— И все? — осторожно спросил Олег.
— В том-то и дело, что не все, — сказал моряк. — Это было только начало. Оказалось, что пока Иван и Андрей заделывали пробоину, подводную лодку подстерегла новая беда. Корма-то у нее была перегружена. Она тянула корабль вниз, на дно. И вот зарылась лодка винтами в грунт и встала вертикально, как башня на морском дне. Винты увязли в иле. Двигатель остановился. Да, братки, нешуточное это дело — оказаться в плену у моря.
Рассказчик помолчал. Но его никто ни о чем не спрашивал. Все ждали, когда он заговорит сам.
— Необходимо было как можно скорей откачать воду из кормового отсека, — продолжал моряк. — Может быть, удастся положить корабль горизонтально, продуть балластные цистерны и всплыть на поверхность… И тут новая загвоздка. Насос в подводной лодке не то что слабый. Да не рассчитан он так, чтобы воду по трубам поднимать вверх. Помещается он в середине корабля, как раз под центральным постом, где расположена рубка командира. Лежала бы лодка просто на дне, тогда дело другое. А то ведь она вертикально стоит. Работают помпы на полную мощность, а толку никакого. Приказал тогда командир взять в руки ведра и носить воду вверх, в носовой отсек, а оттуда уже выливать ее для откачки. Работали все — и матросы, и старшины, и офицеры. Командир сам тоже воду носил. Нелегко это было. Попробуй-ка взберись на высоту трехэтажного дома с полным ведром в руке, да еще безо всякой лестницы. Такая задача только акробатам под силу. Но выполнен был и этот приказ. В кормовом отсеке воды совсем не осталось. Но почти не осталось и кислорода в запасных баллонах.
Степка слушал, и в нем все сильнее крепла уверенность, что вся эта история происходила на том самом подводном корабле, где служил моряк — сын Лидии Захаровны Голубевой.
— Прошло, наверно, часа четыре, — продолжал свой рассказ подводник. — Экипаж собрался в кубрике. Всем было ясно, что своими силами из морского плена не вырваться. Оставалось ждать помощи. Давно уже был выброшен из корабля аварийный буй на тонком тросе. Отыскав его в море, спасательная команда могла спустить в глубину водолазов, которые доставили бы на лодку драгоценные баллоны с кислородом. Чтобы без дела не сидеть, матросы решили провести комсомольское собрание. Оно как раз на этот час было назначено. Только собраться комсомольцы были должны в своем клубе, вернувшись с ученья. Никто из них, конечно, не думал, уходя в море, что придется вот так, на дне океана, в собрании участвовать. Не думал и Андрей. А его как раз в этот день должны были принимать в комсомол. Иван, друг его, вместе с ним заявление подал, а комсомольский билет получил на неделю раньше. Выбрали, как водится, председателя, секретаря, чтобы вел протокол. Попросили Андрея рассказать автобиографию. Только сказали, чтобы покороче и шепотом: воздух надо было экономить. А какая у Андрея биография? Учился, был пионером, призвали в армию — вот и все. Но зато товарищи его, матросы, рассказали о нем больше, чем сам он о себе сказал. И слушал их Андрей и чувствовал, как бьется от счастья его сердце. Потому что великое это счастье — понять, как любят тебя и ценят другие люди.
Моряк умолк и задумался. Улыбка, ясная и теплая, озарила его загорелое лицо. Молча смотрели на него ребята.
— А их спасли? — чуть слышно спросила Таня. — Они не погибли?
Юноша встрепенулся.
— Они верили, что их найдут и выручат из беды, — сказал он. — Хотя, правду сказать, последний час на морском дне был часом настоящей борьбы со смертью. Воздух до того был насыщен углекислотой, что регенерационные патроны раскалились. Есть такие приборы на подводной лодке. Они углекислоту поглощают. Но когда этой углекислоты много, в них происходит химическая реакция, и они сильно нагреваются. Так вот, к ним просто прикоснуться было нельзя, до того они сделались горячие. А кислород — совсем немного — оставался только в масках, индивидуальных баллончиках, на одного человека. По очереди дышали. По минуте. И все-таки комсомольское собрание продолжалось. У Андрея шумело в ушах. Голову будто бы туго-натуго полотенцем обмотали. И узел затягивают все туже, туже… Потом красные и желтые кольца перед глазами поплыли… Задыхался он. И вдруг исчезли кольца. И головная боль прошла. Очнулся Андрей и услышал шепот: «Значит, решено — в комсомол принять». Это произнес комсорг Валя Лукашин. И Андрей догадался, что это о нем сказал комсорг. Хотел он встать и губами наткнулся на резиновый раструб кислородной маски. А рядом с ним сидел его друг Иван, бледный как мертвец, и держал возле губ Андрея спасительный шланг кислородного прибора… Эх, друзья, — проговорил моряк. — Вот ведь вокруг нас воздуха сколько! И ветер! И небо! И облака… А мы его не замечаем. Дышим себе помаленьку. А случится так, что каждой крошечной капельке воздуха рад, и иначе взглянется и на небо и на облака.
Моряк оглядел притихших ребят таким сияющим лучистым взглядом, словно только что вышел из маленького кубрика подводной лодки на ветровой морской простор. Он вздохнул глубоко, всей грудью, будто разом хотел вдохнуть в себя все громадное синее небо — вместе с облаками, с птицами и с самолетом, который летел куда-то с громким уверенным рокотом.
— Андрей всего лишь секунду дышал, — заговорил он снова, продолжая рассказ. — И так страшно было расстаться с той спасительной трубкой!.. Но рядом лежал без сознания его друг. Друг, который пожертвовал для него собственной порцией кислорода!.. Вот тогда-то и понял Андрей, что такое настоящая дружба. Понял, что ради товарища отдашь последний сухарь, когда умираешь с голоду, поделишься с другом последней каплей воды в пустыне, последним глотком воздуха… когда нечем уже дышать. Разжал он тогда у Ивана пальцы, вдохнул последний раз и приложил раструб к его губам. И последним, что он увидел, было лицо друга, широко раскрытые ожившие глаза и в них — слезы…
— А потом? Что потом? — взволнованно перебил его Костя, наверно боясь, что моряк снова задумается.
— Потом? — переспросил моряк. — Потом услышали матросы такой звон, будто бы кто-то швырял горстями дроби в стальную обшивку корабля. Это подводную лодку нащупывала гидроакустическая станция. И вскоре хлынул по шлангам воздух, морской воздух, соленый… И дышали мы, дышали вовсю!..
— Вы? — спросила Таня и широко раскрыла глаза.
— Ну там, в лодке, — смутился моряк. — Что получилось-то? Оказывается, на море шторм разыгрался. Аварийный буй сорвало. Спасательное судно около часа кружило над местом аварии. А экипаж лодки и не знал, что наверху — шторм. Под водой-то ведь штормов не бывает. Там — вечный покой…
Вдруг моряк замолчал и выпрямился. Он медленно поднялся со скамейки, и на его губах появилась улыбка, взволнованная и как будто даже немного виноватая.
— Мама… — прошептал он и повторил уже громче: — Мама!
Через двор, наискосок, шла худощавая пожилая женщина. Прядки седых волос выбивались у нее из-под ситцевого платочка. Она остановилась, услышав голос, и стала озираться так беспомощно, словно перед нею вдруг расступилась земля и она не знала, как ей перебраться через неожиданную пропасть…
— Мама! — крикнул моряк и шагнул к ней, протягивая руки.
И она, растерянно поправляя волосы дрожащими пальцами, побледнев, должно быть, от радости, шептала, чуть шевеля губами:
— Андрюша… Андрюшенька…
Глава третья
На следующий день Степка с утра побежал во двор, надеясь встретить сына Лидии Захаровны — Андрея Голубева. Но моряк, очевидно, еще спал. А может быть, не выходил потому, что хотел побыть дома, с матерью, которую не видел целых три года. Три года!.. За это время Степка успел вырасти почти на полметра и закончить четвертый, пятый и шестой классы… Далека дорога от Тихого океана до их городка. И служба на флоте, на подводной лодке, тоже штука не простая.
Сидя на скамеечке, где вчера ребята слушали рассказ моряка, дожидаясь, не появится ли он во дворе, Степка задумался. Интересно, где они теперь, два друга — Андрей и Иван? Крепка ли по-прежнему их дружба? А может быть, этот Андрей, моряк, сын Лидии Захаровны, рассказывал о себе?.. И как она начинается, настоящая дружба? Так же, как началась она у него, у Степки, с Таней Левченко? Или так, как начиналась когда-то с Костей? Ах, Костя, Костя!.. Нет, настоящий друг не будет злиться на тебя невесть за что и молча скрывать что-то.