Зенитная ракета взмыла вверх по крутой дуге, исчезая в синеве небес, и вслед ей умчались еще три управляемых снаряда, выпущенных остальными расчетами взвода. Разгоняясь до шестисот метров в секунду, "Иглы" настигали цель, громадный американский самолет, неуклюже маневрировавший, уклоняясь от снарядов "Шилки", щедро сыпавший вокруг себя ложные цели всех типов. Самоходная установка не прекращала огня, молотя в четыре ствола, но и слепой уже понял бы, что наводчик ошибся, высадив добрую половину боекомплекта в белый свет, как в копеечку.

– Уйдет, падаль, – сквозь зубы прошипел командир взвода, уже почти потерявший из виду и цель, и преследовавшие ее ракеты. – Уйдет ведь!

"Иглы" атаковали вдогон, из не самого выгодного положения, и все, что требовалось от американских пилотов – поскорее врубить форсаж, перейдя на сверхзвук и запросто оторвавшись от ракет. Не успели.

"Страйк Игл" поднялся уже до отметки пять тысяч футов, наверняка выйдя из зоны поражения, оставив ни с чем русских зенитчиков. Пилот облегченно вздохнул, и в этот миг слева от истребителя, ярдах, должно быть в двадцать, вспух огненный шар взрыва, и град осколков с дробным стуком ударил по обшивке.

– Вот дерьмо, – испуганно выругался второй пилот. – Ракеты!

Летчики так ничего и не успели сделать, оказавшись в огненном кольце. Не меньше пяти зенитных ракет атаковали с нескольких направлений, не оставляя истребителю простора для маневра. Две ушли в стороны, обманутые ложными целями, еще одна просто прошла мимо, видимо, из-за какой-то неисправности, но следующая скользнула вдоль фюзеляжа, взорвавшись как раз над кабиной.

С земли могли видеть, как тяжелый истребитель неуклюже качнулся, вдруг резко клюнув носом и на полной скорости уходя к земле. На самом деле он не был поврежден, двигатели работали без сбоев, управление действовало, но стальная шрапнель разбила фонарь кабины, изрешетив обоих летчиков, и некому стало управлять грозной железной птицей.

"Страйк Игл" свечой вонзился в склон холма, и над возвышенностью на много метров поднялся огненный шар. А секундой раньше волна ракет HARM накрыла не прекращавшую свою работу ни на мгновение радиолокационную станцию "Купол-М1". Осколки изрешетили пластину антенной решетки, пронзив тонкую крышу боевой машины и мгновенно убив всех, кто находился внутри.

Командир дивизиона сразу понял, что сейчас произойдет, когда внезапно пропал сигнал от обзорного радара. Локаторы самоходных огневых установок могли как-то вести поиск целей в очень узком секторе, но теперь даже и они едва и смогли бы пробиться сквозь завесу помех, под прикрытием которых атаковал враг. Рубеж обороны был уничтожен, судьба дивизиона, честно принявшего бой, оказалась решена.

– Всем из машины, – вскричал командир, первым бросаясь к наглухо задраенному люку. – Бегом! Все вон, живо!!!

Они усели выбраться наружу и отбежать метров на пятнадцать, прежде, чем в борт пункта боевого управления врезались две ракеты "Мейверик", выпущенные подошедшим на бреющем полете американским истребителем. Ударная волна сбила с ног зенитчиков, и когда они вновь смогли осознавать, где находятся и что делают, от командного пункта осталась только обуглившаяся воронка, по краям которой были разбросаны искореженные куски оплавившегося металла.

Истребитель "Страйк Игл", уничтоживший пост управления, возмездие настигло спустя несколько секунд – выпущенная с одной из огневых установок зенитная ракета настигла набиравшую высоту крылатую машину, и взрыв семидесятикилограммовой боеголовки сорвал "Орлу" все хвостовое оперение, превратив самолет в бесформенный кусок железа. Это была последняя победа защитников Волгодонска – через две минуты перестала существовать единственная оставшаяся боеспособной пусковая установка, пораженная сразу тремя ракетами AGM-88A HARM. Путь к городу, к его мостам и переправам, был открыт, и в образовавшуюся брешь немедленно хлынули ударные группы. Над жилыми кварталами протянувшегося вдоль великой реки города протяжно завыли сирены воздушной тревоги. В прочем, далеко не все обратили на это внимание.

Клацнул внешний засов-щеколда, железная дверь камеры с лязгом распахнулась, и возникшая на пороге кряжистая женщина, на которой едва не трескал по швам застиранный камуфляж, глядя в пустоту, гаркнула:

– Биноева, с вещами на выход! Живее!

Замершие в ожидании при появлении надзирательницы заключенные, полтора десятка женщин разных возрастов и национальностей, по большей части, однако, уроженки южных краев, сразу потеряли к происходящему интерес. Они вообще ни на что не обращали внимания, хотя сегодня ни бетонные стены, ни частые решетки на узких оконцах под самым потолком едва освещенной камеры, не могли скрыть царившей повсюду нервной суеты. Но для узниц окружного следственного изолятора ФСБ это едва ли что-то могло изменить, и привычный порядок здесь остался прежним.

Жанна Биноева, услышав свое имя, нервно вздрогнула, оцепенев на мгновение и забыв о прозвучавшем приказе. Почувствовав замешательство, дама в камуфляже рявкнула злым прокуренным басом:

– Живее, мать твою! Пошевеливайся!

Подхватив тощую сумку с личными вещами – чтобы собрать ее, понадобилось очень немного времени, – Жанна спрыгнула с койки, шагнув через порог и тотчас привычно отвернувшись лицом к стене без лишнего напоминания охранницы. Запомнить тюремные порядки, и те, что царили в переходах и комнатах для допросов, и иные, не покидавшие тесных пределов камеры, не составило особого труда.

– Вперед, – заперев тяжелую дверь, женщина в форме взмахнула резиновой дубинкой, точно уличный регулировщик своим полосатым жезлом, указывая верный путь. – Шагай!

Заключенная покорно двинулась в указанном направлении, не желая, чтобы надзирательница, воспользовавшись заминкой, отработала на ней свои навыки владения спецсредствами. Пары уроков хватило, чтобы стать исполнительной и покорной. Самое обидное заключалось в том, что Жанна могла бы голыми руками справиться с двумя такими, как эта грузная тетка, просто посворачивав их заплывшие жиром шеи. Но все равно далеко отсюда террористка, за которой наблюдали особо пристально, не смогла бы уйти, скорее всего, став жертвой стрелков из охраны внешнего периметра. А отправляться к Аллаху девушка пока не торопилась.

Шаги гулко разносились по пустым коридорам, скупо освещенным забранными железной сеткой лампочками под потолком. С лязгом открывались и вновь закрывались за спиной решетчатые двери, перегораживавшие коридор, рассекая его на короткие отрезки. Жанна Биноева, подчиняясь приказам своей провожатой, послушно шла, куда указывали, не задавая лишних вопросов. Она вообще казалась безучастной ко всему, что в камере, что на допросах, сейчас становившихся все более редкими. Скорее всего, сейчас ей предстояла еще одна встреча со следователем, безликим и таким же безучастным человеком с выражением вселенской скуки в блеклых глазах, монотонно задававшим одни и те же вопросы, ответом на которые было неизменное молчание.

– Стоять! К стене, – Жанну вырвал из размышлений очередной приказ, и пока девушка замерла, прижавшись лицом к шершавому бетону, охранница открывала дверь, выводившую на лестничную площадку. Только теперь заключенная поняла, что нынешний их маршрут заметно отличается от уже ставших привычными походов в комнату для допроса, где, ради исключения, ее порой ожидал адвокат. Догадки прервал новый приказ-окрик, наполненный злобой и презрением: – Проходим! Шагай!

Тридцать шагов по узким крутым ступенькам, еще несколько дверей, возле которых навытяжку замерли надзиратели, мужчины и женщины, вооруженные только резиновыми дубинками, и вот заключенная оказалась на озаренном солнцем внутреннем дворе следственного изолятора. Именно яркий свет, заливавший все вокруг, был первым ее впечатлением, и лишь потом Жанна обратила внимание на стоявший посреди двора фургон автозака, а слуха ее коснулся протяжный вой сирен, доносившийся откуда-то издали.