Так, видя перед собой Монику, Ончу и заснул, хотя время уже перевалило за шесть, и проспал до десяти. Он даже не знал, что в восемь пятнадцать звонил капитан Наста и спрашивал его мать, что такое случилось с товарищем Ончу, и мать ответила: он спит, потому что не спал всю ночь, расстроенный неведомо чем, что случилось у них в институте, а вы кто такой будете? Как про вас сказать? Кто его спрашивал? И что Наста ей ответил: пусть себе спит, он сам из института и может ему разрешить поспать несколько часов.

А в это время, то есть в восемь часов пятнадцать ми-нут, майор Морару вошел в кабинет инженера Виктора Андрееску. Они вежливо поздоровались, и каждый спросил себя, что может ему принести эта новая встреча.

— Есть какие-либо новости? — обратился Андрееску к майору.

Майор Морару посмотрел ему прямо в глаза. Какую игру ведет этот человек? Однако он довольно спокоен. У тебя пропала работа, товарищ Андрееску. Не так ли? Ты ее тихонько положил в другую папку. Ты считаешь себя ужасно умным и думаешь, что никому не придет в голову искать ее именно там, где она лежит… Ты надеялся, что мы закроем все аэропорты и пропускные пункты на границе, что будем перетряхивать все машины, выезжающие из страны, да? Возможно, возникнет и такая необходимость, но пока…

Майор Морару вспомнил своего десятилетнего племянника. Они были большими друзьями и, между прочим, по воскресеньям всегда смотрели футбольные матчи, передававшиеся по телевизору. Когда они впервые уселись перед экраном, маленький непоседа сразу же спросил: «А за кого ты болеешь?» Все научные выкладки майора, желавшего доказать, что он болеет «за футбол, потому что, видишь ли, пострел, совсем не важно, кто выиграет, а важно, чтобы игра была интересной, чтобы это было увлекательное спортивное зрелище», — все эти рассуждения никакого успеха не имели. Пострел был огорчен, что ему не с кем будет заключить пари. «Если ты ни за кого не болеешь… тут уж ничего не поделаешь». Чтобы не портить мальчишке удовольствия, майор Морару заявил, что он болеет, но, конечно, за другую команду… Морару усмехнулся. А пострел был прав. Нужно за кого-то болеть, и мне было бы очень интересно узнать, за кого болеет этот Виктор, сын Андрееску. Вот так, как на трибуне: кому он свистит, кому хлопает… Немало, видно, пройдет дней и ночей, пока я это узнаю, но ничего, в конце концов выиграю я.

— Нет. К сожалению, никаких новостей. Я пришел, чтобы поговорить с вами.

— Прошу вас. Я с удовольствием.

Ишь как притворяется, подумал Морару. Впрочем, ничего другого ему не остается.

Андрееску по телефону попросил принести две чашечки кофе и бутылку холодной минеральной воды.

— Да, — задумчиво начал майор Морару, — я думал о том, что порой, когда чувства очень напряжены, когда первые заявления делаются сразу же после происшествия, случается так, что целый ряд подробностей как бы забывается. Но когда минует ночь, а я надеюсь, что этой ночью вы хорошо спали, они всплывают… Я полагаю, что, если подобные детали существуют, они могли бы нам быть весьма полезны.

Принесли кофе и бутылку минеральной воды.

— Я прекрасно понимаю, что вы хотите сказать, — подхватил Андрееску. — Но, честно говоря, я не очень крепко спал этой ночью…

— И вы тоже? Я вас прекрасно понимаю, в такую духоту…

— О нет, нет, не из-за духоты. Жару я переношу спокойно. Это все из-за того, что произошло. Я лежал и думал только об этом. Я пришел к определенным выводам, но они вряд ли могут быть вам полезны.

— Возможно. Но все-таки о чем идет речь? Могу ли я узнать, что это за выводы?

— Конечно. По сути дела, вывод один: я должен восстановить работу.

Майор Морару многое, очень многое отдал бы за то, чтобы минут на пять забыть о правилах игры и спросить инженера прямо в лоб: «Послушайте, дорогой товарищ, зачем вы издеваетесь надо мной? Чего вы хотите? Чего добиваетесь? Восстанавливайте, черт с вами!»

Но он не мог позволить себе этого. Правила игры должны соблюдаться точно.

— По-моему, это единственный выход. Ждать мы не можем.

— И вам этот выход представляется очень простым?

— Я вам все объясню. К счастью, все черновики моей работы сохранились.

— Так-так…

— Черновики я никогда не уничтожаю. Таков мой обычай.

— И они у вас здесь?

— Здесь? Нет. Они у меня дома.

— А не беспечность ли это? Особенно теперь, в подобной ситуации…

— Я так не думаю, и объясню почему: ими никто не может воспользоваться, кроме меня. Помимо того, что у меня совершенно невозможный почерк, сами черновики в таком беспорядке, что только я могу в них разобраться.

Ничего, я тоже разберусь, подумал Морару. Приходилось наводить порядок и не в таком беспорядке, который ты учинил.

— Так-так, понимаю. Конечно, всякие там расчеты, исправления, повторы…

— Вот именно. И если бы нашелся человек, который, стиснув зубы, решился бы упорядочить тот хаос, который царит в моих записях, то ему бы понадобился по крайней мере год. По крайней мере.

— А вам? Сколько понадобится вам, чтобы восстановить работу?

— Мне хватит месяца, а возможно, и того меньше, недели три. Так я полагаю. Я чувствую, что это мой долг, другого выхода нет.

Наступило молчание. Могло показаться, что каждый ждет ответа, хотя вопросов никто не задавал.

Наконец майор Морару задал инженеру Андрееску вопрос, но таким тоном, что можно было предположить, будто он прекрасно осведомлен в делах, а можно было подумать, что это у него вышло случайно:

— А вы уверены, что сможете за месяц восстановить такую работу, как ваша?

Андрееску вновь ощутил, что у него под ногами не слишком твердая почва. Один раз я уже недооценил этого человека и тут же пожалел об этом. Он вовсе не дурак, но зато отлично умеет притворяться, так что невольно начинаешь верить, будто он по меньшей мере человек рассеянный… Нужно бы сходить к Ончу. А что, если его нет? Если его все еще держат под арестом? Это значит… Это значит, что я лишен возможности контролировать ситуацию, не смогу ничего узнать, я должен вести игру вслепую, основываясь только на том, что мне уже известно…

— Вполне уверен. Вчера вечером я расклассифицировал все карточки. Это была трудная, но приятная работа. Чрезвычайно интересно вновь проследить все этапы, по которым уже прошел, рассмотреть вновь все гипотезы, которые давно отверг. Это страшно увлекательно, а вы как считаете?

— Конечно, конечно. Тем более что я работаю точно так же… На другом уровне, естественно. — Ирония на этот раз была совершенно очевидной, и майор не скрывал этого. — Я ничего не изобрел, — продолжал он, — я не создал ни одной вычислительной машины, ни даже винтика, я говорю о методе работы. И я в течение дня выдвигаю различные гипотезы, а потом, вечером, дома, записываю их. Сегодня одна, завтра другая, составляю различные схемы, отвергаю их и придумываю новые… В общем, играю как могу. Согласитесь, это похоже на игру.

— И вчера вечером вы выдвигали гипотезы?

— Конечно.

— И какой была первая из ваших гипотез?

— Видите ли… Мне кажется, что вчера вечером я бы вам мог ответить на этот вопрос, но этой ночью я все гипотезы отверг и пока не могу ничего предложить вместо них. Ничего. Просто-напросто у меня нет никакой идеи. Я переживаю, как это говорится, полнейший кризис. Ведь я уже вам сказал, что я пришел сюда именно потому, что ищу новые данные, новые факты, которые позволили бы мне преодолеть какую-то пустоту. Но пока ничего не нахожу. И это весьма прискорбно и для меня, и для вас…

— Для меня?

— Естественно. Если бы задача была решена, если бы нашлась работа, вы бы избавились от такого труда. Ведь существующую работу не надо восстанавливать.

— Да, вы правы. Но мы не можем ждать. Я ждать не могу. Поэтому я вчера вечером расклассифицировал карточки и сложил их в чемодан…

Ага! — подумал Морару. Про чемодан ты подпустил так, мимоходом, чтобы посмотреть, как я отреагирую. Что же я тебе скажу, товарищ инженер? Человек я мягкий, тебе повезло, вот и все. Отпуск — дело святое. Это твое право.