Д. Волкогонов (историк и философ, генерал-полковник; занимал крупные должности в армейских политорганах, был заместителем начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского флота, начальником Института военной истории; разочаровался в коммунистической идеологии, перешёл на службу к Б.Н. Ельцину):

— Горбачёв действительно ничего крупного, масштабного до избрания генсеком в своей жизни не сделал. Более того, став «первым» лицом в Ставропольском крае, кроме как своей должностью, ничем и не запомнился. Мне довелось быть гостем и делегатом нескольких съездов КПСС, но я не помню ни одного выступления Горбачёва на них, в памяти не осталось, были ли заметные крупные газетные публикации краевого секретаря, какие-то инициативы, которыми пытались обычно как-то выделиться многие местные «вожди» (Федирко, Медунов, Бондаренко, Ларионов, другие). Горбачёв в Ставрополье был просто незаметен и для страны, и для партии. Незаметен!

Единого мнения на этот счёт нет. Анатолий Коробейников, например, категорически возражает против утверждений о том, что Горбачёв чуть ли не сызмальства был «хапугой». На Ставрополье, говорит он, даже будучи первым секретарём крайкома партии, Михаил Сергеевич жил намного скромнее, чем некоторые члены бюро. Михаила Сергеевича знали как честного человека. Он не был заражен коррупцией, накопительством, и уже одно это давало ему моральное право и силы для наведения порядка в партийном доме.

Иной точки зрения придерживается В. Казначеев:

— Экономист, профессор Татьяна Корягина, объясняя происхождение разветвлённых мафиозных структур в нашем государстве, сделала заявление, что зародились они в Ставрополье, в тот период, когда полновластным хозяином там был Горбачёв. Так известный экономист, исследователь теневой экономики, по сути, бросила обвинение главе государства в коррупции, связях с северокавказской мафией (не здесь ли кроется разгадка столь затянувшейся войны в Чечне и неуловимости боевиков): «Коррумпированность верхних слоёв власти, во-первых, делает их уязвимыми для прямого политического шантажа, а во-вторых, люди, которые знают, что у них рыльце в пушку, стремятся обеспечить свою безопасность и назначают на все ключевые позиции в государстве своих людей».

Против Корягиной было возбуждено уголовное дело по факту оскорбления чести и достоинства Президента СССР. Но через полгода дело закрыли, следствие не нашло в словах Татьяны Ивановны элемента клеветы.

В. Болдин:

— Следственная бригада Прокуратуры СССР, возглавляемая «вошедшими в историю» Гдляном и Ивановым, имела неосторожность тронуть ставропольское прошлое генсека. Вот тогда-то и разразилась буря. Негодование Михаила Сергеевича было столь велико, что он тотчас поручил КГБ заняться этим делом и выяснить, кто заинтересован покопаться в прошлом, откуда исходят команды и не является ли это политическим заговором против архитектора перестройки. А началось всё с копии письма Н. Лобженидзе, работавшего, кажется, управляющим Кисловодским трестом ресторанов и столовых и осужденного за какие-то реальные или мнимые злоупотребления.

К этому письму прилагались и комментарии юриста, как выяснилось, проживавшего в подмосковном городе Химки. Около полугода назад, когда Горбачёву ещё мало что говорила деятельность Гдляна и Иванова, я докладывал о письме Н. Лобженидзе, полагая, что связанное со Ставропольем должно быть известно генсеку, тем более что автор утверждал о личном знакомстве с ним. Но генсек не проявил никакого интереса к письму и даже, как он сказал, не помнит, кто это такой. Тем не менее письмо я направил Генеральному прокурору СССР с просьбой внимательно разобраться с приведёнными фактами и принять меры. И вот теперь я вторично доложил о письме с комментариями, смысл которых сводился к тому, что против Горбачёва уже когда-то собирали компромат и занимаются этим вновь. Сообщение настолько взбесило генсека, что он тут же при мне позвонил В.А. Крючкову и поручил досконально разобраться в интригах против него.

— Докопайся, Володя, до сути. Очень тебя прошу, — говорил генсек председателю КГБ. — Каким-то сволочам надо вымазать меня в грязи.

Генсек поручил и мне переговорить с бывшим Генеральным прокурором СССР А.М. Рекунковым и узнать, кто давал команды заниматься Ставропольем. Я созвонился с Александром Михайловичем, который в ту пору был уже на пенсии, и договорился о встрече. Но как только Рекунков появился у меня, раздался звонок М.С. Горбачёва с просьбой зайти к нему.

А.М. Рекункова генсек знал давно, и это, видимо, давало ему право сразу «взять быка за рога». Начал он допрос напористо. Кто поручал прокуратуре копаться в ставропольском прошлом Горбачёва? Кто направлял следователей? Не исходило ли это от К.У. Черненко или кого-то ещё из московского руководства? Рекунков утверждал, что он никого туда специально не направлял и команд ни от кого не получал. Не знает он и о попытках Гдляна и Иванова реанимировать старое дело. Генсек энергично и заинтересованно, даже с пристрастием, допрашивал экс-Генерального прокурора СССР, но в своём дознании, по-моему, далеко не продвинулся. Во время беседы был возбужден, негодование проскальзывало в каждом его слове.

А.М. Рекунков, обескураженный напористостью и резкостью в постановке вопросов, отвечал, как мне казалось, не очень уверенно, а может быть, знал несколько больше, чем говорил. Во всяком случае, признательных показаний юристу Горбачёву он не дал, и результаты допроса не удовлетворили генсека. Он ещё долго с разных сторон подступался к интересующему его делу. Но желаемых ответов не получил. Рекунков утверждал, что всегда уважал Горбачёва и ничего не делал, чтобы копаться в его прошлом.

Когда Александр Михайлович ушёл, М.С. Горбачёв посмотрел ему вслед и сказал, что не слишком верит экс-прокурору.

— Здесь не обошлось без участия тех, кому уж очень хотелось помешать моему избранию генсеком. Да и сегодня кому-то выгодно ворошить старое. Надо разобраться во всём. Я давал тебе письмо моего старого знакомого, заместителя министра внутренних дел, который прямо утверждает, что была команда покопаться. Санкционировало её высокое руководство. Я доберусь до истины, Крючкову уже даны поручения. Попробуй с Владимиром Александровичем поговорить с этим заместителем министра внутренних дел. Он, правда, болеет и, мне сказали, находится в больнице.

Визит к заместителю министра внутренних дел дал немного. Он был тяжело болен, с трудом говорил, и, как намекали врачи, дни его были сочтены. Единственно, что он сказал определённо, так это то, что команда о проверке деятельности ставропольского руководства шла от очень высоких лиц из ЦК. И задание имела союзная прокуратура.

Мы с Владимиром Александровичем попросили замминистра позвонить нам, если он вспомнит ещё что-то. Действительно, через неделю он позвонил, но сказал о том, что министр внутренних дел В. Бакатин подготовил приказ о его увольнении, и он просит передать Горбачёву, что не по-людски выгонять человека, находящегося в больнице.

— Скажи Бакатину, этому… (дальше шли не слишком почтительные выражения), что я раньше выгоню его. Человек одной ногой в могиле стоит, а этот новоиспечённый… (дальше опять следовали столь же лестные слова) готов на трупах танцевать.

Встретиться больше с заместителем министра внутренних дел уже не пришлось, потому что он был очень плох, а недели через три умер, унеся с собой тайны, которые интересовали Горбачёва.

Кому было выгодно спустя много лет вернуться к старому делу, генсек догадывался, а может быть, и знал достоверно. Он не сомневался, что этим заняты политические оппоненты и они могут долго дёргать за этот крючок в его биографии, распускать различные слухи, в основе которых, видимо, что-то было. Иначе вся эта нервозность Горбачёва, мобилизация сил непонятны. Во всяком случае, с тех пор Гдлян и Иванов попали под пристальный контроль, а это просветлило и некоторые стороны так называемого «узбекского дела», ту кухню, в которой оно было поспешно сляпано.