– Спасайте своих людей, – сухо ответил генерал. – Вы полностью выполнили возложенную на вас миссию, кэптен. Без потерь же на войне не обходится никогда. К вам немедленно направятся все находящиеся в этой части Норвежского моря корабли, вашу команду подберут уже через считанные часы. Мы вас не оставим!

Командир, как и было принято, последним из экипажа покинул свой корабль, отдавая ему дань уважения. Атомный ударный авианосец "Авраам Линкольн", краса и гордость американского флота, основа могущества атлантической державы, оставался на плаву еще несколько часов, пока, наконец, не скрылась в волнах надстройка-"остров", возвышавшаяся по правую сторону полетной палубы. Тысячи глаз следили за тем, как погружается в пучину, и сейчас не утратив своей величавости, могучий корабль.

Над тем местом, где завершился, прервавшись раньше срока, поход авианосца, немедленно сомкнулось кольцо спасательных кораблей и эсминцев эскорта, спешивших принять на борт уцелевших моряков с "Авраама Линкольна". Авианосец медленно опускался на дно, туда, где царит вечная тьма, став мавзолеем для сотен своих моряков, последним пристанищем для тех, кто посвятил этому кораблю свою судьбу, и в смерти оставшись с ним неразлучным. А ад волнами со стрекотом кружили палубные вертолеты, ведя поиск тех, кого течением могло отнести в сторону. А скорбное известие, перемещаясь от штаба к штабу, уже достигло Белого Дома, где в тот миг, когда прозвучали первые слова донесения, воцарилась полнейшая тишина.

– Вы утверждали, что флот русских уничтожен, – мрачно, вперив тяжелый взгляд исподлобья в министра обороны, вымолвил, будто выдавливая слова из себя, Джозеф Мердок. – Как случилось, Роберт, что после всех победных реляций сейчас, когда наши войска уже на подступах к Москве, произошло подобное? Мы потеряли атомный авианосец, лишившись одной двенадцатой нашей морской мощи. Сотни моряков погибли, ушли на дно вместе с "Авраамом Линкольном"!

– Сэр, это генерал Стивенс… – промолвил, дождавшись, когда президент умолкнет, набирая воздуха в грудь, глава военного ведомства.

Джозеф Мердок, шумно выдохнув, угрюмо нахмурился, хотя больше, казалось бы, уже некуда:

– Что, Роберт? При чем здесь Стивенс? Я спрашиваю вас, так вы и извольте ответить!

– Я могу повторить лишь то, что сообщает генерал Стивенс. Вся разведывательная информация, все донесения с передовой стекаются в Таллинн. В любом случае, вышедший в открытый океан флот, тем более столь многочисленный, как русский, не может быть уничтожен за несколько часов. Нам удалось свести к минимуму собственные потери, гибелью нескольких кораблей заплатив за уничтожение целых эскадр. Это справедливый обмен, господин президент. Мне жаль погибших матросов, а также летчиков и пехотинцев, но их жертвы необходимы. Иным путем победы не добиться!

Президент Мердок замолчал, как будто обдумывая услышанное. Вести из Атлантики пока оставались достоянием лишь нескольких десятков человек, в надежности которых сомнений не было. Но страшно было подумать о том, какой шум поднимет общественность, стоит только заявить во всеуслышание о гибели "Авраама Линкольна", столпа американского морского могущества, олицетворения силы самой страны. И все рассуждения министра, вполне логичные, о неизбежности потерь, не будут значить абсолютно ничего. Обыватели, этот скот, сидящий в своих уютных квартирках перед телевизорами, любят слышать об успехах, но отчего-то терпеть не могу, когда называют истинную цену побед.

– Это самый скорбный день истории нашего флота, – прервав тишину, произнес глава президентской администрации. – Со времен Перл-Харбор страна не знала таких потерь в одном лишь сражении.

– После Таллинна едва ли что-то станет для нашей нации большим потрясением, – хмыкнул министр обороны, заработав в ответ полный неприязни взгляд Мердока. – Чем дальше, тем легче и спокойнее будут восприниматься такие события. Порог страха мы уже преодолели, теперь смерть войдет в привычку. Но победа все равно будет наша, с большими или меньшими усилиями, господин президент!

Катастрофа Таллинна еще требовала осмысления. Люди, рядовые налогоплательщики, те, чью любовь, хотя бы на миг, старались завоевать все политики – и сам президент Соединенных Штатов не остался в стороне – еще только осознавали случившееся, не успев в полной мере поразиться масштабам, и жертвы пока для многих оставались не более чем цифрами. Но вскоре где-то в недрах одноэтажной Америки родится отклик, и буря эта запросто может смести с политического олимпа очень и очень многих. В прочем, сделанного не вернешь, и это понимали все, кто собрался ранним утром на Капитолии.

– Обыватели мало ценят победы, которые достаются ценой крови их родных, – резко ответил Джозеф Мердок. – И мы должны закончить эту войну раньше, чем недовольство, которое уже сейчас растет, примет вполне конкретные формы.

Здесь, в средоточии власти, Овальном кабинете, собрались расчетливые прагматики – романтикам и прекраснодушным мечтателям в большой политике места нет. В принципе, каждому из этих людей было жаль своих соотечественников, погибавших в схватках с русскими, никак не желавшими смириться с неизбежностью, но это была жалось к впустую, нерационально истраченным ресурсам. И каждый, как мог и как умел, пытался выбрать наилучший способ применения тех ресурсов, которые еще оставались в их распоряжении, пусть это была даже человеческие жизни.

– Но ведь все было не напрасно, сэр, – глава президентской администрации взглянул на своего босса глазами кристально честного человека. – Мы почти достигли своего. Враг, хотя и огрызается из последних сил, разгромлен, и эти отчаянные атаки не изменят исход кампании, если мы с вами, господа, не утратим былую решимость. Нельзя бояться потерь, ведь противник добивается именно этого. Солдаты живут для того, чтобы умереть, когда прикажет страна, а мы с вами должны сделать все, чтобы каждая смерть не оказалась напрасной. Нельзя, ни в коем случае нельзя останавливаться на достигнутом, сэр! Все эти жертвы нам простят только в одном случае – если мы принесем своему народу победу в войне!

– Благодарю, Алекс, – кивнул Джозеф Мердок. – Вы умеете подобрать нужные слова даже в такой час. Да, потери тяжелы, и мы, вся страна, еще не скоро оправимся от случившегося, но жертв и впрямь могло быть намного больше. Да и враг не долго торжествовал – наши моряки доложили, что атаковавшие эскадру русские подлодки были потоплены.

– Это так, сэр, – поспешно подтвердил Роберт Джермейн, который был рад любой возможности реабилитироваться. – Наш флот уничтожил две атомные субмарины, скорее всего, ударные подлодки класса "Виктор-3", одни из лучших, какими располагают русские. Никто из их команды спастись не смог, господин президент!

– Значит, ублюдкам не пришлось долго радоваться своим победам, – усмехнулся Алекс Сайерс. – Что ж, все справедливо.

Джозеф Мердок только кивнул в знак согласия. Несмотря на все потери, американские войска уверенно шли вперед. Гибель "Авраама Линкольна" при всей трагичности случившегося, в конечном итоге, не решала уже ничего – победа на море была одержана, и теперь все внимание лидера североамериканской державы было приковано к происходившему на суше. На юге, где перемалывали друг друга русские и американские дивизии на подступах к Грозному, и на севере, в считанных десятках миль от российской столицы, где наступала Третья механизированная, решался исход кампании. Там шли на смерть во славу своей родины, лучшие люди двух наций, истребляя друг друга в безжалостных схватках. Ну а "Линкольн"…

Булавочный укол – неприятно, но едва ли по-настоящему опасно. Потеря одного, пусть и самого мощного, корабля, в худшем случае, лишь немного отсрочит неизбежное, но обратить время вспять, пожалуй, не сможет и уничтожение половины флота. Сайерс, как, в прочем, и почти всегда, прав – главное не утратить решимость, быть готовым идти ради великой цели и на большие жертвы. А решимости президенту было не занимать. Джозеф Мердок не сомневался – они дойдут до конца.