— Кино! — с восхищением произнес Олег.

На боку автобуса желтой краской были написаны какие-то буквы и нарисован значок — оранжевый кружок с красными крылышками.

— «Гам-бург», — вслух с трудом прочитал Степка.

— «Туристская компания в Гамбурге», — перевела Таня. — Они из Гамбурга приехали.

— Из Федеративной Республики Германии, — сказал Шурик Веденеев.

Одна из женщин-туристок, худощавая и высокая, со смешной прической, похожей на плохо прилаженный парик, огляделась по сторонам со скучающим видом и что-то сказала стоявшему рядом с ней высокому седому человеку в больших очках с темными стеклами и в сером костюме. Тот ответил и принялся было возражать.

— Таня, что они говорят? — спросил Степка.

— Она говорит, что надо скорее уезжать, что здесь нет ничего интересного. А он… Она его бароном называет… Он, наоборот, говорит, что этот город ему очень нравится. Он предлагает тут задержаться дня на три.

— Ничего интересного! — с негодованием пробасил Мишка. — Скажет тоже! — Он был явно обижен за свой родной город.

— Конечно! — подхватил Костя. — Монастырь, молочный комбинат! Новый клуб на Почтовой!

— Ты, Таня, им скажи! — воскликнул Шурик. — Ты скажи им! Эх, если бы у нас в школе немецкий изучали!

— Неудобно, — смущенно ответила девочка.

— А чего неудобно! — возразил Олег. — Знал бы я немецкий язык, как ты, я бы им сказал!

— Ну ладно, — нерешительно согласилась Таня. — Я… я скажу.

И, сделав несколько шагов по направлению к гостям, она негромко, тщательно подбирая слова, заговорила по-немецки.

Едва только Таня произнесла первые несколько слов, иностранцы сразу замолчали и стали внимательно слушать. Затем, обступив Таню, они с удивлением заговорили о чем-то между собой, часто восклицая: «О!.. О!..» Даже у той женщины, которая хотела поскорее уехать, сползло с лица скучающее выражение.

— Ты им еще п-про «Дубки» скажи, п-про колхоз, — подсказал Павлик. — Там п-птицеферма такая! М-мы в прошлом году ездили на экскурсию.

Таня кивнула и заговорила опять, уже смелее, очевидно, про колхоз «Дубки». А гости снова стали слушать, а затем опять послышалось удивленное «О!.. О!..»

Больше других выражал свой восторг барон. Он гладил Таню по голове, тряс ей руку, и Степке почудилось даже, будто он один раз назвал Таню «геноссе» — «товарищ». Из всех иностранцев этот барон показался ему самым симпатичным. У него было красивое, чисто выбритое лицо, сухощавое, с тонким прямым носом. Правда, глаза его прятались за темными стеклами очков, но уже одно то, что заграничному барону понравился город, заставило Степку проникнуться к нему симпатией.

Вот барон обернулся к иностранцам и горячо принялся их в чем-то убеждать.

— Он говорит, что в городе, где есть такие замечательные дети, нужно непременно задержаться подольше, — объяснила Таня.

— А ты скажи, что на Ленинской есть гостиница «Октябрьская», — заметил Степка. — Самая лучшая в городе.

Таня опять обратилась к иностранцам по-немецки. Снова раздалось удивленное «О!.. О!..» А высокий седой барон сказал ей красивым бархатным голосом:

— Данке шен. Данке, данке. Либес метхен…

После этого гости расселись в своем автобусе, и он, громко урча, выпуская клубы синеватого дыма, двинулся в сторону Ленинской улицы.

— По-моему, мы их уговорили! — сказал Женька.

— Пускай поживут, — согласился Лешка.

— А здорово Танька с ними разговаривала! — с восторгом воскликнул Шурик Веденеев.

— Еще бы! — подтвердил Костя.

А Олег добавил:

— Наверно, если бы мы в ихний Гамбург приехали, там с нами по-русски никто поговорить бы не сумел.

— Смотрите, ребята! — вдруг сказал Женька. — Вредитель-то!

Мальчишка, которого привели в отрядную Костя и Мишка, стоял неподалеку и украдкой следил за ребятами.

— Он, наверно, за нами пришел — тоже на автобус поглядеть, — сказала Таня.

— Эй! — окликнул его Степка, — Эй! Иди сюда!

Увидав, что его заметили, мальчишка собрался было задать тягу.

— Иди, не бойся! — крикнул Степка. — Не тронем!

Мальчишка взглянул недоверчиво, исподлобья.

— Побьете, — с опаской откликнулся он.

— Да иди, не будем мы тебя бить.

Очевидно, мальчишке очень хотелось подойти. С минуту он колебался, переминаясь с ноги на ногу, а затем нерешительно двинулся к ребятам. Чем ближе он подходил, тем все медленнее становились его шаги.

— Тебя как зовут? — спросил Степка.

— Саня, — Мальчишка посмотрел на Степку с любопытством и сам спросил: — А вы с Садовой пионеры? Про вас в газете было написано.

— Газеты читает, — не особенно дружелюбно сказал Мишка. — Ты бы лучше почитал, как зеленые насаждения надо охранять.

— Я нечаянно ветку сломал, — насупившись, сказал Саня. — Я только один листик хотел. Для гербария.

— Для чего?

— Для гербария. У меня четыре альбома разных листьев, и травы есть, и цветы… Показать? Они у меня дома. Я сбегаю. Тут недалеко.

Мальчишка с такой готовностью собрался бежать домой за своими альбомами, что Степка невольно кивнул.

— Покажи.

— А вы ждать будете?

— Нет, мы к себе в красный уголок пойдем. Бери свои альбомы и приходи.

— Ладно! Я быстренько!

Саня круто повернулся и помчался по тротуару. А ребята пошли на Садовую.

— Выходит, мы вроде зря его отколотить хотели, — сказал Мишка, шагая рядом со Степкой, — Он для дела ветку сломал.

— Для дела! — сурово возразил Костя, — Ему для дела один листок был нужен. Пусть бы он лучше физкультурой занимался и тренировался по прыжкам в высоту, если ему надо листочки срывать.

Вовка терпеливо и честно ждал ребят в красном уголке. Но когда они вошли, когда наперебой стали рассказывать ему про голубой автобус, про иностранцев и про то, как Таня с ними разговаривала по-немецки, Пончик обиженно вздохнул.

— И для чего только я тут торчал целый час? Никого не было здесь, ни одного человека.

— Ничего, Пончик, — успокоил его Женька. — Зато ты сам предложил жребий тащить. Ведь тебя за язык никто не тянул.

— А в пять часов, Вовка, мы пойдем в горисполком, — добавил Степка. — И ты пойдешь с нами.

Скрипнула дверь, и в отрядную комнату заглянул Саня.

— Я принес, — сказал он, — Можно?

Он вошел и положил на стол четыре толстых альбома.

— Только вы не порвите, — предупредил он. — Я лучше сам показывать буду.

Вовка, ничего не понимая, вертел головой. Ведь совсем недавно этого мальчишку собирались отлупить! Но ребята окружили Саню, и Вовка тоже подбежал к столу, стараясь заглянуть через головы ребят и посмотреть, что это за альбомы принес мальчишка.

— Я уже два года гербарий собираю, — сказал Саня, открывая первый альбом. — Мой папка все время в командировки ездит — то в Грузию, то в Туркмению, то еще куда-нибудь. Он и сейчас в командировке. В Азербайджане. На строительство уехал — на Али-Байрамлинскую ГРЭС. А весной был на Дальнем Востоке… Как поедет, так и привозит мне экспонаты. Вот, смотрите!

К страничке альбома была аккуратно приклеена тонкая папиросная бумага.

— В этом альбоме — растения умеренного пояса, — объяснил Саня. — Нашей полосы, средней. Вот листья клена, дуба, осины… Видите, липового листка нету — оторвался.

Действительно, среди разнообразных сухих листьев одно место было пустое, и под ним стояла подпись: «Липа».

— Вот травы, — говорил Саня, перелистывая странички. — Клевер, люцерна. Это все кормовые… Но это альбом не очень интересный, — Он захлопнул обложку и взял другой альбом. — Тут вот лекарственные и ценные… Смотрите!

На страничках, так же аккуратно переложенных папиросной бумагой, перед ребятами мелькали высушенные стебли и цветы — шиповник и мак, ромашка и шалфей, ландыш и желтушник…

— А вот эти мне папка с Дальнего Востока привез, — сказал Саня. — Знаете, что это такое? — И он быстро прикрыл ладонью подпись под тонким засушенным стебельком с пятиконечными листьями и мелкими серовато-зелеными звездочками цветов.