Серджиу и Виктор вышли из машины. Берег был крутой. Они нашли тропинку, по которой спустились на пляж.

— Я тебя очень прошу, потерпи и не перебивай меня. Я должен начать издалека. Ты помнишь первый день, когда ты пришел к нам в институт? До той норы мы с тобой не виделись, пожалуй, лет двадцать. А расстались мы с тобой поздней осенью в Германии. Я возвращался на родину, а ты хотел остаться еще на год, чтобы закончить работу о Канте. Впереди нам мерещились молочные реки и кисельные берега, мы клялись в вечной дружбе, мы обещали друг другу скоро встретиться… Я уехал, ты остался. Я вспоминаю, как года два спустя я спросил как-то мать, не подавал ли каких-либо признаков жизни мой друг Серджиу. И все. И это за два года! А спустя двадцать три года я встретился в институте с адвокатом Серджиу Вэляну… Ты уже жил в городе около месяца, был солидным, женатым человеком, а я, я по-прежнему оставался неустроенным холостяком. Ты это помнишь? В тот же день ты пригласил меня к себе обедать. Ты пообещал устроить мне обмен квартиры, чтобы я поселился в вашем доме, и добился этого. Еще до того, как я переехал, я стал постоянным гостем в вашем доме. Ты попросил меня устроить Ирину в институт, поскольку она два года училась на физическом факультете, и я устроил ее… С первого же дня мы прекрасно понимали друг друга. Ты был все тем же, со своей привычкой к комфорту, своими пристрастиями… Два раза в неделю бридж. В те дни, когда ты после обеда куда-то надолго пропадал, случалось, что мы вдвоем оставались работать в институте, иногда до позднего вечера. Ирина мне очень помогла довести до конца мою работу. Но… Видишь ли, я не хочу, чтобы ты меня неправильно понял, не хочу извиняться, не желаю защищаться, не имею намерения обвинять, избави боже, но был целый ряд обстоятельств…

Серджиу остановился. Виктор встал перед ним и посмотрел ему в глаза. В глазах друга он не смог увидеть ничего, кроме усталости и удивления.

— Тебе… тебе никогда не приходило в голову попросить у меня руку Ирины?

Виктор ответил не сразу. Сейчас самое лучшее, думал он, идти прямо к цели. Уже не имеет смысла объяснять…

— Я уже попросил ее. У самой Ирины.

Серджиу закрыл глаза и несколько мгновений стоял так, словно хотел, чтобы весь окружающий мир поглотила тьма. Потом он выхватил из кармана ключи от машины и решительно зашагал к шоссе.

— Постой, Серджиу! Ты должен, должен выслушать меня до конца. Я хотел тебе рассказать, как только это произошло, но мне не позволила Ирина. Она боялась, не зная, как ты к этому отнесешься. Она боялась, как бы не провалилась наша туристическая поездка за границу, а ей так хотелось поехать. И мы поехали. Ты помнишь первые четыре дня за границей? С них фактически все и началось. Как-то после полудня, это было двадцать пятое июля, я этот день не забуду до конца дней своих, ты от правился прокатиться по городу. Ирина позвонила мне, сказала, что она одна, и пригласила к себе.

— Я надеюсь, что ты не будешь описывать в мельчайших подробностях ту любовную сцену, когда ты был в отеле вместе с моей женой? Это дурной вкус. И вообще я не понимаю, чего тебе надо от меня? Надеюсь, ты сказал все, что хотел мне сказать, все, что могло интересовать меня. Остальное может вызвать у меня только отвращение или скуку.

— Но я ведь с самого начала умолял тебя выслушать.

— Ты знаешь, что становишься смешным? Ты являешься теперь, три года спустя, чтобы сообщить мне, что ты любовник моей жены, да еще хочешь диктовать условия. Ты просто смешон!

— Я не диктую никаких условий. Но если я хочу рассказать тебе, что там произошло, я это делаю не просто так, не из желания потешить себя воспоминаниями или унизить тебя. Я прекрасно знаю, что это не доставит тебе никакого удовольствия. Поверь, и мне тоже. Ты скоро поймешь, ради чего я это делаю. На следующий день утром я получил на адрес отеля письмо от незнакомого человека. Он приглашал меня в кафе, меня одного и предупреждал, что я никому не должен об этом говорить. Ни тебе, ни Ирине. Значит, ему было известно обо всех нас. В то утро я попросил вас оставить меня одного. Я гулял по городу, но ничего не видел. В указанное время я вошел в кафе и сел за свободный столик. Свободных столиков, правда, было довольно много. Долго ждать не пришлось. Через четверть часа ко мне подсел какой-то отвратительный тип. Он прекрасно говорил по-румынски. Поздоровавшись со мной, он, гаденько ухмыляясь, заявил, что он рад тому, что я принял разумное решение. Я ничего не понимал. Он не дал мне даже рта раскрыть, вывалив кучу подробностей обо мне, об Ирине, о тебе, о моей работе… О связи между мной и Ириной. Он положил передо мной пачку фотографий, штук двадцать. Понимаешь? Фотографий! Все они были сделаны накануне. Мне трудно теперь объяснить тебе, что я почувствовал в тот момент, когда понял, что я у него в руках. С той же ухмылкой, которая будто навечно прилипла к его губам и не сошла бы, закопай я его метров на десять в землю, он стал уверять, что бояться мне нечего, что все эти фотографии напечатаны в единственном экземпляре, конечно, существуют и негативы, но он уверен, что очень скоро они перейдут ко мне и я их уничтожу, потому что я человек чести и не пойду на то, чтобы скомпрометировать женщину, и что я прекрасно знаю, как выйти из этого весьма деликатного, но вовсе не безвыходного положения… Короче говоря, ему, им, черт бы их побрал, я так и не разобрал толком, кому, я должен передать работу, когда она будет закончена. Этот господин был хорошо осведомлен. Он знал, что работа еще не завершена. Я ничего не должен предпринимать. Меня поставят в известность о прибытии специального курьера, который произведет обмен: мне вручат негативы — я передам работу. Я попросил время на размышление. Тип усмехнулся. Он заявил, что обо всем, в том числе за меня, они уже подумали, и, как бы я ни крутил, ни вертел, другого решения быть не может. Другого, лучшего решения для меня! Потому что я, конечно, могу отказаться, но подумал ли я, что может произойти в подобном случае? Подумал ли, что не только адвокат Вэляну получит эти фотографии, но и многие другие… Слух распространится повсюду. Карьера сломана, жизнь разрушена… «Tertium non datur»

[5]

,— закончил он разговор латинской пословицей.

Казалось, что действительно у меня нет никакого выбора. Я хотел все рассказать тебе, но это не решало проблему. Я и Ирине не сказал ни слова до тех пор, пока мы не вернулись на родину. В дороге я все время думал и принял решение: поставить в известность органы госбезопасности. В первый же день, как только я пришел в институт, я обо всем рассказал Ирине, и о своем решении тоже. Не нужно говорить, как она это восприняла, ты ее достаточно знаешь. Она не плакала, не возмущалась, она вообще не проронила ни слова минут пятнадцать. Я даже испугался, что у нее случился шок. Наконец самым обыденным голосом, словно сообщала о том, что не сможет пойти в кино, она попросила меня найти другое решение, любое другое решение, если же я не найду, то она этого не переживет. Все очень просто. Наверно, она даже не думала, что можно было все это произнести трагически, сквозь рыдания и слезы. Но это не в ее стиле. Именно эта мягкость выдавала ее непоколебимую твердость. Я вынужден был искать третий выход, хотя с самого начала мне объяснили, и я был с этим согласен, что решения могло быть только два… Конечно, поиски третьего выхода могли показаться детской наивностью, но мне ничего не оставалось… Помимо воля я должен был действовать в другом направлении, потому что ничего предпринять не мог. Я чувствовал себя униженным, полным ничтожеством… Ни в коем случае я не мог поставить на карту жизнь Ирины. Тогда-то я и решил принять все на себя. Выпутаться самостоятельно, по крайней мере попытаться это сделать. Я прекрасно знал и из литературы, и из жизни, что подобные попытки успехом никогда не увенчиваются. Это так. Но всегда существует и надежда. Сколько людей погибло, пытаясь покорить Эверест? Хиллари прекрасно это знал, но все же пошел, веря, что он не погибнет. И не погиб. Я был обязан начать борьбу с вершиной куда более жестокой, чем Эверест, и одержать победу в этой борьбе. Все мои расчеты должны были вести только к победе. Только это было моим правом и обязанностью. Поражение исключалось, оно должно было быть исключено. Я закончил свою работу, но никому об этом не сказал. Об этом знала только Ирина. Я пытался выиграть время. В голову мне приходили самые разные идеи. Я представлял себе неожиданные случаи, мечтая как ребенок. Я видел перед собой этого типа, который поймал меня в ловушку за границей, и воображал, как он гибнет под колесами автомобиля. Каждый день происходят десятки и соти несчастных случаев, говорил я себе, почему же один, всего-навсего один несчастный случай не может спасти нас? Все это, конечно, наивность, но кто может остановить работу мозга, тем более при таких обстоятельствах!