— Не стой так близко к краю, — произнесла миссис Берлинз, когда ее муж, любовавшийся видом, подошел слишком близко к перилам веранды.

— Не волнуйтесь. Там безопасно, — быстро ответил Ломакс.

Он сам строил эту веранду. Однако Берлинз послушно вернулся к столу.

— Она ему как мать, — заметила Кэндис, когда гости ушли.

— Похоже, их это устраивает, — отвечал Ломакс.

Телефонный разговор не удовлетворил Ломакса. Кэндис не соглашалась, что у него есть основания подозревать Берлинза. Он снова начал кричать, и она повесила трубку. Ломакс еще раз пнул поваленное кресло, и оно покатилось по комнате. Вновь зазвонил телефон. Непрерывный сигнал означал, что звонок внутренний. Ломакс надеялся, что это Джулия, а если не Джулия, то хотя бы Ким. В последнее время она избегала его — с того случая, когда Ломакс забыл пойти с ней в кино.

— Мне хотелось бы переговорить с вами наедине, — произнес голос в трубке.

— Э-э-э… кто это?

Это оказался Берлинз, голос его был едва узнаваем. Ломакс почувствовал, что гнев вернулся.

— Что случилось?

Берлинз приказным тоном велел ему прийти к нему в кабинет.

Когда Ломакс вышел из здания, он заметил, что коллеги, разбившись на группки, разбрелись по стоянке и что-то тихо, но оживленно обсуждают. Добермен, Евгений и Макмэхон склонили головы друг к другу. Любопытные туристы поглядывали на них. Ломакс на всякий случай попытался отыскать глазами Джулию, но ее здесь не было.

Внезапно перед Ломаксом возникла Ким.

— Дерьмово, Ломакс, ах, как дерьмово, — произнесла она.

Казалось, впервые за несколько дней Ким заметила Ломакса. Она схватила его за руки и попыталась удержать.

— Дай же мне пройти. Меня ждет Берлинз, — сказал он.

Потом взглянул на Ким. Ее карие глаза стали такими огромными, что занимали чуть ли не половину лица.

— Знаю. Это все из-за меня. Я такое сделала… Я совершила ошибку. — Ломакс почувствовал, как пальцы Ким впились в его руку. — Ты возненавидишь меня. И никогда больше не заговоришь со мной. Но я ведь не специально…

Ломакс не знал, смеяться ему или плакать. Может быть, это одна из обычных шуток Ким?

Ким промолвила:

— Я рассказала ему, что ты зол на него.

О чем это она?

— Данные. Фальшивые данные. У нас был откровенный разговор…

— У тебя и Берлинза? Где? Когда?

Ким раздраженно посмотрела на него:

— Да какая, черт побери, разница, но если для тебя это так важно, то в машине, когда ехали от Фахоса. Обычно в машине мы беседуем по душам. Он спросил, собираюсь ли я в Чикаго на симпозиум, а я ответила, что возможно. Тогда он сказал, что я должна поехать, так как он выступит там с новой работой. Я спросила, о чем она, а он сказал: «Подожди — и увидишь», — и спросил, едешь ли ты.

На мгновение она замолчала, восстанавливая дыхание.

— Я сказала, что нет. Он спросил почему. Тогда я сказала, что ты очень зол на него, а он заметил, что последние несколько недель ты вел себя очень странно. Я спросила: не знает ли он причину? Он ответил, что не знает, уж не связано ли это как-то с Чикаго. И тогда я… — голос Ким прервался, — тогда я рассказала ему.

— Да-а-а, — произнес Ломакс. — А что именно ты сказала ему?

— Что ты ходишь такой злой, потому что думаешь, что он… — Ким начала всхлипывать. — И он стал… как бешеный.

Оставив плачущую Ким позади, Ломакс устремился в кабинет Берлинза.

Джулии в кабинете не было. На ее столе сидел Берлинз. Он не улыбался. Либо его щеки увеличились в размерах, либо, напротив, ввалились глаза, но что-то в лице Берлинза было не так. Ломакс пристально вгляделся в профессора. Волосы на макушке еще больше поредели и поседели. Берлинз коротко и раздраженно махнул рукой, и Ломакс решил, что должен присесть.

Наступило молчание. Ломакс оглядывал прибранный кабинет. Джулия оставила стол пустым. Компьютер она не выключила. Как обычно, пустой экран показывал дату и время.

Берлинз сказал, что хотел бы знать в деталях, какие именно обвинения Ломакс выдвигает против него.

— Я не собираюсь выдвигать никаких обвинений, — ответил Ломакс.

Неужели он кричал? Где-то внутри Ломакс просто не верил, что способен повысить голос на Берлинза. Выражение потрясения и боли на лице профессора казалось нестерпимым, однако Ломакса это не остановило.

— И никому не собирался рассказывать. С тех пор как вы решили поехать в Чикаго и выставить себя на посмешище, я не собирался вам мешать.

Берлинз молча смотрел на него. Нижняя челюсть профессора будто потяжелела.

— Да, я не против, что развеется в прах годами создававшаяся репутация, и мне наплевать, что над вами будут смеяться. Вам кажется, все это выглядит не слишком по-дружески. Но друзья не подделывают данных.

Ломакс замолчал, ожидая, что Берлинз что-нибудь ответит, однако старик продолжал внимательно рассматривать его. Голова и верхняя часть тела Берлинза тряслись так же, как и руки.

— Понятно, — наконец промолвил профессор неестественно высоким, дрожащим голосом. Лицо его было очень бледным, даже губы побелели. Наверное, подумал Ломакс, это цвет ярости. — Я поражен, Ломакс, что вы решили обсудить это не со мной, а со своими коллегами.

— Только с Ким.

Берлинз переплел пальцы рук, выпрямился, дрожащее тело напряглось. Мышцы на лице, казалось, застыли.

— Не пытайтесь отрицать, — добавил Ломакс. — У меня есть доказательства, что данные были изменены, — копии распечаток с оригинальных данных.

— Да, — зловеще промолвил Берлинз, — есть.

Последовавшее затем молчание показалось Ломаксу даже более гнетущим, чем груз подозрений, который он носил в себе последние несколько недель.

— Нужно выключить кондиционер. Здесь холодно, — сказал Берлинз, внезапно вставая.

Он щелкнул выключателем, и стало заметно, как шумел до этого кондиционер. Берлинз вернулся на место. Молчание стало еще более глубоким. Затем профессор снял телефонную трубку и, набрав внутренний номер, попросил секретаря немедленно назначить встречу с директором.

— Скажите Диксону, что мы будем через несколько минут, — добавил он напоследок.

— Что, ради всего святого, вы творите? — спросил Ломакс.

— Нам нужно обсудить кое-что с директором.

— А не поговорить ли нам для начала друг с другом?

— Боюсь, все зашло слишком далеко.

— Зачем впутывать Диксона? — вскричал Ломакс.

— Потому что, — ответил Берлинз, поправляя пиджак, — в подобных обстоятельствах я не вижу необходимости разговаривать с вами лично. — Он открыл дверь. — К сожалению, вы не успеете побриться. Я сказал, что мы будем прямо сейчас.

Берлинз устремился по коридору. Он шел быстрее, чем обычно, — глаза прикованы к полу, носки ботинок направлены вперед, локти взлетают в стороны. Профессор обернулся. Ломакс все еще стоял на пороге кабинета.

— Идемте же, — резко сказал Берлинз.

— Должно быть, вы сходите с ума, профессор.

Ломаксу показалось, что в его голосе, эхом отразившемся от стен коридора, слышен не гнев, а боль. На шум из дверей выглядывали чьи-то лица. С недовольным видом Ломакс заспешил за Берлинзом, но профессор даже не замедлил шага.

Кабинет Диксона Драйвера располагался в старейшей части обсерватории, однако везде проглядывали попытки сделать интерьер еще более старым. Деревянные панели. Медные инструменты в стеклянных витринах по стенам, фотографии созвездий. Фотографии отретушированы вполне в духе Диксона Драйвера, подумал Ломакс, — неприятные, кричащие тона. Год назад назначение Драйвера наделало много шума. Его академические достижения и успехи в качестве астронома не впечатляли, зато Драйвер обладал поистине выдающимися способностями по части представления обсерватории спонсорам, благотворителям, правительству и публике. Несмотря на поток пожертвований, Драйвер беспощадно урезал исследования и сокращал проекты. Намерение Драйвера поддерживать только проекты, имеющие общественный интерес, усиливало параноидальные настроения среди ученых.