— Допустим. Но неужели нельзя некоторые городские перевозки отодвинуть? Машины-то нужны нам на две недели, пока хлеб на полях. Потом мы свои машины можем двинуть стройкам.
— От вас дождешься… Ты уж про это не говори, — усмехнулся Ларионов.
Спокойствие Ларионова бесило Павлова. Что произошло с ним за какие-то полгода? Павлов снова начал объяснять сложность обстановки на полях, напомнил, что в прошлом году и при гораздо меньшем урожае город выделял селу в два раза больше машин и раза в три людей…
Ларионов посерьезнел:
— Ладно, Павлов, мы тут пошарим у себя. Дай мне два дня сроку.
— Зачем же два дня? Сегодня надо решать!
— Ну, тогда извини… У нас тоже планы, и отвечаем мы за них так же, как ты за свой хлеб и за силос…
Павлов резко поднялся и вышел. Он начал названивать в Москву, связался с военным округом. В полночь сообщили: дано распоряжение выделить пятьсот машин из воинских частей.
На другой день позвонил Ларионов: город выделит двести пятьдесят грузовиков. Павлов сгоряча хотел отказаться, мол, не нужны подачки, но вовремя сдержался: и это помощь… Сухо поблагодарил.
Последующие дни показали, что значит дополнительный транспорт: вывозка зерна на элеваторы удвоилась, ускорились и темпы обмолота.
Область быстро приближалась к выполнению плана по хлебу. Зато участились звонки из Москвы насчет десяти миллионов пудов сверх плана.
Павлов собрал членов бюро, они привезли расчеты о возможностях каждого района. Картина вырисовывалась такая. Сдать сверх плана десять миллионов пудов зерна можно, но тогда концентратов для скота не останется. Что же делать?
Щербинкин начал, не раздумывая долго:
— Страна нуждается в хлебе, как никогда. А нам не впервой зимовать без концентратов. Надо сдавать сверх плана.
— А почему этот вопрос решаем мы, а не те, кто вырастил хлеб? — вмешался Несгибаемый. — До каких пор будет продолжаться эта несправедливость? Я вчера был в Иртышском совхозе у Коршуна. Он уже перевыполнил план сдачи хлеба процентов на тридцать, фураж засыпал почти полностью, потому что намолачивает по семнадцати центнеров с гектара. И если мы здесь решим забрать фураж в Иртышском совхозе, то ведь это будет издевательством над коллективом. Хозяйство-то животноводческое, высокопородистый скот…
— Твое предложение? — сухо спросил Щербинкин.
— Предложение такое: тем, кто выполнил план, дать право самим решать — сдавать еще зерно сверх плана или оставить его на корм скоту. Вы же знаете, как запущено у нас животноводство.
Поднялся Гребенкин. Жестикулируя правой рукой, сразу начал на высоких нотах:
— Надо, наконец, набраться мужества! Что значит самим решать производственные вопросы? Это не только сколько и чего посеять. Это и разумно распределить полученный урожай!
— Что ж, интересы государства в сторону?! — выкрикнул Щербинкин.
— Нет, не в сторону, — возразил Гребенкин. — План продажи каждый обязан выполнить. Каждый! Но кто выполнил, тот имеет полное право по собственному разумению распорядиться своим добром. Сверхплановая продажа должна быть строго добровольной, как это записано в решении.
Опять заговорил Щербинкин. Он ссылался на практику прошлых лет: все равно заставят сдать десять миллионов. А если открыто отказаться, то, как он выразился, вместе с этими десятью миллионами заберут и их партийные билеты. Заметив косые взгляды сидящих, он добавил:
— Я в том смысле, что не покупать же хлеб у капиталистов, если он есть на месте…
— Если припрет, то можно и купить, — вскочил Несгибаемый. — Но надо построже спросить с того, кто землю запустил. А то выходит, что отыгрываемся на тех, кто высокие урожаи снимает. Словом, товарищи, я против добавочных заданий. Не задания надо давать передовикам, а обратиться к ним с нижайшей просьбой: выручайте, мол, нас! Почему у Коршуна хороший урожай? Потому что не принял он наших шаблонных установок. А у Никанорова? А у Соколова? Все потому же. Так вот, давайте в ноги им поклонимся. Своим-то не грех отвесить низкий поклон.
— Михаил Петрович, ты настаиваешь на своем предложении? — обратился Павлов к Щербинкину.
— Настаиваю. И прошу проголосовать.
Павлов поставил на голосование два предложения — Щербинкина и Несгибаемого. За первое голосовал один Щербинкин.
— Запишите это в протокол, — потребовал он.
— Запишем, не беспокойся, — сухо бросил Павлов.
Но уже на следующий день Павлову пришлось по телефону объясняться с одним из руководящих работников федерации.
Ясно: тут не обошлось без Щербинкина.
Павлов сообщил, что бюро обкома решило обратиться к передовым хозяйствам с просьбой о продаже зерна сверх плана.
— В бирюльки играете! Интересы государства ни во что ставите!
— Приезжайте, — пригласил Павлов отчитывающего. — Давайте обсудим этот вопрос, можно пленум созвать.
Разговор кончился тем, что Павлову пригрозили доложить «самому». Павлов доволен этим: пока докладывают, есть возможность делами заняться.
Через пятидневку план по продаже хлеба был выполнен. А еще через четыре дня сверхплановая сдача превысила два миллиона пудов. Бюро обкома приняло решение: остановиться на этом, послать рапорт Центральному Комитету.
Павлова вызвали на Пленум ЦК.
Много передумал Павлов в те дни. Вспомнил все реорганизации, мешавшие живому делу.
На объединенном пленуме обкомов, окинув взором лица взволнованных людей, в порыве нахлынувших чувств Павлов воскликнул:
— Наконец-то мы вместе!
Зал ответил бурными аплодисментами.
Так у Павловых давно заведено: Новый год они встречали только своей семьей. Но теперь семья Павлова — он и жена Валентина. Дочь вышла замуж и жила в Москве. Сын весной окончил индустриальный институт и теперь, как он писал, «осваивает тюменскую нефть». Вместе с ним и сын Несгибаемого Андрей. Павлов очень рад этой дружбе, родившейся еще в Дронкинском районе.
И вот новый, 1965 год. Каким-то будет он? Особенно после таких больших перемен…
Несколько дней назад завершилось формирование руководящих органов области. Теперь уже Ларионов стал вторым секретарем обкома, будет заниматься промышленностью. Несгибаемый избран председателем облисполкома, а Щербинкин — одним из его заместителей. Гребенкин — секретарь по сельскому хозяйству. Облплан по-прежнему возглавляет Сергеев.
Павлову кажется, что руководящие посты укомплектованы деловыми людьми. И в районах — тоже. Многие начальники производственных управлений избраны первыми секретарями райкомов. И это, по мнению Павлова, очень хорошо, так как позади у них суровая школа хозяйственной работы, постоянное вникание в экономику производства. Для партийного работника такая школа просто необходима.
— Андрюша! — в комнату заглянула Валентина. — Новый год на носу. Скорее за стол!
Павлов поспешил на зов.
7
Из Москвы Павлов возвращался окрыленным: так сильно уверовал он в перспективы, открывшиеся сейчас перед тружениками деревни, а значит, и перед всей страной.
Павлов бывал на многих пленумах. Но о чем обычно в последние годы шел разговор после возвращения домой? Об очередной реорганизации… Надо было немедля включаться в работу по реализации решений, но все силы бросались на то, чтобы заново перестраивать местные органы, перетасовывать кадры. На это уходили месяцы. А едва новые органы притирались, что ли, когда казалось, что, наконец-то, началось что-то похожее на дело, вдруг объявлялась новая перестройка. И опять коренная…
И еще одно бросалось в глаза: на всех пленумах все речи начинались со здравицы в адрес «королевы полей» и того, кто «открыл» ее.
Теперь пустозвонство осуждено, субъективизму нанесен смертельный удар. Теперь все иначе нужно решать и делать…
Когда Павлов услышал на Пленуме о новых ценах на зерно, сразу вспомнил Соколова. Тот ведь как досадовал, что не стали поощрять сверхплановую продажу продукции и тем самым, как он выразился, «отбили охоту у передовиков больше производить продуктов». Как же радуется теперь Соколов! А Коршун? А Никаноров? А Сидоров! Все они говорили ему о своем наболевшем. На многие из вопросов, поставленных ими, в решениях мартовского Пленума дан ответ.
