Беседа с Кролевцом ни к чему не привела. И когда Павлов сказал, что Кролевец не хочет понимать даже обоснованные доказательства, тот крикнул:

— Иди доказывай «самому»!

Это значит, первому секретарю Ивану Петровичу Смирнову.

И Павлов пошел.

Ивану Петровичу лет за полсотни. Он уже поседел, серые глаза его глядели пронизывающе остро.

— Бунтуешь, товарищ Павлов?.. Мне докладывали: с планами не согласен.

Павлов рассказал, как было организовано составление планов, как затем в колхозе «Сибиряк» созвали совещание, и лучшие приемы агротехники, оправдавшие себя у передовиков, были внесены в планы других колхозов и совхозов.

— Вообще, Иван Петрович, чувствуется большой подъем. Годика через три на полях можно навести образцовый порядок.

Иван Петрович, словно в знак согласия, кивал головой.

— Чего же ты от меня хочешь?

— Товарищ Кролевец заставляет ломать наши планы… А нам обязательно пары нужны: есть поля, на которых десять лет пшеница по пшенице сеется и урожай ничтожный… Мы намечаем пропустить через пары все засоренные поля, и тогда высокий урожай гарантирован! Вы же знаете, Иван Петрович, что не только площадь определяет урожай. В прошлом году на сильно засоренных полях мы и двух центнеров с гектара не взяли, а это убыток колхозам и государству. Как я поеду в колхоз «Сибиряк» доказывать, что их план, который мы признавали образцовым, теперь неправильный? Как я могу пойти против совести агронома? Ведь над нами смеяться будут! Я хотел, Иван Петрович, чтобы вы правильно поняли меня. Не могу я, не имею права заставить колхозников в «Труде» сеять хлеба по совершенно засоренным полям. Мы считаем, что, следуя примеру передового колхоза, район сможет быстро поднять урожаи всех культур, а отсюда и животноводство.

— Хорошо, Павлов. Я понимаю твое положение: молодому секретарю и вдруг отменить свои установки. Тебе трудно там…

Лицо Павлова вспыхнуло.

— Нет, Иван Петрович! Мне, конечно, трудно, но я хочу работать и ясно вижу перспективы нашего района. Но если у вас сложилось уже мнение, то пожалуйста…

— Эка расходился, — усмехнулся Смирнов. — Поправлять самому трудно, это мне понятно… Пошлем кого-нибудь в помощь.

— Чтобы сказать коммунистам района, вот, мол, ваш секретарь напутал, приходится исправлять ошибки. Нет, прошу не делать этого. Я считаю планы района правильными и прошу, чтобы обком по-серьезному рассмотрел наши расчеты к планам.

Павлов привел и суждения Несгибаемого о целинных совхозах, но, продолжая говорить, все больше раздражался.

— А у тебя нервы, товарищ Павлов, — прервал его Смирнов. — Надо время от времени подлечивать…

Павлов спохватился:

— Извините… Но я не свое личное дело защищаю.

Смирнов вышел из-за стола, заложив руки за спину, прошелся по кабинету, поглядел на Павлова:

— Ты зайди еще к Кролевцу, докажи!

— Он не хочет даже заглянуть в наши расчеты.

— Попробуй еще раз. Думаешь, так просто ломать планы?

— Вы скажите ему, Иван Петрович.

— Скажите… Иди и доказывай, если чувствуешь, что прав. Но учти: именно Кролевца пошлем к тебе для помощи. Вот так! Вообще же, товарищ Павлов, как я понял, ты печешься о чистых парах.

— Это же единственный в наших условиях путь к очищению полей от сорняков. Сорняки грабят нас среди бела дня, надо как можно быстрей покончить с этим главным врагом хлеборобов.

Смирнов еще раз прошелся по кабинету, затем присел к столу.

— А как ты относишься к занятым парам? — спросил он.

— На засоренных землях и занятые пары? — удивился Павлов.

Когда Павлов зашел к Кролевцу, тот, не глядя на него, сказал:

— Условно примем твой план, но на днях сам приеду и проверю все на месте.

Домой Павлов не ехал, а летел на крыльях…

Весна, начавшаяся было рано, теперь уже явно затянулась.

В последних числах апреля только отдельные хозяйства, и то в самых южных районах области, приступили к полевым работам. Но в ночь на первое мая похолодало, все замерзло, и только третьего мая опять по-весеннему засветило солнце.

На областной радиоперекличке, проходившей второго мая, поставлена задача: к десятому мая посеять пшеницу.

Павлову всегда были непонятны подобные установки: пшеницу посеять к десятому, кукурузу — к пятнадцатому… Прежде всего, почему именно эти даты? Почему не двенадцатого, не тринадцатого? А может быть, кукурузу можно сеять и восемнадцатого? Почему такое шаблонное руководство? Сама по себе установка закончить сев во всех районах области к единой дате шаблонна. Если на юге области уже сеют, то в северных районах не приступали к полевым работам — там лежит снег. А ведь радио донесло установку и туда, на север, где она вызовет лишь горькую усмешку.

Ему было ясно, что срок завершения сева дан без учета возможностей, а просто так, «для мобилизации». Если бы в Дронкинском районе с третьего мая пустить все сеялки и на каждую из них выработать по полторы нормы, то и в этом случае можно отсеяться только за двенадцать дней. Значит, ясно, что к десятому пшеницу не посеять, как не посеять и кукурузу к пятнадцатому, так как кукурузосажалок очень мало. Но теперь, после директивы области, Павлов уже не может сказать кому-либо из руководителей: пшеницу посеять к четырнадцатому, хотя в эту весну, может быть, именно этот срок и является наиболее объективным и агротехнически правильным. Он должен или говорить только о десятом, или молчать… Значит, шаблонная установка сковывала действия местных руководителей. А так как наличие техники не позволяло закончить сев к десятому, то подрывалась вера людей в возможность выполнения поставленной задачи.

На другой день в кабинете Павлова собрались секретари райкома, руководители исполкома райсовета. На лице каждого вопрос: как быть?

А Павлов и вчера после радиопереклички не сказал, как быть, молчит и сегодня. И он чувствовал, что многие товарищи думают так: «Что это за секретарь — не может дать четкой установки».

Павлов сам спрашивает:

— Как быть, товарищи?

— Черт знает, как тут быть, — отвечает Быстров.

— Мы же решили: графиков сева не устанавливать, — замечает Васильев.

— Надо только учитывать, — вновь заговорил Быстров, — при отсутствии графика некоторые могут начать своевольничать.

— Твое мнение, Петр Петрович? — спрашивает Павлов.

— Надо обсудить… Товарищ Васильев да и вы, видимо, убеждены, что лучшие сроки сева впереди. Вы агрономы, вам проще… Но может получиться и так, что, пока ждем этих лучших сроков, окажемся на последнем месте и головы свои потеряем.

— Все же, твое мнение?

Быстров пожал плечами:

— По-моему, установка области ясна…

— А решение партии о праве самим планировать производство разве непонятно? — вспылил Васильев.

«Вот они, шаблонные установки, — злится Павлов. — Умных людей заставляют сомневаться». Ведь Быстров — умный человек, начитанный, но воспитан на приказах, превратился лишь в исполнителя, перестал самостоятельно мыслить. Как-то он сказал Павлову: «Никто еще не страдал за точно выполненную директиву, если даже она впоследствии и оказывалась ошибочной». В этих словах, как в зеркале, весь Быстров. А в колхозах и совхозах Павлов видел совсем других людей. Они не оглядываются, ибо сами прекрасно знают свою землю, понимают поставленные задачи. И пути к лучшему их решению сами искали. Павлов говорит:

— Колхозы и совхозы сами установят, когда и какую культуру сеять. Планы у всех составлены, мы их утвердили. Будем бороться за то, чтобы намеченные планы агротехники по каждому полю в отдельности были выполнены обязательно!

Редактор газеты заметил:

— Из совхоза «Восток» поступил сигнал селькоровского поста. Там на двух полях, где планировали перекрестный сев, посеяли рядовым способом.

— Вот об этом немедля в газету! — воскликнул Павлов. — Созвонитесь с руководителями всех постов, пусть возьмут под свой контроль агротехнику сева. И всем нам, товарищи, под особым контролем агротехнику держать, ну и, конечно, добиваться высокой производительности машин. И последнее замечание: кто из нас где проводит сев, там будет проводить уборку и хлебозаготовки. За плохой урожай — равный ответ с председателем и агрономом.