— Нам вдалося, дорогой Петре Юхимович, зробыты картину до вэлыкого свята — сториччя Лэнина — з його образом. — И ни слова о Шмидте, не говоря уже о создателях фильма.
После просмотра гости окружили столики с напитками. Оживленно обменивались мнениями о фильме. Я, стоявший в стороне от кормушки, все же слышал слова одобрения и даже восторги. Подробности приводить не буду — нескромно.
— А этот Матвеев — украинец. Цэ так?
— Вин и вчился у нас. Евгений Сэмэнович, що вы там стоите? Пидийдить сюды, — с подчеркнутой любезностью пригласил меня «голова».
Я подошел. Пожимали руки все. Наверное, потому, что первым это сделал Шелест.
— Что вас держит в Москве? Ну, война раскидала сынов по стране, а теперь надо возвращаться домой… А то и Бондарчук, и Леня Быков, и вы где-то вдалеке от родины. Иванов, внесите предложение… А фильм настоящий. Спасыби! Проблэмы? — спросил по-доброму секретарь ЦК.
— Есть, Петр Ефимович! — осмелел я. — На студии очень много талантливых людей… Но как-то все незаслуженно обойденные.
— Чем? — спросил Шелест.
— Страшная нужда в квартирах, в зарплате, в званиях… — Мне было с руки просить за других. Для себя я не просил ничего — я жил в Москве.
Впоследствии кое-кому из артистов звания дали, а вот насчет квартир — не знаю, как вышло…
В Москве фильм принимали А.В.Романов и кое-кто из членов коллегии Госкино. Приняли хорошо.
— Запомни, Матвеев, что первые слова восторга тебе высказал Марк Донской! — Улыбаясь и обнимая меня, живой классик нашего кино говорил о себе почему-то как бы в третьем лице. Очевидно, для того, чтобы я понял значимость момента, а также значимость слов.
На четвертом Всесоюзном кинофестивале в Минске «Почтовый роман» был удостоен Первой премии как фильм на историческую тему. (Первую премию фильму на современную тему присудили картине С.Кулиша «Мертвый сезон».)
Поскольку впереди «маячил» юбилей Ленина, то вокруг нашего фильма начался ажиотаж: картина оказалась тем самым «яичком к Христову дню»…
В моей квартире раздался звонок из Комитета СССР по кинематографии.
— Евгений Семенович, соединяю вас с Владимиром Евтихиановичем, — проговорил помощник.
— Привет, — раздался знакомый голос первого заместителя председателя Госкино СССР Баскакова. — Поздравляю.
— Спасибо, с чем?
— Так уж и не знаешь?
— Нет.
— «Почтовый роман» по решению коллегии будет представлять наше искусство на Втором международном кинофестивале в Японии. Готовься!
— В каком смысле? — решил пошутить я. — Помыть шею и уши?
— Да нет. Надо кое-что поправить в картине.
— Что?
— Да малость подрезать. Например, там у тебя Ленин говорит: «Революция и любовь — понятия одной чистоты; они всегда рядом»… — Я молчал, холодея. — Понимаешь, нас могут обвинить в экспорте революции. Зачем обострять отношения?
Я был потрясен.
— Владимир Евтихианович, это недоразумение. Ленин в фильме сравнивает революцию с обновлением, с весной, а не с разрушением. Это во-первых. Во-вторых, вырезать фразу невозможно — она на музыке…
— Однако эту фразу надо удалить из фильма!
— Картину принимало Политбюро ЦК КП Украины. Одобрило. Я это сделать не могу. Сами звоните в Киев. С Храбровицким вы говорили?
— Он против. Но автор фильма — ты. Ты и исправишь.
— Извините, я не могу. Руки не поднимутся.
На этом наш разговор оборвался. Меня охватило отчаяние от чьей-то глупости и идиотизма. Но решил окончательно: с ножницами к фильму не прикоснусь.
Звонок из Киева. Звонил С.П.Иванов. Слышу — в трубке ор:
— Цэ шо, Украину щитають задворками? Жодного кадры-ка не выризать! Цэ наказ (то есть приказ. — Е.М.) Всэ!
Взыграли республиканские амбиции. Бог с ними… Паны дерутся…
Самое, на мой взгляд, интересное произошло в Осаке. Тогда там проходила Всемирная выставка, в рамках которой проводилось много культурных мероприятий. В числе их был и кинофестиваль.
Кстати, посещался он японцами плохо: зал, вмещающий 2000 человек, заполнялся в лучшем случае наполовину. А вот на «Почтовом романе» зал был забит. Признаться, члены нашей делегации — С.П.Иванов, Б.В.Павленок, Светлана Коркошко и я — были немало удивлены. Такой интерес зрителей к нашему фильму вызывал замешательство и даже — это без преувеличения — шок у фестивальной братии. Действительно, почему? И режиссер-постановщик, и имена главных исполнителей никому не известны… Ответ был прост: фильм советский! Накануне на экранах прошли другие наши картины — «Анна Каренина» и «Родная кровь»— и имели успех…
Свет в зале погас. В темноте мне казалось, что сердце бьется слышнее. Чем фильм может увлечь людей, живущих в другом измерении, по другим законам и традициям? Да, любовь героев общечеловечна. А Ленин, Шмидт и революция?.. Тревожило больше всего, пожалуй, закадровое, непонятное японцам звучание писем Шмидта. Одно дело голос, интонация, и совсем другое — иероглифы, титры.
Но японцы смотрели и слушали, затаив дыхание. И вдруг! Треск в звуке, скачок в изображении! Той фразы Ленина про любовь и революцию не оказалось. Кто-то по чьему-то приказу холодной рукой вырезал кусок!.. Кусок из живого тела фильма! Чем я выдал себя, не помню, но Борис Владимирович Павленок, похлопав меня по коленке, сказал:
— Ну, а ты боялся. Никто и не заметил…
Может, заместитель председателя Госкино СССР искренне посочувствовал мне и попытался успокоить меня, но мне все это показалось кощунством и издевательством. Поразило и то, что «голова» Иванов не возмутился. Такой грозный на Украине, здесь он с улыбкой изрек: «От сукины диты, всэ-такы вырезалы!»— и рассмеялся. Ну, действительно, зачем ему ссориться с союзным начальством? Проще поиграть на нервах художника…
Фестиваль был без призов, однако «Почтовый роман» отметили Золотым дипломом…
Госкино СССР давало очередной прием — на этот раз в честь кубинской киноделегации. Зал ресторана «Метрополь» наполняло русское и испанское многоголосье.
Улучив момент, я подошел к Владимиру Евтихиановичу Баскакову. К этому времени он уже не был одним из руководителей Госкино СССР, а занимался научно-исследовательским институтом кино.
— Владимир Евтихианович! — Я намеревался решительно высказать ему свою боль по поводу «обрезания». — Как все-таки случилось то варварство с «Романом»? Дело прошлое… И все же…
Баскаков был суровым начальником. Но я не без благодарности вспоминаю его. Это он после получения мною инвалидности благословил меня на режиссерский дебют. И сейчас, конечно, я рассчитывал на откровенность. И не ошибся…
— Все просто до абсурда, — сказал он. — Смотрят новый фильм в ЦК или на студии представители ЦК. Кому-то, чаще всего старшему в этой группе, что-то показалось неверным, вредным… Он и говорит свое «нет». Если остальные не согласны с этим «нет», в лучшем случае промолчат. В худшем — дружно закивают одобрительно головами и проговорят: «Да, вы правы. Это надо выбросить». Вот так все простенько. На кой черт нарываться на неприятности?..
— Чьей рукой отсекается то, что режиссером, автором и актером мучительно выстрадано?
— Ну, это дело техники… Ножницы у любого киномеханика есть. — К Баскакову подошли двое. Переводчик представил ему кубинца…
Зеленые глаза
В 1971 году экранизировалась прошедшая с шумным успехом по многим сценам страны пьеса Афанасия Салынского «Мария». Спектакли открыли ряд талантливых актрис — исполнительниц роли Одинцовой. Теперь, в кинематографическом варианте, им неизбежно предстояло соревноваться за право воплощать героиню на экране: на ком из них остановит свой выбор режиссер-постановщик фильма, запущенного в производство под названием «Сибирячка»?
А режиссер Алексей Салтыков, мужчина хотя и не робкого десятка, между тем пребывал в явном замешательстве: или создавать характер Марии по своему видению и ощущению, или брать на эту роль артистку готовенькую, со всеми ею уже найденными красками, интонациями, даже штампами.
