— Я помню, Савелий Петрович, как вы критиковали меня в летнем лагере. Не забыли?

— Как забыть, — усмехнулся Савелий и сразу заспешил: — Чего мы тут остановились! В хату заходьте!

И в доме все изменилось. Тогда тут было как-то мрачно: печка давно не белена, стены закопчены, а две скамейки сильно засалены…

Теперь же печка выбелена, стены оклеены обоями, скамеек нет вовсе, только стулья. А рядом с печкой — газовая плита и красный баллон.

Живо сбросив полушубок и меховую шапку, Савелий Петрович заторопил Павлова:

— Ты, Андрей Михайлович, в мою горницу проходи, там и разденешься… Варвара-то, дочка моя, на ферме, она как раз в первой смене сегодня, скоро вернется. Боевая выросла, скажу я вам, бригадиром стала, а тут и в депутаты выбрали, в район… И мужик ей славный попался, в мастерских сейчас. Да чего на ноги-то смотришь, проходи, не запачкаешь, пол-то выкрашен теперь…

В горенке Савелия Петровича было чисто и уютно. В углу кровать-диван, посредине небольшой стол, накрытый прозрачной клеенкой, три стула. На подоконниках горшочки с цветами.

— Сюда пальто-то вешай, — Савелий показал на угол, где за занавеской висела одежда. — А я закусить соберу.

Павлов от закуски решительно отказался.

— Как же так? — удивился Савелий. — А то я мигом бы… И выпить есть… Стоит в запасе одна посудинка, а?..

Павлов снова отказался, объяснив, что ему выступать на собрании.

— Ну, тогда посиди на этом самом, как его… диван-кровати, — усмехнулся Савелий. — Теперь везде механизация, вот и Варвара коечку мою в утиль сдала, а мне поставила эту механизацию. Да, везде, скажу я вам, механизация… У нас на току такого понаделали, скажу я вам…

— А вы по-прежнему током заведуете?

— Не… Наше дело теперь такое — куда пошлют. Чего я теперь на току могу? Механика туда за главного поставили. За машинами присматривать. А мое дело метел навязать, веников… Теперь на току народу-то и не стало вовсе, все машины сами делают.

— И свинофермы не стало…

— Не стало… Хлопотал я там с бабенками, суетился, а как год кончится, наш бухгалтер меня же и упрекает: опять ты, Савелий, убытку колхозу наделал, — рассмеялся он. — Будь они неладны, эти свиньи… Каждый год убытку много тысяч. А теперь сами постановили: долой свиней! Овечками занялись, эти, говорят, доходливые… Ну, а я‑то… Вообще-то я на пенсии. Знаешь, какая мне вышла пенсия?.. Сорок три рубля с копейками, по-старому если — больше четырехсот рублей на месяц. Вот жизнь-то пришла — ничего не делаешь, а денег больше, чем, бывало, за работу платили…

Савелий присел на диван и продолжал повествование о жизни. Павлов узнал, что зять Савелия зарабатывает в год до двух тысяч рублей, а дочь больше ста рублей в месяц, что молодые решили купить легковую машину и денег нужно докопить совсем мало.

— А чего им не покупать машину-то? Сам механизатор, сел за руль, Варвару с сынишкой рядом посадил — и кати…

— Так у вас и внук есть?

— А как же! Есть, Андрюшкой назвали, третий годок пошел… В яслях… Там теперь, скажу я вам, все колхозные ребятишки. Теперь ребятишек-то просто растить — в яслях на всем готовом и все задаром, за счет общего дохода. Вот жизнь пришла!.. А может, Михайлыч, пропустим по маленькой, — неожиданно закончил Савелий. — Закуску на газе-то мигом изготовлю… Теперь, считай, у кажинного плита газовая. И вообще богато зажили. Теперь, скажу я вам, денег у колхозников на руках много, вот беда…

— Почему же беда? — удивился Павлов.

— А вот послушай… Только сначала зайдем в комнату к моим молодым, — поднялся Савелий и, взяв Павлова за руку, повел через кухню, открыл дверь в комнату. — Вот полюбуйся…

Комната не очень просторная и вся заставлена: шифоньер, двухспальная кровать и детская кроватка, тумбочка с телевизором, в простенке между окнами ножная швейная машина, посреди комнаты — круглый стол, шесть стульев, в дальнем углу большой сундук, накрытый ковриком…

— Видишь, Михайлыч, все заставили, одежа всякая есть, больше такого покупать нечего. Машину только и осталось, потому как мотоциклет есть, в сараюшке вместо коня стоит…

Павлов все еще не понял, куда клонит Савелий. Только вернувшись в свою горенку, старик внес ясность:

— Надо, скажу я вам, шибко умно действовать, Андрей Михайлович… — Потеребив бородку, повторил: — Шибко умно надо действовать, чтобы, скажу я вам, деньги отобрать у деревенского жителя. Товару хорошего побольше надо привозить и еды, которая послаще… Чтобы жадность к заработку не потерялась. А скопит человек деньги, купить чего такого складного нельзя, вот и потеряет интерес к большому заработку, а то и пить начнет — куда денежки-то девать? А это худо, скажу я вам… Или не так я толкую? — глазки Савелия впились в лицо Павлова.

Павлов должен был признаться: с таких позиций жизнь деревни он еще не рассматривал. Пока думали не об излишке денег у сибирского колхозника. Но колхоз «Сибиряк» — один из лучших в области, у него и проблемы свои. Но бесспорно прав Савелий Петрович: интерес к заработку, а точнее — к работе не должен понижаться.

Павлов поинтересовался: много ли в колхозе бедных семей?

Савелий Петрович склонил голову: видно, припоминал односельчан.

— А вот ведь, скажу я вам, бедной-то шибко семьи и не вижу… Нет, не вижу! Вот дела-то… Правда, из поселенцев есть и победнее, — спохватился он. — Видно, поиздержались или и запасу не было. Но, скажу я вам, работящие приехали! До работы шибко жадные, деньги им нужны, а заработать у нас можно. Вот Иван Иванович и скомандовал: нашего брата-пенсионера зимой на полный отдых, чтобы поселенцы могли в полную силу поработать. — Задумался Савелий, но вскоре заговорил словно про себя, негромко, задушевно: — Другой раз ляжешь на этой механизированной кровати и думаешь про жизнь… Когда колхоз собирали, то в нашей деревне шестерых богачей раскулачили. Сосед мой как раз богачом считался, крестовый дом имел. А если взять, скажу я вам, и сравнить того богача и нас же с зятем, так нас-то надо по тому времени дальше Соловков угонять, мы намного богаче того мужика! А нас еще похваливают, грамоты вручают, а зятю орден дали, Варвару — депутатом… Вот как все перевернулось, Андрей Михайлович. Теперь-то только бы и жить в деревне, а молодежь некоторая не понимает этого, — заключил он.

Пришла Варвара — смуглолицая, в меру полная.

— Что бы пораньше пришла, — ворчливо заметил Савелий. — Может, и гостя уговорили бы пообедать.

Павлов поднялся. На кухне уже спросил Варвару про дела на ферме.

— Нынче рекорд по удоям поставим, — весело ответила Варвара. — Концентрату полно, сено хорошее, силос добрый… Нынче далеко за три тысячи литров перешагнем, а некоторые напарницы к четырем подойдут. — Она выразила удовлетворение двухсменной работой.

По привычке Павлов спросил о претензиях животноводов.

— Да вроде особых-то и нет, — пожала Варвара своими полными плечами. — Дворы у нас нынче механизированы, корма развозят машиной, да и машины пока не ломаются, не сглазить бы, — усмехнулась она.

— А у меня к молодым претензия! — бросил Савелий Петрович. — Ребятишек мало стали рожать! Народу надо много в деревню, а они, скажу я вам, выпустят одного на свет — и все тут.

— Помолчал бы, отец, — смущенно попросила Варвара.

— Как это помолчал бы? — начал заводиться Савелий. — Теперь и заботы-то вашей — на свет произвести, а там на всем готовом растет, а вы…

Павлов не стал вмешиваться в этот щекотливый разговор, тепло простился с хозяевами.

Он доволен встречей: «барометр» здесь показывал на ясно…

Вернувшись домой, поручил разыскать в городе Соколова. И поручение это было выполнено: Соколова привезли в обком.

— А я, понимаешь, так и так к тебе добрался бы, — сказал Соколов. — Дом-то отдыха не кончили, материалу нет…

Павлов позвонил кому нужно, заверил Соколова: будут необходимые материалы. И увез его к себе на квартиру.

Соколов впервые здесь, внимательно смотрит на картины, на книжные шкафы.