— На выход, — приказал он.

— Куда? — спросил Макар.

— На выход, — повторил парень, чуть повысив голос.

Бережной поднялся. Посмотрел на истерзанного сокамерника. И пошел вперед.

Еще раз прошли по коридору. Так же, наверно, безропотно и обреченно плетутся грешники в ад, не в силах воспротивиться этому движению к вечным мукам. Отворилась железная дверь, его втолкнули в большую ярко освещенную камеру.

Первое, что бросилось в глаза — железная скамья с зажимами для рук и ног, слегка изогнутая, как пологое кресло. Она была вся мокрая, будто ее недавно облили водой. Сырым был и пол камеры; тут и там на нем виднелись красные разводы.

В кресле у стены сидел средних лет гестаповец уставшего вида и курил. Китель и ворот рубашки его были расстегнуты, рядом на столике стояла чашка на блюдце. Поодаль от него, за другим столом, сидел молодой секретарь. А у противоположной стены переминался с ноги на ногу невысокий, но очень широкоплечий мужик в рубашке с короткими рукавами. Рядом с ним стоял третий стол. На нем были разложены: щипцы, скальпели, сверла, иглы, ножницы… жесткий металл, которым придумали стругать на куски полное жизни и чувств человеческое тело. На крючке висел резиновый фартук багрового цвета, а с краю на столе — резиновые перчатки того же цвета.

Все это мгновенно и намертво впечаталось в сознание Макара.

Потом жуткое видение дрогнуло, колыхнулось волнами и померкло.

Он открыл глаза. На самом деле сон. Это был сон!

Чудо произошло…

Прозрачное небо сияло над головой и огромное ласковое солнце. Вокруг пели птицы, а он лежал на пахучей луговой траве. На его откинутой руке покоилась головка самого прекрасного существа на свете — Ланы. Глаза ее были закрыты, и грудь тихонько приподнималась в такт мерному сну.

— Господи! — крикнул Бережной, не помня себя от счастья.

Девушка встрепенулась, щурясь от света, удивленно взглянула на него.

— Ты чего?

— Ничего! — выдохнул он. — Приснилась жуть.

— Что тебе приснилось? — спросила она, как добрый детский врач, и погладила его по волосам.

— Да ужас. Даже рассказывать противно… И смешно. Представляешь, я попал в гестапо! И сейчас меня должны были пытать… Наверно я слабый духом — не смог выдержать даже начала пыток, проснулся…

Лана улыбнулась.

— Милый ты мой. Ты просто устал, — в глазах ее сверкнули огоньки. — Сейчас я тебя полечу! — и девушка перекатилась на него всем телом.

После виденного кошмара это было счастьем на грани абсолюта.

Ох, м-м!.. Так не вовремя сильный дискомфорт в счастье внесла оса, укусившая его в ногу. Макар дернулся и зашипел от боли. Еще одна оса впилась ему в ногу. Потом еще одна, после которой ничего уже его не занимало, кроме жестоко ноющего бедра.

Да и Лана преобразилась. Нежность сдуло с ее лица, в глазах сквозил хищный интерес. И лицо ее стало ужасным — мясистым, с красными прожилками на носу, с щербатым ртом, извергающим запах перегара…

— Что? — послышался голос издалека.

— Нормально, — ответил палач и рывком поставил Макара на ноги.

Бережной вскрикнул от боли в плече, но устоял на ногах. Бетонные стены в ярком свете снова окружали его. Чуда не случилось. Осы, кусавшие его, оказались вставленной в черную рукоятку длинной спицей с крючками, которую держал в руке красномордый гестаповец. Из рваных отверстий в ноге Макара сочилась кровь.

— Хорошо, — ответил главный, сидевший в кресле. — С чувствительными проще работать.

Он встал и подошел к Бережному. Громко сказал в лицо:

— Будешь отвечать на все мои вопросы, понял! Иначе будешь прямо здесь жрать ошметки своего вонючего тела. Ты понял меня, падаль?

Вытянувшийся перед ним Макар закивал головой.

Гестаповец успокоился и плюхнулся обратно в кресло.

— Я скоро с ними голос сорву… Запомни, всех, кто связан с покушением, приказано выворачивать наизнанку. А ты искал контактов с заговорщиками, имел при себе шифровку. Твое дело очень тухлое. Но если будешь сотрудничать — будешь жить.

А может и вправду — сдать их всех? Это же все высокопоставленные чины вермахта, враги. Подло было бы сдавать Штауффенберга, но он уже должен быть мертв, да еще его помощника — у которого жил, а до остальных какое дело? Пусть фашисты уничтожают друг друга — только своим польза… Но нет, так дело не пойдет. Враги врагам рознь. Если враг ополчился на еще более страшного врага, то он уже почти союзник. Уж лучше пусть будут нам противостоять вменяемые армейские офицеры и генералы, чем поставленные на их место, лишенные химеры совести эсэсовские отморозки. Так что сдавать заговорщиков — вредить своим.

— Твое полное имя, дата и место рождения?

Макар молчал, он не знал, что говорить. Кем представиться?

— Ну?

Бережной напрочь растерялся. Офицер кивнул своему подручному.

Тот медленно подошел к узнику и, поиграв желваками, как бы оценивая жертву, резко ударил ему кулаком точно в нос.

Камера перевернулась, Макар грохнулся на спину и от удара головой о бетонный пол снова потерял сознание. Пришел в себя оттого, что его слегка пинали по ребрам и приказывали встать.

Когда он поднялся и попытался дотронуться рукой до, скорее всего, сломанного носа, из которого хлестала кровь, красномордый заорал:

— Руки по швам!

Бережной снова вытянулся, чувствуя, как теплая кровь обильно течет по его голому торсу.

— Ну что, мозги прочистились? — невозмутимо спросил главный. — Я повторяю вопрос. Твое полное имя?

Макар действительно начал лихорадочно соображать. Главное — не расколоться, что он русский. Тогда начнутся лишние вопросы и лишние зверства. С немцем тоже церемониться не будут. Надо набивать себе цену. Лучше всего представиться англичанином, у них с немцами действует конвенция.

— Мое имя Джон Стоун, я английский разведчик.

— Вот как? — взметнул брови гестаповец. — Прямо так сразу? Давайте по порядку. Год рождения?

Макар замешкался, прикидывая в каком году он мог родиться.

— Что, забыли? — снова удивился следователь.

— Тысяча девятьсот шестнадцатый.

Секретарь писал в своем журнале.

— Место рождения?

— Лондон.

— Подробнее. Адрес.

— Э… — Макар понял, что и британское подданство его не спасет. — Я родился на… Даунинг-стрит, дом тридцать четыре.

Офицер прищурился. Он, похоже, тоже засомневался в успехе английской версии, нажал на кнопку в стене.

Дверь громыхнула, появился коридорный.

— Пусть пригласят сюда гауптштурмфюрера Майнлиц из западного сектора отдела контрразведки, — велел следователь, и парень, щелкнув каблуками, вышел.

Потом Макар по инерции врал — зная уже, что это бесполезно — сколько он служит в разведке (шесть лет), в каком чине (капитан), направление его деятельности (подрывная работа в Германии) и тому подобное. Наконец, был задан вопрос: какова его роль в подготовке государственного переворота и покушения на фюрера, кого из участников заговора он может назвать…

В этот момент дверь открылась и в камеру вошла стройная, средних лет женщина в черной приталенной форме.

— Хайль Гитлер! — приветствовала она офицера и покосилась на окровавленного Бережного. Никаких эмоций не проявила.

— Хайль Гитлер, — привстал гестаповец, — Фрау Майнлиц, я попрошу вас задать этому человеку несколько вопросов об Англии и деятельности английской разведки, и составить заключение о степени его осведомленности.

— Общих вопросов об Англии?

— Да, и о Лондоне, уроженцем которого он себя называет.

Фрау подумала пару секунд и, повернувшись к арестанту, заговорила по-английски.

Макар что-то отвечал, путался, выдумывал на ходу.

Наконец, сотрудница западного сектора, говорившая с Бережным спокойно и даже доброжелательно, отвернулась от него.

— Этот человек прекрасно владеет английским, но ни в Лондоне, ни вообще в Великобритании никогда не был. Также он не имеет представления о структуре и работе МИ-6… — она помолчала. — Или он профессионально пытается создать о себе такое впечатление.