На улице темно, падали редкие снежинки. Иван Иванович поднял воротник своего дубленого полушубка.
— Хорошая нынче весна, Андрей Михайлович, — заговорил он как обычно. — Урожайная весна! Хлеба нынче гребанем, готовьте материалу всякого, денег у нас много будет. Вот и мы: почуяли урожай, на дом отдыха замахнулись. Весной начнем, а в будущем году кончим, подарок к юбилею Советской власти. Думаю, не будет начальство ругаться за эту нашу задумку, а?
— Это очень правильно! — с жаром произнес Павлов.
Когда проходили мимо клуба, Соколов подосадовал:
— Никак не найти хорошего заведующего клубом. Поставили одну деваху, образование у нее есть, но не может она… Тут бы такого надо, ну… — Он подыскивал подходящее слово. — По телевизору посмотришь: есть хваты по этой части, все у них кипит: и петь, и плясать научат, и на разной музыке играть. Нельзя теперь в деревне без таких кадров обойтись, не меньше агронома имеет значение.
Соколов замолк. А Павлов думал: не только инженера для каждого хозяйства, но и культработника! Недавно ему подготовили справку: к концу пятилетки в области потребуется дополнительно более трех тысяч культработников — в клубы, в библиотеки. Готовится же полсотни в год, а на село попадает не больше десяти…
В квартире Соколова вроде бы ничего и не изменилось: кухня, большая комната… Поздоровавшись с Харитоновной, Павлов осведомился о здоровье.
— Здоровье старушечье, — улыбнулась Харитоновна. — А вы совсем, наверное, оголодали, Андрей Михайлович… Вот полотенчико возьми, да к столу скорее.
Умывшись, Павлов снова оглядел жилье председателя передового колхоза. Теперь заметил и перемены. В кухне — газовая плита, а в комнате взамен продавленного дивана, на котором он много раз спал, стояла новенькая кушетка. Появилась вторая этажерка. Телевизор был и в прошлый приезд. Но почему же Харитоновна не смотрит телевизор?
— А ну его! — махнула она рукой.
— Неделю как поломался, будь он неладен, — усмехнулся Соколов. — Три раза, понимаешь, отсылал его с попутчиками в город, все ломается, недели две-три попыхтит, опять поломка. Теперь махнул рукой!
После ужина разговор, прерванный на улице, возобновился.
— Всего не усмотришь, понимаешь, всю жизнь думал я: станет у людей еды досыта, одежонка будничная и праздничная, ну, там дом с обстановкой — вот и все, ничего больше крестьянину и не надо. Будет жить припеваючи, да Советскую власть похваливать. А вот теперь, понимаешь, все это у нас перевыполнено: о еде и разговору нет, на базар то и дело машины посылаем, излишки еды вывозят. Деньги есть. У нас ведь, Андрей Михайлович, тут экономисты считали, заработок колхозника повыше, чем в совхозах. Одежи торгаши наши не успевают подвозить. Мебели этой как в прорву. Домов новых или прирубков много сделали. Вот об этом, понимаешь, и мечтал я. А сколько такого появилось, про чего и не мечтал? Водопровод подвели к колхозу, колонки во всех наших деревнях поставили!
— Уж так-то хорошо стало с водой! — вставила Харитоновна.
— Вот возьми ее! — усмехнулся Соколов. — Телевизоры хоть и ломаются, проклятые, но и доброго много принесли. Кино пять раз в неделю, танцы хоть каждый день, хор есть. Веселись, молодежь! Народ нарядный стал ходить. В клуб, когда танцы, зайдешь, как в городе. Ну, чего бы, понимаешь, не жить в деревне? — Соколов выжидающе смотрит на Павлова. — А молодежь не удержать! И от нас уходит… Вот это, Андрей Михайлович, для меня самая большая тревога. Не могу понять: чего они хотят, чем их еще задобрить?
— Перед областью задача еще сложней, потому что такое благополучие, как у тебя, многие только в планах намечают.
— Так я же не знаю, чего ей еще надо. Собирал стариков, как бывало, по полеводческим делам, давайте, говорю, придумаем еще чего-нибудь…
— Ты, Иван Иванович, упрекал тех, кто выдвинулся на большой пост и от земли оторвался. Но вот поставили бы тебя на высокий пост, что бы ты сделал для деревни?
Соколов усмехнулся, вытер ладонью вспотевший лоб:
— Ты, Михалыч, любишь так вопрос ставить… Народ выдвигает на большие посты людей умных, с большим размахом. А все же и мы, понимаешь, кое-что посоветовать могли бы… Только посоветовать… — Иван Иванович уселся поудобнее на стуле и, жестикулируя своими пухлыми руками, продолжал: — Сначала скажу, как наши старики порешили… Теперь молодым колхозникам, у которых среднее образование, к их заработку доначисляем десять процентов… Это раз. Для солдат, которые из армии приходят, даем на обзаведение сто рублей и, кроме того, три центнера пшеницы и кое-что из продуктов. Кто женился, квартиру получай. Дом на двенадцать квартир заложили специально для таких. Там и газ будет, и водопровод. Ну, и дом отдыха, я тебе уже говорил. Специалистов для колхоза учим, один на агронома, уже на третьем курсе, парень наш. И на экономиста свою деваху учим, и на инженера по машинам.
— А как молодежь на все эти меры?
— Так мы только недавно объявили эти меры. Будем пояснять, учителей к этому делу пригласили, они обещали помогать. И еще одно, Андрей Михайлович… С нового учебного года для школы трактор маленький выделяем и машину легковушку, из списанных восстанавливают. Чтобы все наши школьники научились на тракторе и на машине. Дружбу к машине надо с детства прививать…
— Ну, а еще что нужно делать?
— А еще надо особое внимание обратить на баб. Через них все зло, а надо, чтобы добро шло. — Соколов передохнул, снова вытер потный лоб. — Кому труднее всех жить в деревне? Конечно, бабам. Она и на работе наравне с мужиком, а то и побольше делает, и по дому главная работа на ней лежит. Сильно достается нашим женщинам, понимаешь, вот они-то и не хотят, чтобы ихние дочки в деревне оставались, выталкивают своих детей в город — там легче жить. Теперь забогатели, своим ребятам, которые в город подались, помощь оказывают — сальца, маслица, да и деньгами, только, понимаешь, держись за город. Так что, Андрей Михайлович, через баб нужно эту работу проводить… Вот мы и решили, с осени еще: два выходных в неделю — пока для доярок и телятниц, а потом посмотрим… И отпуск дояркам и телятницам месяц в году, а мужикам пока две недели. На торгашей жмем: побольше стиральных машин завози! Харитоновна моя не нахвалится стиральной машиной.
— Уж очень хорошо! — подала голос из кухни Харитоновна. — А женщинам надо помочь…
— Вот все, что мы можем, Андрей Михайлович. А остальное от города ждем, от нашего начальства.
— Что же именно?
— Культуру! Культурный отдых в деревне без помощи горожан нам не наладить. И музыканты нужны, а то уговорили меня купить в клуб пианино, а играть никто не может. И физкультурники нужны, и вообще культурные работники. Тут город должен с деревней поделиться, а как — сами подумайте. Приказом, понимаешь, может и не выйдет, надо придумать, чтобы добровольно пошли… А насчет другого… — Соколов задумался, но не надолго. — Внимание деревне, любови этой самой, понимаешь, побольше… Машины чтобы понадежнее, чтобы заказы наши побыстрее выполнялись. Сам посуди, Андрей Михайлович. Всю жизнь, как я помню, не хватало нам запасных частей для машин, всегда перебои, всегда бегаешь по всему свету, ищешь, просишь. Разве это уважение крестьянского труда? В газетах писали недавно, все планы промышленность перевыполняет, а по запасным частям для тракторов и других сельских машин опять сорвано… Нет, надо построже относиться к заказам деревни. У‑ва-жи-тель-но, — по складам растянул последнее слово Соколов.
Он поднялся со стула, подошел к Павлову.
— Вот телевизоры… Ребятишки любят смотреть, да и все, когда, понимаешь, работает, — оговорился он. — А что они видят? Вот показывали как-то один завод… Рабочие, а там больше женщин, в белых халатах, сидят себе, какие-то маленькие детальки вставляют в приборы. А отработали — на автобусе едут по улице, на которой цветов больше, чем у нас в полях. За город некоторые едут, закусочка там, водочка или пиво… Ну, не жизнь, а рай земной! Хорошо показали, и все это в нашем областном центре. Так что бы вы думали? Шесть девчонок разузнали адрес училища, которое кадры готовит для этого завода, и подали туда заявления. — И неожиданно для Павлова повторил почти в точности слова, которые говорила сегодня Варвара Петровна. — Последнюю нашу молодежь уведет теперь из деревни этот телевизор!
