— А помощи попросили?

— Попросили, — улыбнулся почему-то Несгибаемый. — Правда, эта просьба не имела отношения к нашим недостаткам в животноводстве. Мы просили выделить нам один грузовичок, хотя бы из старых.

— И выделил?

— Новую полуторку дали!

— Министр не может каждому директору личные письма слать, — заметил Павлов.

Но Несгибаемый возразил:

— Каждому и не надо. А вот в трудные минуты… Да что министр! — махнул он рукой. — Пусть бы начальник отдела написал душевное… Но не было этого… И еще, Андрей Михайлович… Когда отстаем, ругать нас нужно. Может, деликатно, как нарком сделал, может, строго — кто как научился. А вот если иной раз в трудных условиях дело хорошо сделано — понимаете? — ведь за это надо бы поощрить. Не премией — нет. Премии заранее оговорены. А теплым словом. Почему, скажем, не написать записочку: вот, мол, Михаил Андреевич, ваш коллектив неплохо поработал в таком-то квартале. Мне, мол, приятно было узнать об успехах вашего коллектива, о том, что ваш совхоз вышел, наконец, из прорыва. Ну, а затем можно добавить: так держать! Или что-то в этом роде, но по-человечески, по-товарищески. Чтобы ты чувствовал, что за твоей работой следят, переживают вместе с тобой неудачи, радуются удачам. У нас часто боятся похвалить: испортишь, мол, похвалой, зазнается товарищ… Глупо это, несерьезно. Принцип оплаты у нас — по труду. Скажем, тракториста не боимся испортить высоким заработком, а руководителя боимся испортить теплым словом…

— Хорошо, Михаил Андреевич… А вот ты своим управляющим писал письма? Такие, как тебе нарком прислал?

Несгибаемый рассмеялся:

— Грешен, не писал… Видать, воспитание сказывается… — Потом заговорил серьезней: — Писем не писал: почти каждый день видимся… А вот поощрить за хорошее дело — это применял. И сам убедился: очень полезно. А главное, очень оно нужно — слово одобрения. Управляющие наши работают много, отдыхают мало. Тут только теплое слово и компенсирует недостаток времени для отдыха…

Павлов уезжал от Несгибаемого с множеством новых мыслей, навеянных беседой с ним. И на этот раз он более решительно сказал себе: «Несгибаемый — вот тип современного руководителя!»

Вечером в районном клубе председатель облисполкома вручал правительственные награды.

Орден Ленина вручен Несгибаемому, затем Павлову. И вот на сцене Иван Иванович Соколов. Он как-то нерешительно протягивает свою большую руку, лишь тремя пальцами попадает на теплую ладонь поданной ему руки. Предоблисполкома сам прицепляет к темно-синей гимнастерке Соколова орден Ленина, еще раз пожимает ему руку. Иван Иванович поворачивается лицом к залу, хочет что-то сказать. Зал заметно притихает.

Однако, подумав немного, Иван Иванович низко поклонился людям в зале и произнес лишь два слова:

— Спасибо, товарищи!

В перерыве возбужденные люди поздравляют друг друга, желают новых успехов в труде.

К Соколову, оттесненному оживленной толпой в угол фойе, пробралась Вихрова. На лацкане ее жакета орден Трудового Красного Знамени.

— Иван Иванович!.. Дорогой Иван Иванович! Спасибо вам! — В порыве нахлынувших чувств она целует Соколова в щеку. — Спасибо вам, — уже тише произносит она.

— Говори спасибо Советской власти, а мне чего…

— Первое спасибо всегда учителю! — восклицает Зина.

— Вот-вот, понимаешь… А кто нас всех учит?

Сюда же в угол пробился и Савелий Петрович с орденом «Знак Почета» на груди. Он тянул за руку Григорьева.

— Получил орден Трудового Знамени, теперь увиливает… А еще сосед! В русском, скажу я вам, обычае вспрыснуть радость! Не кажинный год ордена дают!

Павлов переводит взгляд на других. Вот Шувалов, агроном из «Труда». Возбужден, радостен. Награжден «Знаком Почета». Вообще к Шувалову удивительно быстро вернулась решительность суждений, смелость. Когда на совещании подводились итоги года, он попросил слова одним из первых и очень дельно говорил о путях освоения севооборотов в своем колхозе. «Этот обрел крылья», — думает Павлов, и ему самому приятно от сознания этого. Ведь и он помог Шувалову… Ему вспомнился утренний разговор с Несгибаемым. Разве вот то, что происходит сейчас, — не теплое поощрение заслуг? Не заменяет это теплых писем? Он отыскал Несгибаемого, сказал ему:

— Вот и поощрение за хорошую работу.

— Я понял, Андрей Михайлович… Тут самые передовые. А сколько тысяч средних, без которых не свершишь большого, общего дела? И те, средние, теперь особенно нуждаются в теплом слове…

И вот что-то похожее на это произошло после перерыва, когда продолжалось вручение орденов и медалей.

Медаль «За доблестный труд» вручалась колхознице из артели «Труд» Петровой. Получив награду, она повернулась лицом к залу. Все притихли.

— Большое спасибо, товарищи, за награду… Правительству нашему спасибо! Только я, товарищи мужики, хотела и другое сказать…

— Почему мужики? А женщины! — кричат из зала.

— А я к мужикам! Неудовольствие хочу высказать, вот что! — сразу сердито заговорила Петрова. — А неудовольствие мое вот какое… Поглядишь летом на поля — все бабы и бабы. На прицепе — бабы, на токах только они и есть, на огороде общем — опять бабы, на ферме — там сплошь женщины. А поглядите теперь сюда вот, — она развела руками, — все ордена мужикам! За орденами-то, почитай, только мужики приехали!

В зале смех, затем бурные аплодисменты.

Павлов чувствует, что лицо его стало пунцовым. «Как же сами мы этого не заметили? Из трех сотен награжденных только одиннадцать женщин…»

Прощаясь с Павловым, председатель облисполкома усмехнулся:

— А здорово эта женщина, а? Здорово!

Павлов глядел на председателя и не мог понять: то ли сам инцидент ему понравился, то ли он все же почувствовал, сколь тягостен упрек и ему, и Павлову, и другим товарищам, брошенный колхозницей.

Сам же он чувствовал себя плохо. Торжественный вечер для Павлова был испорчен. Масла в огонь подлил Быстров. Подойдя к Павлову, не без ехидства сказал:

— Рядовая, а разобралась в наших ошибках…

Павлов наблюдал за Быстровым. Всем своим поведением тот выражает свое неудовольствие. Но какая разница в негодовании Быстрова и рядовой колхозницы Петровой. И Павлов бросил с несвойственной ему резкостью:

— Она-то разобралась, вот мы с тобой — не совсем!

— Самокритика, говорят, — вещь полезная, — усмехнулся Быстров и отошел в сторону.

Совсем по-другому реагировал Несгибаемый.

— Вот как, Андрей Михайлович, — сказал он. — Колхозница разобралась в вопросе. Люди в деревне не те стали.

В районной газете появилось сообщение селькоровского поста из совхоза «Восток», которое заставило Павлова еще раз подумать о некоторых своих выводах. Ему было приятно видеть возмужание руководящих кадров. Особенно нравился ему Несгибаемый. Он стал еще более решителен и настойчив в своих предложениях, всегда подкрепленных убедительными цифрами.

А цифры эти, как теперь выяснил Павлов, подготавливал экономист совхоза Бородин. Это был немолодой уже человек с седоватым ежиком на голове. Он и раньше работал с Несгибаемым, вместе с ним переехал на целину. У Бородина множество анализов на основе отчетов и других совхозов области. Этими анализами Бородин «покорил» и Павлова. Например, как агроном он знал о влиянии перекрестного сева на урожай: это прибавка в полтора-два центнера зерна на гектар. А почему нет решительной борьбы за эту прибавку? Почему совхозы и МТС планировали незначительные площади для перекрестного сева? Боялись затянуть его?

Бородин говорил Павлову:

— У нас есть данные за все три года… Средняя прибавка от перекрестного сева — сто шестьдесят килограммов с гектара. Однако в прошлом году у нас рядовых посевов было четырнадцать тысяч гектаров. Значит, мы по своей вине недополучили 22 400 центнеров зерна. Если его скормить коровам, то можно надоить почти пятьдесят тысяч центнеров молока, а если свиньям, то можно получить пять тысяч центнеров мяса. А Михаил Андреевич, — кивнул он в сторону Несгибаемого, — испугался, когда в плане этого года мы наметили надоить двадцать тысяч центнеров молока и получить три тысячи центнеров мяса. И он прав…