Однажды Эду уже удалось близко подобраться к Макейди. Пока он в бегах, Мак лучше покинуть Австралию. Только эгоизм заставлял Энди желать, чтобы она осталась в Сиднее. Ему пришлось смириться с отъездом Макейди, довершившим череду его потерь. Пока он несколько месяцев ждал приезда Мак в Сидней, на процесс, мысль о том, что они увидятся, облегчала ему жизнь, помогала забыть об их разрыве. Энди старался не думать об этом, полагая, что еще будет время все исправить. Но теперь Мак уехала, и у нее нет причин возвращаться. Он упустил свой шанс.

Слова, которые он хотел сказать ей, но не смог, прокручивались у него в голове снова и снова.

Я люблю тебя, Мак. Останься со мной.

— Проклятье, ты так ничего и не сказал! — выкрикнул он в равнодушную белизну потолка. — Дурак…

Он даже не помахал ей на прощание рукой.

Правда заключалась в том, что Энди боялся отказа Мак. С чего бы ей оставаться с ним? Ему нечего ей предложить.

Ты не смог быть рядом с Кассандрой. Ты не смог быть рядом с Джимми. Ты неудачник, жалкий пьяница…

Самоуничижительные мысли оглушали его, и квартира, в которой он сидел, шикарная новенькая холостяцкая квартира, купленная на деньги погибшей жены, пуще прежнего напоминала ему пустую коробку. Стены словно сжимались вокруг него. Корчась в плену одиночества и горя, которых он не мог, не должен был принимать, Энди привычно тянулся к телефону, чтобы поговорить со своим израненным напарником, покойной женой, возлюбленной, хоть с кем-нибудь… лишь бы сохранить рассудок и увести с накатанной дорожки к саморазрушению.

Звонить некому. Облегчению взяться неоткуда.

Единственное доступное сейчас облегчение он держал в руках — бутылка спокойно ожидала, когда умиротворит его своим мягким, выдержанным, отупляющим содержимым, хотя заключенный в ней временный покой не останется без последствий.

Завтра ты проходишь аттестацию, Энди. Если ты это сделаешь, все кончено, напомнил он самому себе.

Он уставился на бутылку. Ее содержимое — и яд, и лекарство. Если он сорвется и потеряет над собой контроль, его карьера окажется под угрозой.

Может, один глоток не повредит?

— Теперь тебе ясно, дорогая? Ты понимаешь, почему оставаться здесь опасно?

Настало утро понедельника, и Эд Браун, устроившись на пассажирском сиденье машины Тюремщицы, старался как можно убедительнее объяснить ей свои намерения. Он собрал последние крохи терпения, чтобы пережить ночь, и вот они уже едут в банк снимать со счета деньги. Эд впервые рискнул покинуть дом с того момента, когда приехал сюда в субботу, сразу же после побега. Он собирался заставить ее снять со счета все деньги прямо сейчас и поехал с ней, чтобы проследить, как она это сделает. Теперь, когда дело зашло так далеко, Эд уже не собирался задерживаться в доме дольше, чем потребуется для того, чтобы избавиться от женщины и забрать все ценные вещи. Единственным способом убедить ее забрать из банка все сбережения, было сказать ей, что они вдвоем отправляются путешествовать. Он надеялся, что Сьюзи загорится этой идеей, но ее это совсем не обрадовало. Он не мог понять почему. Разве женщины не считают путешествия романтичными?

Эд был разочарован, его терпению пришел конец. Он стремился избавиться от женщины как можно скорее.

Подумай о деньгах.

— Дорогая, не грусти, — сказал он. Собрав волю в кулак, Эд положил руку ей на колено и нежно сжал его. Он не раз видел это по телевизору, все влюбленные пары так делали.

Не прикасайся этой рукой ко рту. Сначала вымой ее.

Они ждали перед светофором. Тюремщица сидела, крепко вцепившись в руль, уголки ее узкого, неприятного рта были опущены. Она не смотрела на Эда. Он видел, что она расстроена.

— Мы совершим небольшое путешествие, просто для того, чтобы все успокоилось. — Эд изо всех сил старался ее подбодрить.

Поцелуй ее, если сможешь. Делай то, что ты должен сделать.

Эд перегнулся через сиденье и поцеловал ее в щеку. Кожа оказалась грубой, покрытой желтым тональным кремом с привкусом кулинарного жира. Эду так сильно захотелось вытереть губы, что он начал крутиться на сиденье. В машине, совсем недалеко, лежали гигиенические салфетки. Он хотел схватить одну из них. Упаковка в бардачке выглядела неряшливо. Эд понимал, что придется подождать, пока она не выйдет из машины. Нельзя, чтобы она это увидела, иначе расстроится еще больше.

Спокойнее. Делай то, что должен.

Наконец на светофоре загорелся зеленый, и Тюремщица миновала перекресток. Эд был счастлив, что машин на улицах немного. Чем меньше людей, тем меньше свидетелей. Он увидел голубую вывеску банка среди скопления магазинов в торговом комплексе.

— Это здесь?

Она кивнула.

— Давай сюда. — Он указал на место для парковки за два магазинчика от банка. Тюремщица сделала, как он велел, и выключила мотор.

— Но почему мы должны уехать, дорогой? — заныла она. Ее лицо выражало раздражение и досаду. Она сжала руки на коленях. — Почему бы не побыть дома еще немного? У нас есть по крайней мере месяц, пока не хватятся Бена. Он никогда ничего не делал! Никто его не хватится. А если и так, то подумают, что уехал на выходные порыбачить или еще куда-нибудь.

Заткнись и принеси деньги!

Эд никогда прежде не имел дела с такой женщиной. Большая часть предыдущих контактов с представительницами противоположного пола ограничивалась его матерью и теми девушками, которых он снимал на улице. Одна женщина время от времени работала в ночную смену в морге, но он старался держаться от нее подальше. Теперь Эду приходилось постоянно сосредоточенно обдумывать, как наилучшим образом управлять ситуацией. Он вспоминал эпизоды из сериала «Дерзкие и красивые», который специально изучил. Порой нить происходящего от него ускользала.

— Вспомни о женщине, что приходила вчера, — мягким и ровным тоном напомнил Эд. — Мы не можем допустить, чтобы это случилось снова, правда? Она может вызвать подозрения у соседей. А эта женщина непременно вернется, дорогая. Я уверен, ты и сама это понимаешь.

— Проклятая Лиза! Эта глупая сука все испортила! — Сьюзи ударила кулаками по баранке, из глаз брызнули слезы.

Раньше Эд не видел ее в гневе. Эта картина напугала его еще больше, чем ее признание о том, что лежало в морозильной камере. Он не мог позволить ей устраивать подобные сцены. Вдруг кто-нибудь обратит на них внимание? Он не знал, что делать. Почему, ну почему он не нашел ее банковский ПИН-код? Эд даже подумывал бросить затею с банком, увезти ее домой, зарезать в гараже и попытаться обыскать дом еще раз. Но даже если он найдет то, что искал, то сможет снять не больше 500 долларов за раз. А может быть, и меньше. Вот и пришлось заставить Тюремщицу отправиться в банк вместе с ним.

Эд снова положил ладонь ей на колено, пытаясь успокоить. Он поехал с ней специально для того, чтобы заставить снять со счета все деньги. Но, похоже, убедить ее ему пока не удалось.

Две минуты. Если она не сделает этого через две минуты, то умрет.

— Прости. Прости меня за мой гадкий язык… — Она опустила голову, пытаясь успокоиться. — О, любимый… это все потому, что мне так хотелось, чтобы у нас было любовное гнездышко, а теперь все пропало. Я так долго мечтала об этом. Ты не понимаешь. А теперь ты говоришь, что мы не можем там оставаться!

— Все хорошо, милая. У нас все будет замечательно. Мне ничего не нужно, кроме тебя, — быстро сказал Эд. — Мы сможем вернуться в дом, как только все уляжется. Просто сними прямо сейчас как можно больше наличных, чтобы мы могли немного попутешествовать. Считай это нашим медовым месяцем. Нам опасно пользоваться кредитными карточками — их смогут отследить. Нам нужны наличные, только наличные. Едва все поутихнет, мы вернемся, и я отплачу тебе. Мы будем одной командой. Как Бонни и Клайд.

Еще девяносто секунд — и она умрет.

Слова Эда, казалось, доставили Тюремщице удовольствие: на некрасивом лице расцвела широкая улыбка.