— Значит, — заметила миссис Берлинз, — вы признаетесь, что ошибались?

— Признаюсь, — тяжело вздохнул Ломакс, — я ошибался.

— Это я ему передам. Что до остального, к сожалению, я ничего не поняла. Я просто надеюсь, что теперь вы осознали, сколько зла причинили своей самоуверенностью.

Тон ее оставался враждебным.

— Осознал, — смиренно согласился Ломакс. — Простите. Может быть, вы дадите мне адрес профессора, чтобы я смог написать ему сам?

— Напишите на этот, и почта перешлет письмо. Энтони знает, как вас найти. Если, конечно, захочет, — закончила Сара Берлинз и повесила трубку.

Ломакс пристально разглядывал ночное небо. Вот Семь Сестер. Плеяды. Его старые друзья.

Телефон звонил трижды, но он не брал трубку. Ломакс понимал, что должен спуститься вниз и закрыть входную дверь, и не мог сдвинуться с места. Он услышал, как подъехала машина. Дверной звонок сломан. Должно быть, ей придется долго стучать. Так и вышло, пока наконец она не сообразила толкнуть дверь и не обнаружила, что та не заперта. Окликнула его по имени. Ломакс слышал ее приближающийся голос. Наконец она чихнула и стала подниматься по ступенькам. Открыла дверь.

— Ломакс?

— Я.

Голос звучал безжизненно.

— Почему ты сидишь в темноте? Смотришь на звезды?

— Плеяды.

— А… Ты ведь их любишь, верно?

— Я привык думать, что знаю их.

Она осторожно пересекла логово Ломакса, стараясь обходить книги и мотки проволоки на полу. Села на стол рядом с ним, и ее грудь оказалась на уровне его глаз. Нежный свет, падающий из потолочного окна, отбрасывал тени на щеки и подбородок. Ломакс не коснулся ее и не поцеловал.

— Что случилось?

Несколько мгновений Ломакс молчал. Он смотрел в это прекрасное лицо. Напряженно изучал каждую черточку.

— Ломакс, что случилось?

Он ответил тихо — так тихо, что ей пришлось податься вперед, чтобы услышать:

— Я знаю.

— Знаешь — что?

— Правду.

— О чем ты, Ломакс?

— Я знаю правду о тебе. Знаю, кто ты.

Она смотрела на него. Двигались только глаза.

— Ты — Гейл, — сказал он.

Она замерла.

— Ломакс…

— Ты — Гейл, — повторил он уже более твердо.

— Я — это я, — прошептала она наконец.

— Нет. Ты присвоила себе ее личность. А затем убила ее. Джулия мертва.

Губы ее разжались, но она ничего не сказала.

— Ты научилась думать, как она, смеяться, как она, ходить, как она, а затем ты использовала ее деньги, чтобы выглядеть как она. Я знаю, это возможно. Я знаю, на что способна пластическая хирургия. Я спрашивал у Кэндис. Вполне возможно внешне стать другим человеком. За исключением ног. Они не смогли уменьшить размер твоей ноги.

Она глубоко вздохнула. В лице не было ни кровинки.

— Я много знаю о тебе, но далеко не все. Ты сделала операцию где-то в Европе. Где именно, сказать не могу. Наверное, ты действительно посещала языковую школу, просто чтобы привыкнуть к своему новому лицу. Чтобы стать Джулией. Я не звонил во Францию, однако если бы позвонил, твой профессор наверняка сообщил бы мне, что ты приехала поздно, но такой красотке никто не стал бы пенять на опоздание.

Свидетели, которые видели Льюиса с молодой женщиной в аэропорту, действительно видели Льюиса и Джулию. Ты прилетела раньше, возможно, на день, возможно, на несколько часов. Ты украла револьвер у матери, наверное, заменила его другим. В аэропорту ты оставила сообщение, чтобы они ехали к тебе на квартиру. Там и встретила их. Не знаю, что ты им сказала. Не могу представить, что почувствовала Джулия, когда увидела тебя. Не знаю, что сделал Льюис, когда увидел двух Джулий, у одной из которых в руках был револьвер. Ты заставила Джулию переодеться в твою старую одежду, надеть твои часы. Однако она так и не сняла собственные. Ты заставила ее подержаться за ручку твоего чемодана, чтобы там остались отпечатки. Не знаю, как ты мучила ее при этом. Наверное, ты не особенно стеснялась — месяцы спустя комната просто пропахла ужасом. Мне хочется верить, что Льюис просил у нее прощения. Он извинялся перед ней за то, что не верил всему тому, что Джулия рассказывала о тебе. И когда он говорил, ты выстрелила. Не знаю, каково это — стрелять в собственного отца. Ты ведь любила его. Не знаю, что ты чувствовала, когда выстрелила Джулии прямо в лицо. Наверное, это было похоже на самоубийство. Вернуть Вики револьвер не составило труда. Скорее всего ты проделала это в следующую же ночь. Видимо, ты оставила там еще не одно доказательство вины Вики, просто мы их не искали. Еще как Гейл ты наговорила ей кучу всяких гадостей про Льюиса, про инцест и прочее. Наверное, ты позвонила ей еще до убийства. По телефону ты как следует взвинтила ее. Вики последней слышала голос Гейл: «Мама, пожалуйста, приходи, мама, спаси меня».

Ломакс помедлил.

— В одном я не уверен. Неужели… — в его тоне послышалось сомнение, — это правда? Инцест и прочее?

Она молчала и не шевелилась.

— Разумеется, когда Вики проснулась, то решила, что это она убила их. Она же алкоголичка. Тем ранним утром она обнаружила Льюиса и Джулию, убитых тобой. Вероятно, первой ей позвонила именно ты и голосом Джулии принялась обвинять. Двое убитых. Твою мать считают убийцей. А тебя судили и оправдали.

— Эта женщина мне не мать.

Она потянулась за сумочкой. Сумочка лежала на столе рядом с ней. Ломакс подумал, что в сумочке спрятан револьвер.

— Вики и без того достойна жалости. А теперь ее еще и обвиняют в убийстве, совершенном тобой. Ты позволила Френсис уничтожить эту женщину. Ты позволила ей унижать Джона Фаско. Ты заставила страдать Хомера. Он ведь на самом деле видел тем утром тебя.

Она не отвечала.

— Ну и, наконец, я, — промолвил Ломакс. — Джеферсон привел тебя на мою лекцию.

Она кивнула:

— Гейл сразу выбрала тебя.

— Значит, ты не случайно устроилась на работу в обсерваторию?

— Нет. Далеко не случайно. — Она помедлила. — Гейл с восхищением слушала твои лекции. Все до единой. А ты даже не замечал ее. Ты ведь и не вспомнил ее, верно?

— Я пытался, но не смог.

— Она не принадлежала к тому типу женщин, которых ты запоминаешь… Однако в обсерватории ты меня сразу заметил.

— Ты осталась прежней. Изменилась внешне, но это ничего не значит.

Ломакс подумал, что сейчас похож на Джоэла. Его голос звучал обиженно, виновато и недовольно.

Она положила сумочку на колени.

— Нет, Гейл мертва.

Она наклонилась и положила руки ему на плечи. Заглянула в глаза. Ломакс восхищался нежной кожей, очертаниями скул, полными губами, грустными глазами.

— Я так люблю тебя, Ломакс, — сказала она.

Он смотрел, как шевелятся эти прекрасные губы, но груз ее рук невыносимо давил на плечи.

Ломакс прошептал:

— Как я могу любить тебя? Я уже не знаю, кто ты.

— Я все та же женщина, которую ты любил на прошлой неделе, в прошлом месяце. И ты будешь любить меня завтра, и через неделю, и через год. Я не изменилась.

Она умоляла. Ее рот придвинулся ближе. Очень нежно коснулся его глаз, затем щек. Своими влажными, чувственными прикосновениями ее рот словно отвоевывал Ломакса по частям. И те части его лица и тела, которых ее рот еще не коснулся, ждали, бессильно молили о прикосновении. Ломакс вдыхал запах ее волос и ощущал их на своей щеке. Он вдыхал ее. Элисон-Нос говорила, что она пахнет духами и мылом. Он должен помнить о том, что это искусственный запах. Должен помнить, что это лицо и тело ненастоящие. Вся ее сущность чужая, заемная. Она нашла губами его губы. Ломакс любил эту сущность. Она изменилась, но ведь все меняются. Никто не остается прежним.

Ломакс обнаружил, что отвечает на поцелуй. Языком он касался ее губ, ее зубов. Она казалась такой мягкой и податливой. Нежно и чувственно гладила его по волосам. Затем прервала поцелуй и провела рукой по его телу, возбуждая и наполняя предвкушением.

Неожиданно Ломакс вспомнил.

Объект гладит мужчину по волосам. Объект смотрит ему прямо в глаза. Внимание: глаза у объекта небольшие, но слегка косят, словно она вглядывается во что-то на горизонте. Объект склоняет голову к плечу под углом двадцать градусов.