Вокруг возвышались молчаливыми часовыми лесные деревья, которые выглядели так, как им и положено. Посреди полянки виднелось кострище, поблизости от которого высилась горка поклажи. Почтенный чародей лежал на спине; он отчаянно дрыгал лапами, норовя принять более приличное положение. Мадж, сидящий на камне, лихорадочно ощупывал свое тело, удостоверяясь, очевидно, все ли на месте. Дормас, которая также очутилась на земле, моментально вскочила. К Сорблу, естественно, возвратилась способность летать; филин тут же взмыл в небо и принялся кружить над поляной, оглашая окрестности боевым кличем своего клана.

Окрик Клотагорба вырвал Джон-Тома из пучины музыкального наслаждения.

— Мой мальчик, что ты стоишь как пень? Помоги мне подняться! Я бы перевернулся и сам, если бы не пертурбация, которая, по-видимому, лишила меня сил.

Старый лентяй, подумал Джон-Том, однако отложил дуару в сторону. Вдвоем с Маджем они кое-как ухитрились поставить волшебника на задние лапы.

— Хорошо, что все обошлось, — сказал Клотагорб. — Надо признать, без костяка мне было несколько неуютно.

— Точно, — подхватил Мадж. — Даже хуже, чем без... Ну, вы понимаете. По крайней мере, в прошлый раз мы хоть на чтой-то были похожи. Пожалуй, я б не отказался чегой-нибудь выпить. — Он направился к горке тюков. — Ты как, Дормас?

— Конечно, за.

После того как бутылка прошлась по кругу и каждый из путников приложился к одному и тому же горлышку, глотнул того же самого горячительного напитка, что и остальные, между ними окончательно установились весьма дружеские отношения.

— Давайте я упакую ее обратно, хозяин, — предложил Сорбл. Как филин ни старался скрыть своих истинных побуждений, его выдала дрожь в голосе.

— Сам справлюсь, — буркнул чародей, укладывая бутылку в картонную коробку. — Иначе мы скоро обнаружим, что ты не в состоянии отличить, кто из нас кто. А твое острое зрение может еще пригодиться.

— По-вашему, вот-вот случится новая пертурбация? — справился Джон-Том.

— Что касается «вот-вот», тут у меня нет ни малейшей уверенности, поскольку частоту пертурбаций предсказать невозможно, — ответил волшебник. — В один день их может произойти три или четыре, а затем на протяжении недель нас будет тревожить разве что мимолетное помутнение зрения. Из тою немногого, в чем можно быть уверенным, когда имеешь дело с пертурбато-ром, главное — его нестабильность, вследствие чего нельзя предугадывать ни частоту, ни степень серьезности пертурбаций. Иными словами, положение крайне неопределенное.

— Вот и я говорю, босс, — воскликнул Мадж, стукнув себя лапой по лбу. — Ну и вляпались мы, однако! Между прочим, у меня такое чувство, будто я слопал какую-то гадость.

Джон-Том было усмехнулся, но вдруг осознал, что и его собственный желудок на грани извержения. Судя по всему, остальные путешественники страдали не меньше. Дормас тряслась как в лихорадке.

— Да, — изрек Клотагорб, который, несмотря на то, что выглядел не лучше других, внимательно наблюдал за своими спутниками, — я также испытываю симптомы внутреннего расстройства. — Он мигнул, потом на мгновение зажмурился. — Такое впечатление, что они усиливаются. Думаю, мы должны только радоваться.

— Пертурбация? — выдавил Джон-Том. — Уже?

— Вряд ли, мой мальчик. Скорее, последствия предыдущей. Мне кажется, крошечные существа, которыми мы были, не совсем безвредны. Если помните, они слегка отличались друг от друга размерами и формой.

— Выходит, мы сейчас мучаемся из-за них? — пробормотал Джон-Том. — То есть, они — носители инфекций?

— Именно так, — подтвердил волшебник, осторожно усаживаясь на землю. — Разумеется, мы не могли определить этого сразу, потому что болезнь, как правило, не действует сама на себя. Однако теперь ситуация коренным образом изменилась. Внутри нас находятся болезни, которыми мы недавно являлись.

На лбу Джон-Тома выступили капли пота. Неожиданно юноша понял, что чехарда в желудке прекратилась. Интересно получается — сперва выворачивает наизнанку, потом бросает то в жар, то в холод. Ну да ладно, не страшно; только бы побыстрее заканчивалось. Он поглядел на Маджа.

— Отошел? Меня как будто отпустило, только лихорадит немножко.

— Да как тебе сказать, приятель... Чесотка замучила.

— Бедняга. И где чешется?

— Знаешь, кореш, я, пожалуй, не стану уточнять, — отозвался выдр и повернулся к кустам, из которых доносились весьма непристойные звуки, которые издавал вынужденный приземлиться Сорбл.

Джон-Том последовал примеру Клотагорба и сел на траву. Он утешал себя тем, что последствия пертурбации не могут сказываться бесконечно долго. Можно было бы и спеть что-нибудь этакое, чтобы ускорить процесс, но не стоит, вероятно, искушать судьбу. К тому же состояние организма не слишком располагало к песням.

Дормас словно впала в детство: она практически не вынимала копыта из пасти — то ли сосала его, то ли пыталась вызвать рвоту. Клотагорб непрерывно хлюпал носом, будто умудрился неведомо где и как подцепить простуду. Под глазами у чародея набрякли мешки.

— Очень интересно, — проговорил он. — Мой мальчик — апчхи! — отчего у тебя на лице высыпали пятна?

— Корь, — объяснил Джон-Том, вытирая потный лоб. — Я никогда не болел корью, а теперь, похоже, придется. Зато больше уже не заболею. Видите, и от пертурбации может быть какая-то польза.

— Попробуй убедить в этом Сорбла, — посоветовал Клотагорб. Из кустов за спиной волшебника по-прежнему доносились непотребные звуки.

— Давай, парень, — подзадорил Мадж, который, по-видимому, успел совершенно оправиться. — Растолкуй нашему пьянчуге, что пить надо с умом.

— Кстати сказать, я не простужался довольно давно, — заметил Клотагорб. — А ты, говоришь, никогда не болел корью? — Джон-Том утвердительно кивнул. — Значит, каждый из нас страдает от того, чего, по счастливой случайности, ему до сих пор удавалось избегать или чем он не хворал достаточно длительное время.

— Чтоб я сдох, ваше чудодейство! Да вы никак помирать собрались? Слушайте, парни, я... — Мадж запнулся, глаза его округлились. Внезапно он словно переломился пополам и ухватился обеими передними лапами за промежность. Причина, по которой он отказывался уточнять, где именно у него чешется, стала вполне очевидной.

— Весьма любопытное явление, — заметил Клотагорб, разглядывая скрючившегося выдра, и звучно высморкался.

— Что с ним такое, сэр? — спросил Джон-Том, проводя пальцем по щеке.

— Трудно сказать. Должно быть, гонорея или что-нибудь еще менее приятное.

Выдр со стоном рухнул на колени, а затем принялся кататься по земле. Хотя неожиданное нашествие хвори не миновало никого из путешественников и все они натерпелись достаточно, мучения Маджа не могли не вызвать у Джон-Тома искреннего сочувствия.

— Так нечестно! — вопил горемычный выдр. — Нечестно!

— Мадж, пертурбатор не разбирается, что честно, а что нет.

— Не может быть! Да я целый год не связывался ни с одной заразной шлюхой!

— Пертурбатору все равно, — повторил Джон-Том.

Наконец выдр успокоился, сел, стянул штаны и, тяжело дыша, взялся изучать свои мужские достоинства.

— Слушай, приятель, ведь такого больше не случится, верно?

— Не знаю, Мадж, — отозвался Джон-Том. — Надеюсь, у меня теперь иммунитет к кори, но утверждать не берусь. Мы ни от чего не застрахованы.

— Белиберда, — буркнул Клотагорб, протер очки и снова высморкался.

— К сведению твоей толстозадости, — прорычал Мадж, испепеляя чародея взглядом, — ежели б мы могли обойтись без тебя со всеми твоими штучками-дрючками, я б с превеликим удовольствием размозжил тебе башку и выпустил потроха!

— Я вовсе не имел в виду тебя. — Клотагорба, судя по всему, нисколько не напугали угрозы выдра. — Кстати говоря, водяная крыса, я заметил, что ты всегда готов посмеяться над бедами других. Куда же подевалась твоя веселость? Или собственные неприятности уже не вызывают смеха?

— Не сердитесь на него, сэр, — поспешил вмешаться Джон-Том. — Венерическая болезнь — не шутка. Он ведь может остаться без своих...