– Господин госсекретарь, вы преувеличиваете, – раздался из динамика голос Дональда Форстера, вместе с министром обороны находившегося в ситуационном центре Пентагона, втором нервном узле "Доблестного удара" по эту сторону океана. – После бомбардировки Хиросимы и Нагасаки Япония не стала необитаемой. Скорее, наоборот, узкоглазые, черт их возьми, принялись плодиться, как кролики, так что скоро заполонят весь мир! И сейчас, как и тогда, применение ядерного оружия может быть единственным способом быстро завершить войну, быстро, и с минимальными потерями для обеих сторон.

– Значит, принципиально вы за применение ядерного оружия, генерал? – уточнил Джозеф Мердок.

Глава Объединенного комитета начальников штабов ответил не сразу, после секундной паузы, тщательно подбирая слова, отчего речь его казалась несколько тяжеловесной:

– Я полагаю, этот вариант стоит рассматривать, как вполне реальный, но лишь в самом худшем случае. Решать вам, господин президент. Мы сможем справиться с русскими и так, не прибегая к радикальным мерам. Да, всю ту армаду, которая наступает на нас, генералу Хоупу не остановить. Такая лавина сметет любой заслон. Но мы можем отвлечь часть сил противника, ослабить удар, заставить врага вводить свои дивизии в бой не сразу, а частями, чтобы по отдельности перемалывать их. Необходимо расчленить группировку русских, лишить их возможности маневра, чтобы наши командиры точно знали, где ждать врага, и могли подготовиться к этой встрече. Нужно по полной использовать наше господство в воздухе, перебросить на театр боевых действий дополнительные эскадрильи истребителей из Европы или Ирака, если необходимо.

– Это будет бессмысленная суета, и только! Передислокация займет дни, а счет идет уже на минуты, – заметил Мэтью Камински, но президент не услышал его, или предпочел не обращать внимания на раздраженную реплику.

– В таком случае, начинайте подготовку плана немедленно, Дональд, – решил глава государства. – Времени у нас просто нет. Генерал Стивенс здесь полностью прав, любая задержка будет оплачена сотнями американских жизней, а это недопустимо теперь.

– Но что же с ядерным ударом, господин президент? Нам не следует рассматривать в планах такую возможность, сэр? Но тогда потери, даже если русских удастся разбить, окажутся все равно огромными.

Глава Объединенного комитета начальников штабов чувствовал страх, это было видно по его бледному лицу, по капелькам пота, блестевшим на высоком лбу. Отдав всю жизнь армии, Дональд Форстер привык к тому, что ядерное оружие – это пугало, средство постоянного устрашения, и не был готов к тому, чтобы выпустить на волю его разрушительную мощь.

И президенту Мердоку решение давалось непросто. Он тоже был подчинен силе привычки, привычки считать свою страну самой могущественной, способной сокрушить любого врага без особенных усилий и потерь. Но теперь пришло осознание своей слабости, той, которая была, в принципе, известна, но которой не придавали особого значения. В погоне за господством на море и в воздухе американские стратеги оставили без внимания сухопутные войска, вполне достаточные для того, чтобы победить какой-нибудь Ирак или Афганистан, но оказавшиеся слишком слабыми в схватке со второй по мощи армией мира, даже с малой ее частью. Да, доставив из-за океана резервы, можно было создать количественный – качественный и так всегда оставался за Армией США – перевес, но времени на это просто не было.

– Вы предположили, Дональд, что переломить ход сражения можно и без применения ядерного оружия? – Президент как будто не слышал обращенного к нему вопроса.

– На южном направлении развернуто большое количество вертолетов "Апач", не менее полутора сотен даже с учетом потерь, понесенных при атаке аэродрома в Грозном. Русские танки уже находятся в пределах их досягаемости, и, лишенный прикрытия истребителей, противник не выдержит массированной атаки. Главное – сковать русских в маневре, заставить сконцентрировать свои силы где-то в одном месте, на ограниченной территории, и тогда мы возьмем их в кольцо, из которого не выбреется ни один вражеский солдат.

В вопросе президента генерал Форстер почувствовал спасительную соломинку и схватился за нее с отчаянием смертника. Как угодно, но избежать ядерного удара – вот и все, к чему стремился сейчас глава Комитета начальников штабов.

– Можно использовать минные заграждения на пути движения русских колонн, заставляя их уплотнять свои порядки, и тогда уж наши парни не промахнутся, – с уверенностью заявил Дональд Форстер, вспоминая в эти минуты все то, чему его, тогда еще юного кадета, учили прежде умудренные опытом наставники, многие из которых успели побывать в смертельно опасных джунглях Вьетнама и много где еще. – В минных полях оставим проходы, куда вынуждены будут направляться русские, и там будем ждать их в полной готовности.

– Это возможно технически? – Джозеф Мердок тоже почувствовал облегчение, слушая рассуждения своего генерала.

– Господство в воздухе позволит нам проделать это без особых проблем, господин президент. Мы сумеем указать русским именно то направление, которое будет выгодна нам самим, и они вынуждены будут идти прямиком в западню.

– В таком случае, сделайте все, чтобы остановить русских обычным оружием, – решил президент. – Я уверен, это вам по силам, генерал. Но я не хочу рисковать, полагаясь на случай, и потому приказываю подготовить к использованию боеголовки, находящиеся на базах хранения в Турции. Мы должны быть готовы ко всему, но не смейте и думать об их применении, пока не исчерпаете иные способы!

Генерал Форстер молча кивнул, не сумев возразить – он только что услышал приказ, и теперь должен был исполнить его, приведя в движение огромный и сложный механизм армии, военную машину, сейчас вдруг забуксовавшую в попытках опрокинуть проявившего неожиданное упорство врага.

– С Божьей помощью мы разобьем врага, – уверенно произнес Мердок, обращаясь к тем, кто оказался рядом с ним, здесь, в стенах Овального кабинета. – А победа есть победа, как бы велика ни была ее цена!

Президент Мердок мог быть доволен собой. Он, подобно мудрому библейскому царю Соломону, смог найти такое решение, которое устраивало, кажется, всех, и, в первую очередь, его самого. О том, кто, как и какой ценой будет воплощать в жизнь родившийся за считанные секунды замысел, лидер американской нации старался не думать.

Черноморское побережье России – Тбилиси, Грузия – Ставропольский край, Россия

19-20 мая

В тот миг, когда морская пехота выходит на берег, она оказывается уязвимой больше всего. Это самые страшные мгновения, когда десант замирает на границе суши и воды, словно балансируя на лезвии бритвы под порывами ураганного ветра, скованный в маневре, почти беспомощный, когда боевые машины неуклюже барахтаются в полосе прибоя, перемалывая колесами и гусеничными траками устилающий дно песок и вязкий ил. Для того, кто удерживает берег, нет ничего проще в такие минуты, чем прямой наводкой расстреливать неуклюже выползающие на сушу бронетранспортеры, отбрасывая врага обратно в морскую бездну. Все решают минуты, и то, найдется ли у морской пехоты достаточно сил для решающего броска.

– Три минуты до высадки, – заместитель командира роты приблизился почти вплотную к капитану Мартинесу, силясь перекричать рев запущенных на полную мощность водометов, толкавших к далекому еще берегу командно-штабную машину LAV-C. – Разведка докладывает, противник не обнаружен. Берег чист, сэр!

Энрике Мартинес, не желая напрасно рвать связки – голос ему еще понадобится там, на суше, – только кивнул в знак того, что все услышал и понял верно. Разведка могла докладывать все, что угодно, из космоса, из-под облаков не видно очень многое, и несколько хорошо замаскированных орудий или танков, просто пара взводов пехоты с противотанковыми ракетами, смогут легко сорвать высадку, заставив его, капитана Мартинеса, моряков умыться собственной кровью пополам с соленой черноморской водой.