заградительные отряды, в задачу которых входило выполнение приказа Сталина, известного под названием «Ни шагу назад». Действовали они решительно. Из отступавших быстро формировались части, которые тут же направлялись на передовую. В результате огромных усилий под городом Орджоникидзе немецкие войска, рвавшиеся к бакинской нефти, были остановлены и, как оказалось, уже окончательно.

После того как немецкие части ушли дальше на восток, в Привольном остался небольшой гарнизон, потом и его заменили каким-то отрядом — Михаилу запомнились нашивки на рукавах и украинский говор. Началась жизнь на оккупированной территории.

М. Горбачев:

«Первая новость — вылезли на поверхность те, кто дезертировал из армии и по несколько месяцев прятался в подвалах. Многие из них стали служить немецким властям, как правило, в полиции. После возвращения бабушки Василисы нагрянули к нам полицейские. Учинили обыск, всё перевернули. Не знаю, что они искали. Потом уселись на линейку, а бабушке приказали идти за ними в полицейский участок. Так она и шла через всё село. Там её подвергли допросу. Но что могла она сказать? Что муж её — коммунист, председатель колхоза, что сын и зять — в Красной Армии. Об этом и так все знали. Мать во время обыска и ареста вела себя мужественно. Смелость её была не только от характера — женщина она решительная, но и от отчаяния, от незнания, чем всё это кончится. Над семьёй нависла опасность. Возвращаясь домой с принудительных работ, мать не раз рассказывала о прямых угрозах со стороны некоторых односельчан: «Ну, погоди… Это тебе не при красных». Стали приходить слухи о массовых расстрелах в соседних городах, о каких-то машинах, травивших людей газом (после освобождения всё это подтвердилось: тысячи людей, большей частью евреи, были расстреляны в городе Минеральные Воды), о готовящейся расправе над семьями коммунистов. Мы понимали, что первыми в этом списке будут члены нашей семьи. И мать с дедом Андреем спрятали меня на ферме за селом. Расправа как будто намечалась на 26 января 1943 года, а 21 января наши войска освободили Привольное.

Четыре с половиной месяца село было оккупировано немцами, срок по тем временам долгий. Старостой немцы назначили престарелого Савватия Зайцева — «деда Савку». Долго и упорно он отказывался от этого, но односельчане уговорили — всё-таки свой. В селе знали, что Зайцев делал всё, чтобы уберечь людей от беды. А когда изгнали немцев, осудили его на 10 лет «за измену Родине». Сколько ни писали мои односельчане о том, что служил он оккупантам не по своей воле, что многие лишь благодаря ему остались живы, ничего не помогло. Так и умер дед Савка в тюрьме как «враг народа».

Всё-таки спасло нас наступление Красной Армии. О разгроме немцев под Сталинградом в селе узнали от самих немцев. А вскоре их войска, боясь попасть в новый «котел», стали спешно уходить с Северного Кавказа. С каким восторгом встречали мы красноармейские части!»

В своих воспоминаниях Горбачёв пишет: «Войну я помню всю… Многое, что пришлось пережить потом, после войны, забылось, но вот картины и события военных лет врезались в память навсегда». Всего три месяца пребывания немцев в селе Привольном, но как запомнил их одиннадцатилетний пацан! Только ли из-за испытываемого страха? Очевидно, не только это врезалось в память. Вот он вспоминает, как при первом появлении немцев в селе скомандовал старшим по возрасту ребятам, пытавшимся бежать: «Стоять! Мы их не боимся!» Пишет, что восхищался мужеством Зои Космодемьянской.

А что же было на самом деле? По словам его матери, записанным А. Коробейниковым, Миша без устали носил немцам воду в баню, ощипывал кур. Об этом искренне поведала Мария Пантелеевна группе журналистов, беседовавших о военном лихолетье.

A. Коробейников:

— Когда мы услышали от матери Горбачёва её рассказ о «немецкой доле» сына, то на всех это произвело почти шоковое впечатление.

B. Болдин:

— Михаил Сергеевич часто вспоминал те тяжёлые годы, но не очень любил говорить о том, как останавливавшиеся в их доме оккупанты заставляли готовить для них пищу, и Михаилу приходилось часами ощипывать гусей, уток и кур для стола гитлеровцев. О зверствах фашистов Горбачёв не говорил, а вот то, что сотрудничавший с немцами калмык выстегал его нагайкой, врезалось в его память, и он часто вспоминал этот недружественный акт по отношению к будущему Президенту СССР.

Оправдывая его прислуживание оккупантам, некоторые биографы утверждали: да, немцы были врагами, с которыми на фронте сражался его отец. Но он увидел не окарикатуренных персонажей, а живых людей, и это было первым опытом понимания того, что пропагандистские стереотипы упрощают, примитивизируют мир, а значит, и относиться к стереотипам в собственной стране следует осторожно.

Лидер от природы

Два года Миша не ходил в школу. У него не было обуви, а школа в Красногвардейском находилась на расстоянии в 22 километра.

Г. Горлов:

— Михаил рассказывал мне, что он смог снова пойти в школу благодаря своим товарищам, которые в складчину купили ему обувь и книги.

Итак, он снова принялся делать летом 22 километра пешком. Зимой он оставался у тёти в Красногвардейском. Так продолжалось до 1950 года.

Стремление к первенству в нём было болезненно развито ещё в детстве. Одна из его одноклассниц вспоминала: «В первом классе я была отличницей и на Новый год в подарок от школы получила куклу — Деда Мороза. Вечером, возвращаясь домой, услышала чьё-то пыхтение. Оглянулась — стремительно приближается кто-то. Миша бежит! Шапка в руках, шарф на ветру, валенки в разные стороны. Догнал. Повалил в снег. Сел на шею… Обидно было мальчишке, что не его отметили, ведь тоже неплохо учился…»

В. Болдин:

— Уже в детские и юношеские годы в Горбачёве чувствовался лидер. В школе он возглавил пионерско-комсомольскую организацию, верховодил во всех юношеских мероприятиях, участвовал в самодеятельности и сам выступал со сцены. Вспоминая тот период, Горбачёв сказал, что однажды сорвал в школе занятия, выведя всех учащихся на встречу воды, пришедшей по каналам в выжженную солнцем степь. Для тех засушливых мест вода — событие неординарное. Вот почему срыв занятий сошёл ему с рук, ибо его политическое чутьё, возможно, уже тогда было выше, чем у школьных учителей, не догадавшихся отметить это мероприятие, имевшее в то время не только хозяйственное, но и политическое значение. Прощалось многое Горбачёву ещё и потому, что был он отличником, учеником-общественником, а в последующие годы и добрым помощником отца, работавшего на машинно-тракторной станции, которая выполняла все механизированные работы на колхозных полях.

8
{"b":"190967","o":1}