— С Волги?
Дед откинулся в кресле.
— Ох уж эта Волга… мать ее… Вы тогда показали, что вы упорный народ… — он помолчал. — Я всегда знал — нечего туда соваться. Колосс стряхнул глину с ног, и они оказались железными.
Он грозно зыркнул на Макара.
— А кого вы благодарить за все должны?.. Не знаешь?.. Сталина! Великий был человек.
Бережной потерялся.
— Э… Да.
Брэд ерзал, как на иголках.
— Шеф, вы раскрываетесь. Я понимаю — он уже никому не расскажет, но…
— Цыц! Дай мне поговорить. Всю жизнь молчу.
Профессор, вздохнув, притих, а Макар прилежно таращился на старика.
Тот, глядя на него, засмеялся.
— А ты знаешь, кто я?
Макар замотал головой.
— Я — Генрих Мюллер!
Бережной выдавил:
— …К-какой Мюллер?
Тут Шеф снова вперил в него взгляд и, уловив в глазах русского какую-то мысль, довольно закивал.
— Да-да, тот самый. Начальник четвертого управления РСХА, иначе называемого: тайная государственная полиция, а еще короче — гестапо.
Макару стало плохо. Если бы он мог, он упал бы в обморок.
Старик засмеялся еще больше.
— Да ты меня не бойся. Я не страшный. И война наша давно кончилась.
Бережной понял: это психи.
— Сколько же вам лет?.. Мюллер… э… вы во время войны были уже в годах.
Шеф хмыкнул.
— Во-первых, юноша, мне больше ста лет… Во-вторых, на момент моего разрыва отношений с миром в сорок пятом году, мне было не так уж и много — всего-то сорок пять лет. А в-третьих, я понимаю, ты, как всякий русский, судишь обо мне по вашему актеру из агентурного сериала. Я его тоже посмотрел. За роль, кстати, не в претензии. Хотя и наивно.
«Это он про „Семнадцать мгновений весны“? Дурдом! Живой Мюллер обсуждает фильм про Штирлица? Может, еще анекдот про себя расскажет?.. Да пусть что угодно треплет. Главное — самому не молчать. А то аудиенция закончится, и увезут обратно в инкубатор».
— Вы очень хорошо выглядите для своих лет.
— Наука, генетика… — вдруг дед насторожился. — Ну-ка, погоди… Что-то мне твой голос знаком… Ну-ка, скажи еще что-нибудь!
Макар смешался.
— Простите, я вам вряд ли могу быть знаком…
— Нет, погоди… Где я мог тебя раньше видеть?
Брэд сидел, смотрел в пол и еле заметно качал головой: старик, мол, совсем крышей поплыл…
Мюллер поразмышлял.
— Да нет, нигде. Голос показался на кого-то похожим. Но тебя я точно раньше не видел. Я помню лица всех людей, с которыми когда-то встречался и имел хоть сколько-нибудь значимый разговор, — он замолчал.
Макар вернул его к беседе.
— Так вас омолодили? Это возможно?
Мюллер сверкнул глазами.
— Ну, как видишь, я жив до сих пор! Правда, конец скоро придет. Да и пора бы уж… Но дела держат — вот с ними надо заниматься, — он показал на профессора. — Эти молодые ученые тут добились больших успехов…
— Как людей в уродов превращать? — вырвалось у Макара, и он решил, что это его предсмертные слова.
Шеф внимательно на него посмотрел. Вздохнул.
— Ты знаешь, мне тоже это все не по душе. Вся эта чертова фабрика…
Брэд стукнул себя по коленке. Макар воскликнул:
— Так зачем же!..
Мюллер опять вздохнул.
— Так надо… Я должен это сделать… Ты знаешь, юноша, я ведь не маньяк, — он покосился в сторону профессора, — не фанатик, и никогда им не был. Мне вообще вся идеология и все эти расовые извороты глубоко до заднего места. До прихода фюрера к власти, я был просто полицейским, сажал всех: красных, коричневых, фиолетовых… За это потом на меня имели зуб многие старые партийцы. Да зубы у них у всех были плохие, сломались… — старик усмехнулся, показав свои крепкие зубы. — В чем я фанатик, так это в работе. Я честно работал на свою страну и государство. А уж хорошее государство или плохое — это вопрос не ко мне. Не я его создавал, — Шеф смотрел на Макара, но, скорее, говорил сам с собой. — Кстати, меня всегда тошнило от этих параноиков и шизофреников, которые свои расстройства психики превращали в программы и практические меры. Которые многим, и мне в том числе, приходилось выполнять. Все эти Гиммлеры, Геббельсы, Гейдрихи, Кальтенбруннеры…
— Гитлеры… — снова вырвалось у Бережного, и он опять замер.
Мюллер покачал головой.
— Нет, фюрера с ними не равняй. Фюрер был фигурой сакральной. Он делал так, как понимал. Я тогда об этом ничего не знал. Теперь я делаю так, как надо… Грехов на мне много. Приходится искупать, — он замолчал.
«Интересно ты грехи искупаешь» — удивился Макар.
— Ты знаешь, мальчик, я хотел дожить свой век, играя в шахматы… Мне тогда, в конце войны, все ужасно надоело. Хотя я был, наверное, одним из самых осведомленных людей на планете. Я создал лучшую на тот момент спецслужбу в мире. А образцом мне послужило детище вашего Сталина — НКВД. Я, правда, много чего усовершенствовал… Так вот, меня с моими знаниями и агентурой хотели заполучить и американцы, и русские, да все. Но я бы им всем показал фигу с маслом. Погиб бы на улицах Берлина и вынырнул потом простым обывателем, послушным налогоплательщиком. Я и погиб… но спокойной жизни бог не дал. Покидая горящий Берлин, я уже знал свой дальнейший путь.
— А как вы спаслись?
— Как я ушел? На самолете. Даже, когда пилота ранило, помогал ему вести машину. Я, юноша, и сам когда-то был летчиком. Еще в восемнадцатом году громил в небе французов, за что и получил два железных креста…
Затрещал телефон.
Шеф повернулся в кресле и снял трубку.
— Слушаю. Да, Клаус… Ну доложи, доложи… Так. Провинившегося санитара зачистил. Хорошо. Девку зачистил, хо… Какую девку зачистил?.. Горничную? Какую горничную?.. Рыжую-то?.. Зачем?.. За то, что лом русскому принесла?.. Да ты охренел, Люмге! — взревел старик. — Я тебя в психушке сгною! Ты дуру-девку зачистил, когда ей одного внушения отеческого хватило бы! Чего?.. Она с ним трепалась много?.. А что она знала? На то и баба, чтоб трепаться, а ты слушать должен!.. — кричал Шеф. — Ты меня выведешь, я тебя самого скатам скормлю!.. Ни одной ликвидации больше без моей санкции, понял?! Балбес… — он нервно бросил трубку. — С кем приходится работать…
Потом обернулся к русскому.
— Вот, из-за тебя девку кончили… — Шеф замолчал, не закончив фразы.
У Макара из ненавидящих глаз капали слезы.
— Суки… — выдавил он из себя.
Мюллер повернулся к Брэду.
— Что ты планировал с ним сделать, облучить?
— Да.
— Этот парень должен умереть достойно.
Брэд возмутился.
— Но, Шеф! Он ценный генетический материал! У него целый набор качеств, над подавлением которых мы работаем. Я планирую увеличить дозу…
— Я тебе два раза должен повторять, баран?.. Всё, свободны! Инспектор вчера прибыл, скоро у нас совещание…
13
Пристегнутый к креслу Макар сидел в кабинете Брэда, когда туда вошел Люмге.
— Чего звал, Донахью?
Профессор молча показал на своего несостоявшегося пациента.
— О! — обрадовался Люмге. — Здравствуй, щенок! — он подошел к Бережному и врезал ему кулаком по скуле.
Коляска опрокинулась, в голове Макара пошел звон.
— Прекрати, Клаус, — устало сказал профессор. — Подними его.
— Прекрати? Да его убить мало!
— Вот этим я тебе и предлагаю заняться. Это же твой профиль. Шеф с ним разоткровенничался, а потом спохватился: надо, видите ли, его зачистить… Лишил меня интересного пациента.
— Серьезно? — Люмге просветлел, резко поднял кресло. — Ну я эту падаль…
Брэд поднял палец.
— Шеф приказал убить его быстро.
Начальник безопасности досадливо поцокал языком.
— Ну что — просто пристрелить, что ли? Не дождется. Утопить? Сбросить со скалы?.. Надо что-нибудь, чтоб прочувствовал…
Брэд покачал головой.
— Люмге, тебя лечить надо.
— Не надо!.. Когда со мной нормально, я никого пальцем не трону. Да? — вопрос был к Макару. — Я ведь был с тобой предельно вежлив, скотина! — он показательно замахнулся, но не ударил. — Как бы его так… О!.. Знаешь, Донахью, что я с ним сделаю?
