– Главное, держите себя в руках, – напоминал своим солдатам полковник Макгуайр, в очередной раз обходивший позиции батальона. – Подпускайте русские бронемашины поближе и бейте в упор. Из-под брони обзора почти нет, если не будете суетится, вас не заметят до тех пор, пока вы не откроете огонь. А там уже не мешкайте, парни, и останетесь живы!

Кроме противотанковых ракет в распоряжении бойцов оставалось еще некоторое количество одноразовых гранатометов М136, эффективных против танков на дистанциях, измерявшихся десятками метров. К гранатометчикам и обращался полковник, пытавшийся поднять боевой дух своих людей. Он представлял, каково это – оставаться на месте, не думая об отступлении, когда на тебя движется сорокатонная стальная глыба, взахлеб харкающаяся раскаленным свинцом. Такое способен выдержать не каждый, дождавшись нужного момента, поймав цель в узкую прорезь прицела и нажав на спуск, но Эндрю Макгуайр верил в своих бойцов, а те старались оправдать надежды командира, как только могли.

Еще дальше, возле полуразрушенного здания терминала, в котором расположился лазарет, напоминавший теперь о своем присутствии стонами раненых, хорошо слышимыми в ночной тишине, находилась артиллерийская батарея. Всего три пушки М119 уцелели после схватки с русскими танками, и на каждое орудие теперь оставалось едва ли по десятку снарядов. Канониры были готовы биться насмерть, не помышляя об отступлении, но сейчас вся их решимость была намного менее ценной, чем хотя бы один вертолет, груженый боеприпасами.

Все находились на своих позициях, готовые принять бой. Солдаты дремали по очереди, пока их товарищи всматривались и вслушивались в темноту, пытаясь упредить появление врага. Все технические ухищрения вроде портативных радаров и инфракрасных приборов оказались бесполезны – русские урывались за стенами ближайших домов, так что их присутствие выдавал только рев моторов да лязг гусеничных траков, державшие десантников в постоянном напряжении.

– Какого дьявола они ждут? – спросил у проходящего мимо полковника командир роты, занявший место у пулемета, единственного уцелевшего в его подразделении после первого боя. – Эти ублюдки давно бы должны атаковать, черт возьми! Так что ж они медлят? Думаю, там у них достаточно танков и прочей техники, чтобы сходу раскатать нас по бетону, даже не сбавляя скорость!

– Хотят действовать наверняка, – предположил полковник. – Стянут всех, кого смогут, чтобы навалиться всей массой и раздавить нас как можно быстрее. Они наверняка знают, что помощь задерживается, и потому не спешат.

О том, что наземные силы не придут на выручку, знал уже, наверное, каждый десантник здесь, в Грозном. Для "Абрамсов" и "Брэдли" Третьего бронекавалерийского полка, для всей Десятой легкой пехотной дивизии, нашлась другая работа, и никто не решился бы утверждать, что бой с русскими танками будет менее опасным делом, чем штурм этого города, все более уверенно превращавшегося в братскую могилу для двух с лишним тысяч бойцов воздушно-штурмовой дивизии. Но известие о том, что ждать подмоги бессмысленно, едва не вызвало панику в рядах бойцов, на собственной шкуре уже испытавших сокрушительную мощь контратаки русских, и теперь боевой дух был почти подорван.

– Сколько бы русских ни явилось оттуда, – полковник кивком указал на завесу тьмы, в которой угадывались силуэты строений, – мы встретим их огнем и заставим убраться прочь. Раз они уже умылись кровью, и если хотят повторить это вновь, мы будем готовы. Нам просто больше не остается ничего другого, кроме как сражаться, ведь отступать некуда, кругом враг, и он будет рад расстреливать бегущих в спины. Так что забудьте обо всем и готовьтесь к бою.

Напряжение нарастало, ожидание становилось все более тягостным, и когда на аэродром обрушился рев моторов, бойцы едва не открыли огонь в пустоту, даже не видя целей. И только потом они поняли, что это рычат вовсе не русские танки.

– Черт возьми, что это? – десантники, понявшие уже, что звук пришел откуда-то с неба, задирали головы, пытаясь разглядеть что-нибудь в сумраке. – Это вертолеты! Где они, кто-то их видит?

Пульсирующий вой турбин и стрекот множества винтов волной прокатился по позициям десантников, и Эндрю Макгуайр, одним из первых распознавший этот звук, облегченно прошептал:

– Слава тебе, Господи! Наконец-то! – Помощь все-таки пришла, когда ее уже перестали ждать. – Спасены!

Радость разом наполнила сердца уже готовых проститься с жизнью бойцов, но одновременно с гулом турбин пришел иной звук – протяжный свист падающих из поднебесья снарядов и мин, свист, от которого ныли зубы и хотелось бежать, бросив оружие, бежать, не разбирая дороги, забыв про уставы и приказы. Мгновение – и земля содрогнулась, словно пытаясь сбросить с себя явившихся непрошенными чужаков. Летное поле вдруг озарилось нестерпимо ярким сиянием, неестественно белым светом, мерцающим, точно болотный газ, и в этом свете стали видны искаженные ужасом лица людей. А затем по аэродрому растекся океан пламени.

Вереница бронемашин медленно, будто бы на ощупь, крадучись, двигалась по окутанным напряженной тишиной улицам Грозного. Город, напуганный возвращением в прошлое, когда самые страшные ночные кошмары и сравниться не могли с теми ужасами, что творились наяву, замер, ожидая, что принесет новый рассвет. День уже догорел, сумерки сменились ночной темнотой, скрывавшей руины зданий и разбросанные по мостовой трупы, которые никто не спешил убирать, но к которым не приближались и падальщики, бродячие псы и воронье, напуганное стрельбой и запахом пороховой гари настолько, что и не помышляло о еще теплой сладкой плоти. Мрак скрывал многое, в том числе и осторожные, но целеустремленные действия противников, одни из которых готовились взять этой ночью реванш, оправдавшись за свою оплошность, допущенную днем, а другие… другие просто очень хотели увидеть новый рассвет, встретив его на своих двоих, а не в пластиковых мешках.

– Сократить дистанцию, – приказал находившийся на головной машине командир сводной мотострелковой роты, спешившей занять отведенные ей в грядущем наступлении позиции. Для этого предстояло еще преодолеть почти полгорода, над которым время от времени пролетали вражеские самолеты, а, значит, сделать это надо было так, чтобы остаться незамеченными до самого последнего момента. – Всем машинам сбавить скорость!

Боевые машины пехоты БМП-2, не самые новые и мощные, но проверенные не единожды в настоящих боях машины, притормаживая, как бы прижимались одна к другой, словно в поисках поддержки и защиты. Вместе с ними, замыкая колонну, двигалась пара колесных БТР-80, "рабочих лошадок" мотострелковых войск, откатавших по горным дорогам Чечни ни одну тысячу верст, прошедших уже несколько ремонтов и до сих пор остававшихся в строю, не видя себе достойной смены. Заменить верных трудяг было нечем, и сейчас их водители, восемнадцатилетние мальчишки, готовились вести в бой своих "восьминогих коней".

Механик водитель, нахлобучивший на коротко стриженую голову шлемофон, передал приказ, снова исчезнув в открытом люке. Сейчас под броней находился лишь он да стрелок-оператор, готовый в любой миг пустить в ход тридцатимиллиметровое автоматическое орудие и спаренный пулемет. Все остальные, в том числе и сам командир, по давней привычке, многим уже спасшей жизнь, предпочитали оставаться на броне, благо, места на плоской крыше десантного отсека боевой машины хватало с лихвой. Тонкие борта БМП-2 давали лишь видимость защиты, гарантированно останавливая разве что винтовочные пули, вот стрелки и сидели снаружи, свесив ноги и выставив во все стороны стволы своих "калашниковых", готовые в любой миг спрыгнуть на землю, отходя подальше от машины, которая наверняка станет самой заметной целью для врага.

– Дай связь, – командир роты, придерживая лежавший на коленях автомат, требовательно протянул руку, в которую сержант-радист вложил потертую трубку. – Первый, я пятнадцатый, прием! Как слышишь, первый?