Висевшие на хвосте торпеды представляли большую опасность, и все внимание акустика было направлено на них. Однако глубина была коварна, и тот, кто осмеливался пренебречь ею, должен был приготовиться к скорой и жестокой расплате. Словно своевольная, гордая и страстная любовница, она могла дать все тому, кто оставался верен ей, и все забирала, даже и сами жизни, вернее, их прежде всего, лишь только иной глупец осмеливался открыть свое пренебрежение и неверность.

Рукотворное оружие оказалось пустяком по сравнению с тем, что глубина приберегала для тех, кто оскорбил ее изменой. Выросший прямо по курсу уходившего от погони "Даниила Московского" подводный утес, скальная стена, взметнувшаяся к поверхности иззубренным лезвием вершины, оказался замечен слишком поздно. Рулевой не успел изменить курс, уходя от столкновения, и нос субмарины на полной скорости коснулся камня, сминаясь и треская по швам.

– А, дьявол, – командир субмарины вскинул руки, закрывая лицо, когда до мостика докатился скрежет трещавшей по швам обшивки. – Нет!

При столкновении снесло всю нижнюю часть носовой оконечности подводной лодки, и первым оказался затоплен торпедный отсек. Находившиеся там моряки – при наличии автоматизированной системы перезарядки торпедных аппаратов все их обязанности сводились только к наблюдению – не успели добраться до переборки, задраив за собой люки и хотя бы отсрочив неизбежный конец. Давление на глубине больше полукилометра было столь велико, что ударом тела буквально размазало по внутренней обшивке, и поток, сметая все на своем пути, умчался дальше. Субмарина, приняв ровно столько воды, сколько оставалось у нее свободного объема, камнем ушла в темные глубины. "Даниил Московский" погиб, но атака продолжалась – торпеды, выпущенные по авианосцу, мчались к цели, скользя у самой поверхности моря, и расстояние, отделявшее их от мишени, стремительно сокращалось.

Все, что оставалось капитану "Авраама Линкольна", услышав донесение с "Пола Гамильтона", – молиться, ибо потерявший ход корабль, сто тысяч тонн стали, в недрах которой слабо бился огонек, рожденный дизельными генераторами. Но на эсминце еще не отчаялись, используя любую возможность.

– Противолодочному ракетному комплексу, – скомандовал шкипер. – Цель – торпеды противника! Пуск!

В эту секунду две тяжелые торпеды 65-76, предсмертный укус русского "Виктора", уже ушедшего на дно, поравнялись с миноносцем, и, не отвлекаясь на близкую цель, умчались дальше, к "Аврааму Линкольну" на скорости более пятидесяти узлов, так быстро, что невооруженным взглядом едва ли удалось бы уследить за ними. Но бортовой гидролокатор, сопряженный с компьютерами системы управления оружием "Иджис", непрерывно сопровождал цели, и, получив указание, четыре ракеты "Асрок", стартовав одна за другой с бака эсминца, умчались вслед им. Но время было упущено.

– Торпеды по правому борту, – закричал вахтенный на мостике авианосца, метнувшись к иллюминатору. – Два кабельтова!

Их уже можно было видеть и без помощи сонара, две сигары, оставлявшие за собой пенный след, белоснежным росчерком различимый и с воздуха. Где-то позади уже приводнились торпеды "Марк-46", немедленно ринувшиеся вслед русским торпедам, но рассчитанное на поражение сравнительно тихоходных подлодок оружие было бессильно.

– Нам не уйти, – в отчаянии промолвил вахтенный. – Они достанут нас! О, Боже!

– Всем внимание, – приказал капитан "Авраама Линкольна". – Приготовиться к удару! Аварийным командам – полная готовность!

Прежде чудовищно могучий корабль, способный вести бой с целым флотом, теперь превратился в мишень, и противнику оставалось лишь безнаказанно расстрелять ее. "Авраам Линкольн" не мог уклониться, несмотря на маневры буксиров, следуя по инерции прежним курсом, и не мог отвести вражеские торпеды в сторону, применив что-либо из своего вооружения, например, буксируемую ложную цель "Никси", которой просто не хватало энергии. Русская субмарина была уничтожена, но ее команда сделала свое дело, сумев расквитаться за своих товарищей, погибших прежде, и здесь, в Норвежском море, и у русских берегов, в неравной схватке.

Две торпеды, созданные специально для поражения авианосцев еще тогда, когда противокорабельные ракеты русского флота габаритами и массой соперничали со сверхзвуковыми истребителями, а на флотах вероятного противника о них и вовсе только начинали всерьез задумываться, сделали то, ради чего существовали. Оба попадания пришлись в среднюю часть авианосца, и два мощнейших взрыва, грянувшие с разницей не больше пяти секунд, сотрясли корабль от носа до кормы.

Стена воды и грязной пены, взметенной взрывами, поднялась выше полетной палубы огромного корабля, смывая за борт людей и самолеты, вовремя не спущенные в ангар. Взрывы рвали обшивку корпуса, словно бумагу, сминая, комкая стальные листы с ужасающей легкостью. Противоторпедная защита частично погасила удар, но переборки все равно расходились по швам, и ледяная вода хлынула в трюмы, заливая генераторы, за мгновения заполняя целые отсеки, заставляя матросов в панике карабкаться по трапам наверх, к спасению.

– Прямое попадание, – затараторил вахтенный, пытаясь перекричать вой аварийных сирен. – Пробоина по правому борту ниже ватерлинии! Помпы вышли из строя, генераторы отключились!

– Удерживать корабль на плаву, – потребовал капитан, чувствовавший, как палуба под ногами содрогается от взрывов, точно авианосец, это обладавшее колоссальной силой морское чудовище, бьется в агонии. – Любой ценой удерживать на плаву!

– Бесполезно, сэр. Все кончено!

Вода, тонна за тонной, вливалась в зияющие раны пробоин, протянувшихся вдоль подводной части авианосца на несколько десятков футов. Не все моряки, находившиеся на нижних палубах, смогли спасти свои жизни, и те, кто оказался чуть менее расторопен, в последний миг, швыряемые ледяным потоком, еще пытались набрать побольше воздуха, но вместо этого только нахлебались воды, и сознание их стремительно угасало, а тело, обожженное холодом, уже не чувствовало боли.

Матросы, сбивая друг друга с ног, карабкались по узким трапам, взбираясь все выше, преследуемые вспенившейся морской водой. Гасло освещение – это оказались залиты трансформаторы, уже были затоплены погреба авиационных боеприпасов, но команда авианосца еще пыталась спасти корабль. Но и самый упрямец уже мог видеть, что все усилия тщетны.

– Радиорубка, связь с Таллинном, – потребовал, скрывая тяжелый вздох, капитан "Авраама Линкольна". – Запросите генерала Стивенса, срочно!

Палубный настил под ногами дрогнул, и моряк почувствовал, что прежде еще почти ровная поверхность накренилась вправо. С прокладочного столика на пол со стуком посыпались карандаши, и штурман принялся собирать их, опустившись на корочки и негромко ругаясь от досады.

Генерал Эндрю Стивенс молча слушал доклад кэптена, принявшего на себя командование авианосной группой "Авраама Линкольна". Тот, на ком лежал, в конечном итоге, весь груз ответственности за успех или провал операции "Доблестный удар", в принципе, был готов к подобным известиям, но масштаб случившегося, несмотря ни на что, все же поражал.

– Сохранить корабль не представляется возможным, даже если норвежцы и все прочие сейчас же вышлют навстречу нам свои спасательные суда и самолеты, – звучал в динамике голос моряка, наблюдавшего в эти минуты, как многотысячная команда авианосца, человек за человеком, без тени паники, строго соблюдая установленный порядок, грузится в спасательные плотики, десятки которых уже покачивались на волнах, образовав этакий шлейф позади огромного корабля. – "Авраам Линкольн" получил слишком сильные повреждения, которые можно устранить только в сухом доке, но до него нам уже не добраться. Мы сделали все, что могли, потери среди матросов сведены к минимуму, сэр. Мне жаль.