— Я вас не перебивал, Потап Потапович, — мягко улыбнулся Романов и снова вытер лысину платком. — Верно, ранняя зябь прибавляет урожай против поздней. Но в каком случае? Только в том, если ранняя зябь будет засеваться в оптимальные сроки. Если раннюю зябь засевать рано, то никаких преимуществ против поздней, но засеянной позднее, не будет. Ранняя зябь дольше парует осенью, а та, что идет под посев во второй половине мая, дольше парует весной. При этом все знают: весеннее парование более эффективно, нежели осеннее. Так что не в этом главное. О главном хорошо сказано в партийных решениях: надо и в Сибири уборку проводить за десять дней максимум! Тогда будет и зябь, будет и своевременная уборка. И это зависит от руководства. Добивайтесь, товарищи, — повернулся он к Павлову, — добивайтесь оснащения техникой. Почему на юге страны некоторые хозяйства за пять дней убирают? Наличие техники позволяет.

Еще раз выступил Верхолазов:

— В академии придерживаются высказанного нами взгляда на сроки сева в Сибири.

Вот теперь Павлов понял Верхолазова! Он не имеет своего мнения. В душе Павлов поддерживает Романова. Его поддержал и дронкинский агроном Шувалов:

— Вообще, Андрей Михайлович, пора товарищу Верхолазову на землю осесть. Пусть послушает, что сама природа подскажет. Нельзя же так! Спросите любого агронома, который на поле работает, поддержит ли он рассуждения Верхолазова? Ни одного не найти такого! Возьмите наш район. По урожаям мы на втором месте в области.

И Шувалов рассказал, что сделано в Дронкинском районе: как по примеру колхоза «Сибиряк» планы агротехники составлялись, как закладывались опытные поля, как агрономам доверили решать вопросы агротехники…

А на другой день Герасимов, агрономы Климов и Шувалов пришли к Павлову с предложением. Оно состояло из нескольких слов: «Обязать райкомы партии рассмотреть рабочие планы агротехники весеннего сева по каждому хозяйству в отдельности, утвердить их, назвать агронома, ответственного за осуществление агротехники».

— И все? — удивился Павлов.

— Видите ли, Андрей Михайлович, главное, думается, в этом. Когда план агронома примет силу закона, агроном будет работать инициативнее.

Павлов доволен: к нему стало больше заходить людей — ученые, агрономы, секретари райкомов. Каждый имеет конкретные предложения, высказывает интересные мысли. Вот и сегодня с утра попросились на прием главный агроном Герасимов и ученый Романов.

В последние дни Герасимов заметно оживился, говорить стал уверенней и глаза свои не так часто прячет от собеседника. Зашел, и сразу о деле:

— Вы, Андрей Михайлович, поручили нам придумать что-нибудь такое, чтобы хлеборобов растормошить, задеть за живое…

— И мы, кажется, нашли, — весело вступил в разговор Романов. — Речь идет об урожае… Сами понимаете, десять центнеров зерна с гектара — это, строго говоря, не ахти какой урожай. Правда, это несколько выше, чем три года назад, — мягко улыбнулся Романов и махнул платком по лысине. — Но вообще-то, конечно… Ну вот вам интересная арифметика… Как агроном вы знаете, сколько зерен в обычном пшеничном колосе?

— Тридцать…

— Можно согласиться и с такой оценкой. Но бывает и больше. А теперь посудите сами: посеем мы зерно, от которого вырастет колос. Один обязательно! Хотя при нормальных условиях в Сибири должно вырастать два, минимум полтора, потому что у нас пшеницы хорошо кустятся. Но пусть даже один, только один! — Романов встал, подошел к Павлову. — Пусть даже один, Андрей Михайлович! Но ведь и в этом случае урожай должен быть сам-тридцать!

— А берем сам-семь! — воскликнул Павлов.

— А кое-кто снимает сам-шесть. Представьте себе колос из шести зерен! Да такие если бывают, то в самую страшную засуху. И ведь миримся с шестью-семью зернами, даже поощряем. А надо бы ремешком…

Романов снова уселся в кресло. Герасимов весело улыбался.

Павлов понимал, конечно, что урожай пока низкий. Передовики берут сам-десять, сам-двенадцать. Но о таком подходе к оценке урожая он не задумывался. В самом деле? Куда же деваются остальные зерна?

— Надо считать, — ответил Романов. — Откровенно говоря, я и сам с этой арифметикой столкнулся случайно. Как-то зашел разговор: если с колоса потеряем одно зерно, сколько это пудов с гектара? Словом, Андрей Михайлович, нынче я заложу несколько опытных делянок в институте и в совхозе. Проследим путь зернышка от посева до уборки. Я просто поражен этой арифметикой…

— Не все зерна всходят, — заметил Павлов.

— Так кто же этого не знает, дорогой мой… Полевая всхожесть не превышает семидесяти процентов, это общеизвестно. Но ведь можно же ее повысить, если засыпать семена с первых намолотов. Но пусть семьдесят процентов. И все же за счет кущения обеспечивается от посеянного зерна по колосу. И они вырастают, и зернами набиты… Выходит, самые большие потери мы несем в момент уборки урожая. Вот на этот канал и надо обратить особое внимание. Осенью, Андрей Михайлович, мы покажем вам эти потери.

«Вот на что обратить внимание всей партийной организации! — думает Павлов. — Каждое посеянное зерно должно дать колос, а каждый колос надо убрать без потерь!»

На пленуме обкома, состоявшемся накануне сева, Павлов рассказал и об арифметике с зернами в колосе.

В перерыве Несгибаемый досадовал:

— Что же раньше-то, Андрей Михайлович, не поднял этот вопрос?

После пленума Павлов зашел к Смирнову с давнишним своим предложением: воздержаться от посылки специальных уполномоченных на весенний сев, не связывать действия местных работников, агрономов.

— Нет уж, — возразил Смирнов. — Этот год проведем по-старому, а там видно будет. Сев нынче будет напряженный. Тебя самого закрепим за главнейшими зерновыми районами.

По-старому прошло и закрепление. Секретарь по промышленности Гаврилов забрал с собою группу заведующих отделами и инструкторов, Павлов — работников сельхозотдела. «Маленькие княжества создаем», — досадовал Павлов. И еще он подумал, что все не случайно, что Смирнов остался верен себе и опять будет командовать, торопя с севом. Сумеют ли в колхозах и совхозах не поддаться нажиму?

Приехав в Пановский район, Павлов скоро убедился, что делать тут ему особенно нечего. У Гребенкина были свои планы: куда поехать сегодня, куда завтра.

…Седьмого мая на радиосовещании Смирнов сообщил, что область по темпам сева отстала от соседей, поставил задачу: к пятнадцатому мая пшеницу посеять!

Павлов связался по телефону со Смирновым.

— Не паникуй, — гудел голос Смирнова. — Упреки не тебе, а мне выслушивать. Никогда наша область не плелась в хвосте у других. А назови более позднюю дату — в июнь уйдут с севом.

И вот опять Павлов связан по рукам. Опять названа дата завершения работ. И он не может назвать другую. «А почему не могу? Почему не могу, если мне поручено руководить сельским хозяйством?»

Эта решимость окрепла, когда к нему приехал главный агроном Герасимов.

— Кое-где спускают графики по завершению сева зерновых к двенадцатому, — взволнованно говорил он. — А ведь именно сейчас начинается интенсивный рост сорняков.

Герасимов смотрит на Павлова, ждет ответа.

— Соберите агрономов, проинструктируйте: строжайший контроль за качеством. Кто нарушает разработанную агротехнику — составлять акты, привлекать к ответу. Я вас поддержу.

Вечером двадцатого мая Павлов приехал к Гребенкину. Нашел его на полях колхоза «Путь к коммунизму».

— Старик уже звонил, — доложил Гребенкин. — Обещает голову снять, если сегодня не дадим сводку о завершении сева пшеницы. А у нас остается процентов двадцать, и все для раннеспелых сортов. Для нее самый хороший срок подошел. За три дня засеем. А вам, Андрей Михайлович, за нас не влетит?

Павлову «влетело». По телефону Смирнов выговаривал:

— Плохо в твоих районах. Всю область подвели… Весь сельхозотдел там у тебя, а отдача где?

А Павлов доволен уже тем, что хоть в его зоне посевная прошла нормально: каждое хозяйство сеяло в сроки, которые на основе практики считались наиболее удачными.