Крепкие ладони встретились в сильном рукопожатии, и взгляды мужчин встретились на мгновение. Им, стоявшим друг перед другом, не было нужды в лишних словах, да и времени для долгих прочувствованных речей тоже не было. Война не умела и не желала ждать.

– Спасибо, полковник, – без улыбки, ни на миг не забывая о тех, кто уже не мог никого благодарить, промолвил Николай Белявский. – От всего полка спасибо вам, мужики!

Командир зенитно-ракетного полка Двадцать первой гвардейской мотострелковой дивизии лишь молча кивнул в ответ, принимая заслуженные слова благодарности – места для радости или гордости в полном боли сердце уже не осталось. Именно его полк, подоспев в решающий миг, с ходу открыл огонь по накинувшимся на танки Белявского истребителям, именно его ракеты воздвигли щит над бронированной армадой, оказавшейся в смертельной ловушке здесь, на этой равнине, где некуда было бежать, негде прятаться от разящих из поднебесья ракет. Грозные "Торы" в мгновение ока очистили небо, скинув оттуда обнаглевших янки, заставив их умыться собственной кровью и бежать в панике.

– Если бы не вы, нам отсюда точно не выбраться бы, – вздохнул командир танкового полка. – Чертовы американцы оставили бы от нас мокрое место!

Николай Белявский до сих пор не верил, что остался жив и даже невредим. Перед глазами командира танкового полка стояла одна и та же жуткая картина – мчащийся прямо на него на бреющем полете вражеский истребитель, ощетинившийся головками ракет. Тогда все решили мгновения, и удача оказалась милостива к нему, полковнику Белявскому, послав помощь, на которую, казалось, не стоило и рассчитывать. И хотелось надеяться, что его везение на этом не исчерпано.

– Устроили настоящую мясорубку! Еще чуть-чуть, и мы сами стали бы рыть себе могилы. Мы ведь здесь были, как на ладони, точно мишени на полигоне, ни защищаться, ни прятаться!

– Мы должны были появиться еще раньше, – сдержанно ответил командир зенитного полка, сознававший, что каждая секунда промедления была оплачена самой дорогой валютой – жизнями танкистов и мотострелков.

– Да уж, они нас здорово потрепали. Одиннадцать танков за пару минут, полной роты как ни бывало, – сообщил Белявский, уже успевший выслушать доклады командиров батальонов, едва сумевших перевести дух. – И еще полтора десятка бронемашин в придачу.

И еще четыре зенитные установки "Тунгуска-М", мог бы добавить командир полка. Четыре боевые машины были уничтожены американскими летчиками, и все подразделение, весь этот сложный и чудовищно сильный организм, отныне был почти беззащитен перед воздушным противником. Об этом не хотелось не только говорить, но даже и думать, лишний раз напоминая самому себе о собственной уязвимости.

– Но их потери намного более тяжкие, – попытался утешить товарища по оружию командир зенитчиков. – Ваши парни свалили, по крайней мере, четырех янки, и мы "замочили" еще столько же, возможно, повредив еще пару машин. Они лишились чуть ли не целой эскадрильи! Настоящий разгром, черт побери!

Белявский согласно кивнул. Верно, лишившись трех "Тунгусок", за каждую из которых полковник, что уж греха таить, без колебаний отдал бы целую танковую роту, расстреляв большую часть "Игл", удалось завалить четыре "Тандерболта", оказавшихся крепкими орешками. Доказательства этих побед были перед глазами у командира полка – двух катапультировавшихся пилотов штурмовиков уже нашли, захватив заодно и куски обшивки с бортовыми и заводскими номерами сгоревших машин. Правда, подоспевшие истребители сравняли счет – неподалеку сочилось струйками дыма то, что недавно было самоходной зенитной ракетно-артиллерийской установкой "Тунгуска-М", четвертой из списанных на безвозвратные потери. Ракета "Мейверик" впилась ей точно в борт, кумулятивная струя добралась до коробов с тридцатимиллиметровыми снарядами, и корпус буквально разорвало на куски, похоронив экипаж под грудой обломков.

– Чертовы динозавры! – с ненавистью прорычал Белявский, вспомнив, какой ценой досталась каждая победа, как половина полка лупила из всех стволов по каждой сбитой машине врага, порой безо всякой ощутимой пользы.

Бронированные машины только с виду казались неповоротливыми, а на самом деле мало уступали маневренностью иному истребителю. Чертовски живучие, американские штурмовики, закованные в титановую броню, держались в воздухе, даже лишившись одного двигателя. А их ракеты и пушки, кажется, били без промаха, точно поражая цели, несмотря на плотнейший огонь с земли. Крупнокалиберные "Утесы" и еще более мощные КПВТ оказались совершенно бессильны перед этими машинами, и теперь, потеряв большую часть зенитных установок, Николай Белявский с ужасом думал о том, что случится, если – когда, а не если! – "Тандерболты" вернутся вновь.

– Американцы крепко получили на этот раз, – задумчиво произнес командир зенитно-ракетного полка. – Но я не верю, что они нас оставят в покое – не для того янки заварили эту кашу. Потери просто заставят их быть чуть более осмотрительными, но для нас мало что изменится. – Офицер словно читал мысли Белявского, и тот лишь молча кивал в знак полнейшего согласия. – В следующий раз против нас бросят не одну, а три или четыре эскадрильи, нас задавят числом. Запас ракет у моих "Торов" не бесконечный, а на каждый американский самолет приходится тратить их по две или даже по три – у янки отличные станции постановки помех, да и летчики их, оказавшись атакованными, действуют уверенно, без намека на панику.

– Чтобы избежать боя с их авиацией, мы должны сойтись с янки вплотную, на расстояние выстрела из пушки, на дистанцию прицельного выстрела из автомата, и тогда никакие самолеты не помогут, ну не станут же они, в самом деле, кидать бомбы на головы своей пехоты! Но для этого нам предстоит еще долгий марш по степи, и без зенитного прикрытия нам едва ли удастся такой бросок. Нас сожгут на дальних подступах. Поверь, у янки на это будет достаточно времени.

Командир зенитно-ракетного полка сухо кивнул, поморщившись от досады. Доказательства слова Белявского были повсюду – степь оказалась буквально усеяна остовами уничтоженных танков и бронемашин, покрытыми копотью стальными глыбами, каждая из которых стала братской могилой для своего экипажа. И еще больше боевых машин остались на ходу, нося на своей броне отметины вражеских ударов – совранные "кирпичики" динамической защиты и зияющие отверстия там, где прежде находились встроенные элементы "реактивной брони". Менее, чем за час, полк потерял девятую часть своей боевой мощи, и это, не считая того, что осталось где-то позади, у подножья той высоты, где танкисты Белявского впервые схлестнулись с американской пехотой.

– Без противовоздушной обороны нечего и думать совершить этот марш, – мрачно выдавил из себя Николай Белявский. – Здесь, в этой степи, мы как на ладони! Нас обнаружат из космоса и затравят задолго до того, как мои танкисты увидят в прицелах вражеские позиции. Против авиации нам не выстоять, надежда только на твоих ракетчиков, полковник!

– Со штабом дивизии связь установить нам не удается, – рассудительно, слишком спокойно, если учесть, что рядом, буквально в сотне метров, чадил сгоревший танк, а чуть дальше курился дымок над обломками вражеского штурмовика, промолвил командир зенитного полка. – Наши силы разбросаны на территории, слишком большой, чтобы мой полк мог защитить все подразделения. Полагаю, действуя совместно с твоими танкистами, половник, мы сможем добиться успеха. У вас зенитных комплексов немного осталось, мы же только вступили в бой, и пока еще не растерял все силы. Наступаем вместе, я так думаю.

– Согласен, – без колебаний кивнул Николай Белявский. – Атакуем немедленно. Время работает против нас, так что на месте оставаться нельзя. Выступаем сейчас же, к черту потери, к черту раненых! Прокрой моих ребят на марше, если в небе появятся янки, а уж потом мы вцепимся в глотку америкосам мертвой хваткой, и не отстанем, пока не перегрызем ее!