— Не волнуйся, девочка, — бросил он на ходу и, оказавшись у книжных полок, тотчас же обнаружил, что его ученица взяла книгу «О справедливости правды», в которую была вложена сторублевая купюра.

Нужно было действовать. Звонить по телефону из дома он не мог. Быстро одевшись, он сказал Жене, что идет подышать свежим воздухом.

— Иди, мальчик, — ласково улыбнулась она. — Я заметила, что ты устаешь от своих философских занятий.

Выстояв у телефонной будки очередь, философ, сдерживая волнение, позвонил ученице:

— Это я, — сказал он, — ты уже начала читать?

— Нет еще, я ужасно хочу спать.

— Пожалуйста, принеси мне книгу. Она нужна срочно мне.

— Какие глупости! Твоей жене это покажется странным.

— Я прошу, я требую! — вскричал философ.

— Вот еще, ариведерчи! — засмеялась ученица и положила трубку.

На другой день философ работал тревожно, а когда Жена вернулась со службы, спросил ее нарочно безразличным тоном:

— Видела ты свою Подругу, девочка?

— Конечно, видела, мальчик. Она просила передать тебе привет. Сегодня она уезжает куда-то в Дом отдыха.

Весь вечер сидел философ-Муж в кабинете и думал: «Неужели она, уехала в Дом отдыха и развлекается на мою сторублевку?» От таких мыслей он даже почернел весь.

Ровно через две недели появилась Подруга в счастливом доме, как ни в чем не бывало расцеловалась с Мужем и вручила ему книгу «О справедливости правды».

Муж ел так поспешно, что едва не подавился, не дал ученице рассказать подробности ее жизни в Доме отдыха и увел ее в философский кабинет. Там он начал издалека:

— Ну как, ты прочла книгу?

— От корки до корки.

— Ну?

— Ничего особенного, тривиальные истины.

— Так, а на двадцать пятой странице ты нечего не нашла?

— Ничего особенного.

Тут он пошел в атаку:

— Неправда! Там между двадцать пятой и двадцать шестой страницей лежала бумажка.

— Какая бумажка? — с подозрительной наивностью спросила ученица.

«Юлит», — подумал он и не выдержал. Вся интеллигентность с него слиняла:

— Врешь! Я сам туда своими руками положил эту сторублевку.

Подруга, конечно, обиделась, но, как женщина философски мыслящая, решила не идти сразу напролом, не портить отношения со своим наставником.

— Подожди, не волнуйся, — мягко сказала она, — будем рассуждать обобщенно.

— При чем тут обобщение, когда речь идет о деньгах.

— Ты утверждаешь, что сто рублей были вложены тобой в книгу «О справедливости правды»?

— Да, это аксиоматично.

— Понимаю! Но сделаем посыл, что эту купюру взяла Жена, перетирая книги.

— Ложный посыл! Я тебе говорил, что Жена не касается моих книг. Сторублевку могла присвоить только ты.

— Я?! — покраснела философская Подруга, как краснеют обыкновенные женщины, когда их уличают во лжи. — Значит, вы утверждаете, — перешла она на «вы», что случалось с ней только в знак величайшей немилости, — вы утверждаете, что я — элементарная воровка?

— Может быть, и не совсем элементарная, потому что обыкновенные воровки не занимаются философией, а вы…

— Ах так! — вскричала ученица и, влепив своему учителю пощечину, выскочила из дома.

Придя в себя, Муж-философ явился на кухню к Жене и сказал:

— Послушай, девочка, я прошу тебя, чтобы больше этой особы в нашем доме не было.

— Поссорились, — улыбнулась Жена, — ничего, я слышала, что с философами это тоже случается.

С тех пор не появлялась больше Подруга Жены в счастливом семействе, а философ-Муж, перебирая как-то библиотеку, обнаружил сторублевую бумажку в книге «О правде справедливости», а он по ошибке думал, что положил ее в книгу «О справедливости правды». Тотчас же он побежал звонить по телефону своей бывшей ученице, а она, обозвав его подлым мещанином, положила трубку.

Так закончилась философия с поцелуями, и по-прежнему продолжали жить интеллигентные супруги так, будто брак их был фигурным катанием на олимпийском уровне, и тихие ангелы летали над ними.

Большую часть жизни он провел в стране, где обычно жили многие знаменитые художники и куда приезжали другие учиться мастерству.

Он не нуждался в учителях. С ранних лет он стал мастером, имя его гремело по всему свету, каждый холст, написанный им, ценился на вес золота, рисунки его украшали сокровищницы прославленных музеев. Многие искали знакомства с ним, а он жил замкнуто. Круг его друзей был узок, мало кого он пускал в свою мастерскую и терпеть не мог советов даже близких людей.

Две жены его умерли — как болтали злые языки, не вынеся его тяжелого характера, — третья, еще совсем молодая, не верила этим злобным сплетням и жила с ним счастливо. Он не вмешивался в ее жизнь и не пускал в свою. Дети его выросли и разъехались по всему миру. «Слава богу, никто из них не стал художником, не занялся этим проклятым ремеслом», — думал он в часы творческих мук, которые бывали у него чаще, чем часы радостного труда.

Художник редко выезжал в свет, не любил бывать на званых обедах и ужинах, на дипломатических приемах и на премьерах сногсшибательных фильмов. Он был неразборчив в пище. Жена обижалась, когда он небрежно тыкал вилкой в диковинные блюда, которые она готовила с не меньшим вдохновением, чем он писал свои картины. Он не обращал внимания на одежду, изо дня в день ходил в широкой холщовой блузе, перепачканной красками, и вельветовых штанах. Но вот что странно: туфли у него были лакированные и с ними он не расставался даже в мастерской. В этом наряде бывал он и в избранном обществе, вызывая насмешки и ядовитый шепот у себя за спиной.

— Как он смеет появляться в таком виде? — морщился Франт.

— Им все позволено, — шипел Ханжа, — не удивлюсь, если он придет босиком.

— С этим нужно кончать! — злился Ревнитель нравов. — Власти должны запретить ему.

Может быть, власти прислушались к голосам этих значительных лиц. Художника перестали приглашать на званые обеды и ужины, дипломатические приемы и на премьеры сногсшибательных фильмов. Он не заметил этого. Жена огорчилась. Она была молода, любила блистать в обществе и, кроме того, считала, что муж должен заводить деловые связи.

«Конечно, он талантлив и знаменит и еще не нуждается в покровительстве, но все проходит, одно уступает место другому, и, если ты не будешь мелькать там, где бывают нужные люди, ты можешь уйти в тень, а из тени очень трудно выбраться на солнце», — так думала она, а Художник писал картины и делал наброски.

Как-то один Меценат устроил бал, куда были созваны все, мелькавшие в сферах. Художник и жена не получили билетов. Жена знала, почему их не пригласили, и не могла смириться с этим. Шутка ли — такой богач, он мог купить по самой высокой цене полотна, все еще висевшие в мастерской Художника. Но как же поступить, чтобы они с мужем оказались на этом балу?

Бедная женщина пришла в отчаянье и постарела лет на десять — пятнадцать. Две недели она не причесывалась, не мазала губы, не клала тон на лицо, и можно было подумать, что это не жена знаменитого Художника, а деревенская прачка.

С распущенными волосами, в стареньком халате, в туфлях на босу ногу, бродила она по мастерской, а Художник не замечал ничего.

«Что же делать? Что делать?» — шептала жена. В глазах ее мелькали огоньки безумия.

Когда стало известно, что ни один врач не может справиться с этой ужасной болезнью, жена неожиданно вспомнила правила геометрии, которую учила еще в школе.

«Прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками на плоскости», — произнесла она, и через несколько дней в мастерской Художника появился высокий седовласый мужчина со строгим сухим лицом нотариуса и выправкой циркового наездника. Под мышкой он держал какой-то сверток.

— Милый, — сказала жена Художника таким ласковым голосом, каким она говорила, когда затягивала будущего мужа в свои сети, — милый, к тебе пришли.

— Что? — оторвался от полотна Художник. — Кто?.. Зачем?..