Он поднялся на третий этаж, немного постоял у двери, нажал кнопку старого костяного звонка. Никто не ответил. Он позвонил еще два раза. Дверь отворилась, на пороге стоял Живот. Конечно, у него были руки и ноги, и другие части тела, но все-таки это был Живот.

— Извините, — сказал корабел, — когда-то давно мы снимали здесь белую комнату у женщины, похожей на английского полицейского.

— Она давно убыла, — изрыгнул Живот.

— Убыла, куда?

— Туда, куда мы все со временем убудем, — сказал Живот, посмотрев сначала на потолок, потом на пол.

— Убыла, — повторил он, и ему стало жаль суровую женщину. — А кто живет в белой комнате?

— Пойдите и узнаете, — выпятился Живот и ушел.

Он осторожно постучал в дверь их бывшей комнаты.

— Пожалуйста, войдите, — раздался женский голос.

Он вошел и увидел, что на диване, покрытом клетчатым пледом, сидели близко друг к другу молодая женщина и молодой мужчина.

— Простите, — сказал он, — простите меня за неожиданное вторжение. Когда-то мы с женой жили в этой комнате, и вот теперь, спустя много лет, мне захотелось побывать здесь. Я знаю, что это неудобно…

— Подумаешь, какие чепушки, — засмеялся мужчина. — Познакомьтесь, это моя жена, — гордо сказал он.

— Мой муж, — краснея, сказала женщина.

Они с таким удовольствием произносили слова «жена» и «муж», как дети, которые радуются новым игрушкам.

Нежданный посетитель продолжал стоять, осматриваясь кругом. Здесь все было по-другому, широкий диван вместо огромной белой кровати, полированный шкаф заменил старинный буль, на стене висела полка с нарядными книжками, в одном углу притулился телевизор, в другом — большое кресло. Здесь была чужая, незнакомая жизнь.

— Садитесь, пожалуйста, — еще раз попросила молодая женщина.

Он сел и молчал. Женщина и мужчина тоже молчали, не зная, о чем говорить с посторонним человеком.

И вдруг тишину комнаты прорезал визг и скрежет электропилы.

— Что это? — вздрогнул посетитель.

— Электропила, — с досадой махнул мужчина, не дает ни работать, ни спать.

— Мы уже всюду обращались, — вздохнула молодая женщина, — и все напрасно…

— Электропила, это она, — повторил посетитель и закрыл глаза.

Прошло минут десять, а он все еще сидел с закрытыми глазами.

— Что с ним? — тревожно спросила жена. — Может быть, ему стало плохо?

— Ну нет, — сказал муж. — Он спит, наверное, он очень устал за день.

— Удивительно, так спать под такие звуки.

А он крепко спал, спал так, как он уже не спал много лет, без снотворного.

Оленька Ласточкина вертелась у зеркала. Бабушка сидела на диване. Рассеянно читая книгу, она потихоньку любовалась внучкой.

Подойдя к зеркалу, Оленька взбила густые вьющиеся волосы.

— Ольга! Что это у тебя с головой? Какая-то папаха.

— Бабуся! — снисходительно посмотрела на бабушку Оленька. — У всех девчонок такие прически. И учительницы бы носили, да они старые.

— Ольга, не забывайся! Кстати, почему ты в школьном платье?

— У нас в шесть литература. Вчера начали ремонт и старшие классы передвинули.

— Нашли время. Беда с этими строителями, всегда они опаздывают.

— Понятно, — рассмеялась Оленька, — все они пьют.

— Ольга! — строго посмотрев на внучку, возмутилась бабушка. — Так нельзя, строители — рабочий класс.

— Бабуля, если этот класс бросит пить, я его в трезвый носик поцелую.

— Перестань, это неприлично!

— Почему? Теперь все целуются, даже мужчины с мужчинами. Видела хоккей по телевизору?

Бабушка чуть не улыбнулась, но, сдержав себя, спросила:

— Что же вы проходить будете?

— Басни Крылова, — скучным голосом сказала Оленька.

Бабушкино лицо порозовело, казалось, разгладилась сетка мелких морщин.

— Басни Крылова! — воскликнула она. — Какая прелесть!

— Вы тоже проходили?

— Конечно, и я, и моя мама, и бабушка, когда мы были девочками.

— Ух ты! Можно подумать, что эти басни проходили еще до сотворенья мира.

— Оля, не балагань. Как тебе не стыдно, ты — дочь интеллигентных родителей.

Оленька посмотрела на бабушку и подумала, что она совсем старенькая и лишена чувства юмора.

— Как ты смеешь, — продолжала бабушка, — Иван Андреевич классик, гордость нашей литературы.

— Родная моя, — обняла бабушку Оленька, — я люблю басни Крылова, мы учили их в первых классах, а теперь мы должны разбирать их. Это называется литературным анализом, мы должны устанавливать, чем вызвана та или другая басня, какое происшествие лежит в ее основе, какой писатель повлиял на Крылова, и на кого повлиял Крылов. Это же очень скучно. Не знаю, зачем это придумала Мария Сергеевна. Я не хочу!.. Не буду!..

Подбежав к своему столику, она достала школьный портфель, вынула какую-то книгу и, передав ее бабушке, сказала:

— Я прочту вот что!

Бабушка надела очки и, взяв книгу, раскрыла ее. На первой странице был портрет черноволосого мужчины в бархатной блузе с большим белым бантом.

— Ой! — воскликнула бабушка неожиданно молодым голосом. — Он!

— Кто? — не поняла Оленька.

— Артист эстрады.

— Бабуля, тебе бы фантастику писать, — взяла Оленька книгу у бабушки. — Это не артист, а писатель, Козьма Прутков. Между прочим, это не настоящая его фамилия, а псевдоним. Их было трое — двое братьев Жемчужниковых и Алексей Толстой. Они выдумали Козьму Пруткова и от его имени сочинили басни, смешные стихи, острые фразы. Представь себе, их интересно читать и сейчас. Послушай!

Оленька раскрыла книгу и стала с увлечением читать, но бабушка не слушала ее. Ей пришла на память далекая юность, «Круглый сад», по которому бродили молодые люди и ни одного старого человека, открытый Эстрадный театр, маленький лысый человечек, сыпавший смешные рассказы, громкоголосый артист в бархатной блузе с белым бантом. Он нравился ей, пожалуй, она даже была влюблена в него. Но как же была его фамилия?

Оленька упоенно читала Козьму Пруткова, бабушка, сняв очки, закрыла глаза. Они не услышали, как открылась дверь в передней, и только потом увидели, что в комнате появились Оленькина мама Нина Викентьевна и отчим Сергей Антонович. Впереди шла мама, прямая с высокой, похожей на башню, прической, сзади — Сергей Антонович, большой, с круглыми плечами и лицом как плохо выпеченный хлеб.

— Что это, Оля? — ровным голосом спросила мама. — Что ты читаешь?

— Козьма Прутков, — робко сказала Оленька, — я взяла у тебя в шкафу. Не бойся, я буду осторожно обращаться с этой книгой.

— Козьма Прутков? — переспросил Сергей Антонович. — Лауреат?

— Нет, — едва удержалась от смеха Оленька, — Козьма Прутков знаменитый писатель прошлого, сатирик.

— Сатира нам нужна, — сказал Сергей Антонович, — но смотря какая. Болтался тут у нас в «Кожгалантерее» несколько дней один сатирик и, вот вам результат, бухнул в газете фельетон, и теперь нашего директора снимают, а человек он полезный. Пусть уж лучше писатели про наши достижения пишут.

Нина Викентьевна подняла брови, забыв, что мимика ведет к преждевременным морщинам.

— Сергей, — сказала она все тем же ровным голосом, — литература не твоя сфера.

— Это почему же? — обиделся Сергей Антонович. — Литература, в газетах пишут, она для народа.

— Сергей! — чуть громче сказала Нина Викентьевна, и послушный муж отошел в сторону.

Тут вмешалась бабушка:

— Знаешь, Нинуля, этот Прутков как две капли воды похож на одного артиста, которого я в юности видела в «Круглом саду». И волосы такие, и бархатная блуза, и большой белый бант, а как его фамилия — вспомнить не могу.

Нина Викентьевна выслушала бабушку, а потом сказала с той неприятной вежливостью, с которой часто говорят интеллигентные дочери со своими родительницами.

— Это очень интересно, мама, но, извини, мне нужно поговорить с Ольгой на профессиональную тему.

— Конечно, конечно, это не по моему уму, — пробормотала бабушка, — пойду к своим кастрюлям, — и ушла на кухню.