— Помнится, вся эта компашка шлепнулась на экзаменах в прошлом году.

— Ну и что же? Они снова будут сдавать.

— Как сказал Шекспир: «Если это безумие — в нем есть своя система».

Катя обиделась:

— Шекспир здесь ни при чем. Витя отличник, он отстает только по литературе, но мы наймем репетитора.

— Какого репетитора? — не понял я и вспомнил библиотеку отца, веселый старый журнал, рисунок, на котором изображен тощий студент, в потертом пиджаке и залатанных брюках, склонившийся над толстомордым купеческим балбесом…

— Какого репетитора? — высоко подняла брови Катя. — Неужели ты не понимаешь, что ни одна девочка, ни один мальчик не попадут в вуз, если у них нет репетитора? Репетитор знает больше, чем сами экзаменаторы, кроме того, ему известны все каверзные вопросы, которые могут задать несчастным детям. Репетитор… Ну, как бы тебе объяснить популярно — это…

— Вроде тренера в футболе и хоккее, — догадался я.

— Да, — согласилась Катя, — и я уже нашла такого. Мама рекомендовала мне Исидора Павловича Фрагмента. Говорят, это ас среди репетиторов, я буду звонить ему сегодня в шесть вечера. Он берет за курс двести рублей. Это не очень дорого?

— Совсем пустяки, футбольные тренеры стоят гораздо дороже, когда они находятся за границей, им платят валютой.

— Милый, ты никогда не бы скуп, — ласково посмотрела на меня Катя.

Мы дружно помолчали. Казалось, тихие ангелы летали над нами, что так редко бывает в семьях, где дети — абитуриенты. Затем Катя неуверенно сказала:

— Знаешь, хотя наш Витя и принадлежит к инфантильному поколению, все-гаки, наверное, у него есть какие-то склонности, и с этим нужно считаться?

— Мысль прогрессивная, что же ты скажешь?

Катя чуть-чуть задумалась и продолжала:

— В детстве он ломал все игрушки, нет не просто ломал, а как бы старался узнать, что внутри них. Мне кажется, что у него было раннее призвание будущего исследователя. Позднее он увлекся собиранием марок географической серии: Новая Гвинея, Австралия, Исландия.

— Наклонность к путешествиям!

— К сожалению, это недолго продолжалось. На смену пришли хоккей и футбол.

— Как у всех мальчишек.

— Затем он не пропускал ни одного фильма.

— Признак художественной натуры.

— Потом он стал влюбляться во всех девчонок подряд.

— Пожалуй, это не имеет отношения к выбору профессии, хотя ранние романы некоторых юных поэтов оказали влияние на их творчество.

— У него не было романов, он не в папу, — строго сказала Катя. — Это было детское, и я запретила ему. Последние годы он увлекся техникой, чинил электричество, радиоприемники во всем доме, и его называют «золотые руки».

— Отлично! Из него выйдет настоящий мастер.

— Мастер?! — возмутилась Катя. — Не хочешь ли ты, чтобы интеллигентный мальчик стал рабочим?

Я забил отбой.

— Что ты, Катюша, просто я имел в виду, что его технические способности превосходят литературные.

— Кажется, тебе объяснили, что по литературе у него будет Фрагмент.

Мы умолкли. Теперь это было тяжелое молчание.

Нарушив его, я сказал:

— Знаешь, есть конструктивное предложение: просмотрим еще раз повнимательней эту библию — «Справочник для поступающих в вузы».

Катя кивнула головой, за всю нашу совместную жизнь она не могла научиться сердитому молчанию, как бы я ни был виноват.

Раскрыв настольную родительскую книгу, она сказала:

— Начнем с университета.

— А как же четверка по литературе?

— Не обязательно ему поступать на филфак, например юридический. Сейчас в моде борьба за соблюдение законности. Он может стать известным адвокатом.

— Конечно, внешность у него внушительная, но Витя не слишком разговорчив, в день он произносит не больше сорока слов, а этого мало для адвоката.

Катя перевернула страничку сборника:

— Кораблестроительный. Готовит инженеров-кораблестроителей.

— Увлекательная и перспективная профессия!

— Не для него. Он спортивный мальчик, но не умеет плавать и с детства боится воды. Сельскохозяйственный… Смешно. Он видел коров только в школьном учебнике и по телевидению. Химико-фармацевтический.

— По-моему, это институт с будущим. Твоя мама говорила, что нужны новые лекарства.

— Не говори глупости! Видел ты за прилавком аптеки хоть одного мужчину. Театральный институт.

— Годится. Витя — красивый парень. Из него может выйти герой экрана.

— Как ты далек от жизни! В театральный чудовищный конкурс, туда принимают только детей народных.

Мне стало стыдно, что я обыкновенный инженер, а не Михаил Ульянов или Кирилл Лавров.

— Технологический, — медленно прочла Катя. — Это твой?

— Мой! — с гордостью произнес я. — Это институт широкого профиля и с традициями. В нашем институте работали Менделеев и Лебедев, учились выдающиеся деятели большевистской партии: Красин, Кржижановский, писатели Короленко, Алексей Толстой. Более пятидесяти преподавателей института — академики и члены-корреспонденты, свыше ста лауреаты Ленинской и Государственной премий, одиннадцать удостоено званий Героя Советского Союза и Социалистического Труда.

Катя слушала меня с широко раскрытыми глазами, и мне казалось, что она уже видит нашего Витю по крайней мере членом-корреспондентом.

— Толя, это хорошо, — радостно вздохнула она. — Но где же Витя? Мы должны сообщить ему наше решение.

— Проветривается со своими дружками после вчерашнего мальчишника.

Витя пришел, когда мы сели обедать. Кате хотелось узнать, как прошел вчерашний мальчишник, но правила хорошего тона, основательно внушенные ей в детстве моей тещей Марией Аркадьевной, предписывали не задавать вопросов на интересующую тебя тему, пока твой собеседник сам не сочтет нужным рассказать тебе то, что тебе хотелось бы узнать у него.

Видя, как страдальчески смотрит Катя на сына, я, невоспитанная личность, спросил:

— Ну как вчера, Витя?

Не отрываясь от тарелки, он сказал:

— Кворум.

Это означало, что было достаточно близких друзей, но не все.

Большего из него выбить было нельзя, да я и не решался, увидев осуждающий взгляд Кати.

Посмотрев на свои ручные часики, она воскликнула:

— Ой!.. Я уже опаздываю. Подождите минутку.

И убежала в соседнюю комнату. Там она с кем-то говорила по телефону. Слов разобрать я не мог, но голос у нее был ласкательно-заискивающий.

Вернулась она вся сияющая, так, как будто внутри нее находился источник света.

— Толя, он согласился, такой милый человек, — радовалась она, будто Витя уже сдал экзамены. Затем она посмотрела на сына и торжественно сказала: — Винтик, у тебя будет репетитор по литературе и русскому языку, сам Фрагмент.

— Орешек, — сказал Витя.

Это означало, что Витя сознает всю трудность русского языка.

— Занятия будут по вечерам. Завтра я пойду с тобой.

— В первый раз — в первый класс, — сказал Витя.

Я захохотал недостойно мужа и отца.

Катя покраснела, как девочка.

— Дурни, я же в шутку. Я знаю, что он — большой.

Занятия у Фрагмента начались и продолжались почти до самых экзаменов. Конечно, подробностей у Вити мы не могли узнать, и все-таки однажды я спросил:

— Между прочим, кто твои соискатели, Виктор?

— Та же орда: Мазуркевич, Басистовы, Аристарховы и разные иногородние личности.

Компания неудачников не понравилась мне, но я подумал, что, может быть, среди иногородних есть путные ребята.

— А как Фрагмент?

— Скала.

Время шло. Мы подали в технологический Витины документы и ждали. Разумеется, отпуска мы перенесли на осень. Катя вела себя сдержанно, надеясь на Фрагмента и на то, что по специальным предметам Витя, как утверждал я, подготовился хорошо. Правда, она похудела, но сослуживцы сказали, что это ей идет. Я придерживался другой точки зрения, но ведь мужья понимают в красоте собственных жен меньше, чем посторонние лица.

За неделю до экзаменов Катя стала нервничать, не хотела ни ходить в кино, ни гулять, хотя погода стояла не по-ленинградски хороша.