— Ты позвонишь ему завтра, но только не сегодня, моя радость. Уж поверь мне.

— Я знаю, но завтра у меня суд, — жалобно простонала Мак. — Я буду в суде, Лулу…

— Нет, милая, это не у тебя суд. Судить будут Эда Брауна, а ты поможешь его посадить. Пойдем, подружка, я отвезу тебя домой.

— Он… он спас мне жизнь…

— Пойдем.

Лулу закинула безвольную руку Макейди себе на шею и повела к выходу.

— Эй! — послышался голос у них за спиной. Их догнал тот парень, с которым Лулу танцевала. Он весь вспотел и тащился за ними, как щенок.

— Позвони мне, — Лулу сунула ему визитку. — Только не сегодня.

Парень кивнул, разинув рот.

Лулу усадила Мак в такси, довезла до гостиницы, помогла извергнуть содержимое желудка в унитаз, а потом уложила в постель. И как преданная сестра, которую Мак так хотелось иметь, провела несколько оставшихся ночных часов вместе с ней, в ее двуспальной кровати, чтобы Мак не было так одиноко. В семь часов утра Лулу разбудила ее, перед тем как поехать домой, чтобы наскоро переодеться. Джерри Хартвелл должен был заехать за ними сразу после восьми.

Вот и наступил день начала судебного процесса.

В здании Верховного суда на Тэйлор-сквер Дарлингхерста царила атмосфера явного запустения. Заржавевшие ворота выходили на некогда величественную закругленную подъездную аллею, окаймленную размеченными полустершейся краской местами для стоянки машин. Заметно обветшавшее здание из песчаника уже не могло похвастать горделивым видом, ибо всю его красоту полностью свели на нет многочисленные секс-шопы и ультрамодные кафе, облепившие его со всех сторон. Прямо за углом кололись наркоманы, по ночам в соседнем квартале, у супермаркета «Уоллмарт», сутенеры приторговывали живым товаром. Несмотря на богатство популярных ночных клубов, выросших рядом с магазином, страдание и отчаяние, наложившие отпечаток на эти улицы, не померкли со времен каторжников и виселиц. Просто появился новый тип страданий, и пришедший новый мир не особенно утруждал себя раздумьями о символе Правосудия с повязкой на глазах. Справедливость стала почти неощутимой.

«Правосудие не только незрячее, — размышлял Энди Флинн, глядя на здание суда, давным-давно и безнадежно ожидающее подновления. — Слепая Фемида устала и хочет домой».

Через дорогу, на паперти церкви Святого Сердца, бездомный со свалявшейся бородой тупо следил взглядом за нескончаемым потоком машин из-за тележки, позаимствованной в супермаркете. Он явно недоумевал, ради чего творится вся эта суета. Стоянку перед зданием суда наводнили автобусы радио- и телевизионных компаний и стаи репортеров, журналисты, энергично работая локтями, пробивались вперед, чтобы первыми узнать сенсации Судного Дня над «охотником за „шпильками“».

Энди пересек улицу, направляясь к зданию суда, его напарник Джимми топал за ним по пятам.

— Смотри, сколько грязи взбаламутил этот процесс! Вот бы устроить в конце публичное повешение Эда. Я бы заработал миллионы, продавая билеты на такое представление.

Энди промолчал, но не мог не задуматься о том, как именно все происходило во времена публичных повешений в Дарлингхерсте. Интересно, удовлетворило ли бы детектива зрелище Эда Брауна с петлей на шее и смог ли бы он забыть о том, что хотел убить его, но не сумел?

Офицеры охраны кивнули в ответ на их приветствие и провели их через интраскоп.

— Энди…

— Привет, Джимми…

Сегодня ребятам выпало серьезное испытание. Обычно спокойный зал суда номер пять, где каждые два дня рассматривался скорбный список дел, связанных с насилием, пьяными драками со смертельным исходом и тому подобными бытовыми преступлениями, сегодня был под завязку набит любопытствующей публикой. На сей раз ржавые и медлительные колеса правосудия обещали много больше обычного: начинался первый день самого долгожданного судебного процесса над убийцей, какой когда-либо предстояло наблюдать Энди, и шоу должно было начаться с минуты на минуту.

Студенты-юристы, репортеры и патологически любопытные зеваки всех сортов собрались, чтобы насладиться тем, как одна за другой станут разворачиваться мрачные детали расследования. Сегодня будут произнесены первые слова обвинения и защиты. В этот день представитель Короны вкратце изложит доказательства вины человека, обвиняемого в убийстве девяти молодых женщин, и постарается с самого начала завоевать доверие присяжных, вызвав для дачи показаний своего «звездного» свидетеля — единственную оставшуюся в живых жертву нападения Эда Брауна — Макейди Вандеруолл. Однако Энди не суждено увидеть ее выступление. Поскольку он сам свидетель, Энди не разрешается присутствовать в зале суда, пока не придет его черед давать показания. Несмотря на то что он, старший детектив, произвел арест, его не вызовут первым, и он не должен слышать, о чем говорят другие свидетели, чтобы их рассказы не повлияли на его собственные воспоминания о событиях.

Энди не допускали к делу, и вызванное этим обстоятельством чувство бессильной злости стало для него едва ли не привычным. Он напряженно ожидал момента, когда сможет ободряюще кивнуть Макейди, прежде чем она войдет в зал суда. И это единственное, что он мог сделать для нее. Просто кивнуть. Энди тщетно пытался смириться с этим чувством.

— Ставлю пятьдесят долларов на то, что сегодня ее спросят, трахал ты ее или нет.

— Джимми! — Энди потер виски. — У меня башка трещит.

— Брось. Спорим на пятьдесят!

Энди заткнул уши.

— Ух, да ты вчера набрался, — Джимми наконец понял, как уязвим сейчас его напарник.

— Ага.

Энди мучился с похмелья после вчерашнего свидания с приятелем «Джеком Дэниэлсом». Он все же заставил себя покончить с этим делом, еще раз швырнув бутылку в мусорное ведро, но только после того, как опорожнил ее на три четверти. Потом он запил виски парой банок безобидного на вид пива из холодильника. Таким образом, похоже, эту битву бедняга не выиграл. Когда тебе утром предстоит давать показания, ночью следует вести себя благоразумнее. Иначе светят крупные неприятности. Возможно, его не вызовут свидетельствовать еще несколько дней после выступления Макейди, вслед за которым может начаться серия перекрестных допросов. Чтобы оказать эмоциональное давление на присутствующих, прокурор первым вызвал известное лицо с единственным в своем роде докладом из первых рук о патологической жестокости Эда в этом леденящем кровь деле. Свидетельство Мак станет краеугольным камнем в определении той цены, которую Эд должен заплатить за смерть своих жертв.

— Не называй меня жертвой, Энди. Я выжила, я не жертва… пожалуйста, никогда не называй меня так…

Сердце Энди стиснуло от одной мысли о Макейди и о том, как близки они были, когда она сказала ему эти слова. Теперь все изменилось.

— Ты видел мать Эда?

Мать Эда Брауна. Да, Энди тоже заметил ее.

— Очаровательная миссис Браун, — пробормотал он.

Необходимость присутствия в зале суда вынудила миссис Браун одеться более консервативно, чем обычно. Белые складки жирного тела, прежде гордо выставляемые напоказ, теперь скрылись под скучным костюмом, который сидел на ней как мешок из-под картошки. Платье сменилось, но угрюмый взгляд исподлобья явно был постоянным свойством этой особы, и он нисколько не утратил напряженности со дня первой встречи. Миссис Браун по всем признакам была женщиной злой, упрямой, выработавшей подобный характер годами, проведенными на панели, пока домашний пожар не приковал ее к инвалидному креслу. Что она думала о своем сыне? Энди терялся в догадках. Станет ли она относиться к нему иначе после окончания процесса? Осознает ли она, что он натворил?

— Привет, детектив Флинн.

Вздрогнув, Энди обернулся.

Проклятье.

Перед ним стояла вездесущая Пэт Гудэкр, безусловно, самая прилипчивая «акула пера» из всей сиднейской братии. Он не сомневался, что эта стерва непременно будет в суде. Ее присутствие могло быть одновременно и полезным и вредным. Она аккуратнее других изложит факты, но не все, и это может доставить неприятности.