Что делать? Сегодня это просто: иди в суд и защищай свои честь и достоинство. А тогда разгоряченные коллеги заставили меня добиваться правды там, наверху!..
Куратором Малого театра в ЦК был серьезный, думающий театровед Юрий Рыбаков. Ему первому я и «поплакался в жилетку». Он успокаивал:
— Да, некрасивая история получилась… Но и для паники не вижу повода. Ваше право ответить «Крокодилу»…
В тот же день меня приняла министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева.
— Рецензию я не читала, но слыхала. Ну и что? Ну, грызутся между собой братья-писатели… Завидуют один другому…
— Играть-то не писателям, а актерам.
— Давно бы пора усвоить: критика и самокритика движущая…
— …сила нашего общества, — закончил я ставшую уже банальной фразу. Чем вызвал раздражение министра.
— Короче, что вы хотите?
— Ответить «Крокодилу» через «Известия».
— Правильно. Дайте понять сатирикам, что пресса у нас партийная, а не бульварная. Я сейчас позвоню Аджубею (он был тогда главным редактором газеты, — Е.М.). Алексей Иванович, — начала говорить Екатерина Алексеевна в трубку «вертушки», — Малый театр пожелал ответить «Крокодилу» статьей…
Она долго слушала то, что говорил редактор, потом сказала ему:
— Хорошо, прочти, они тебе позвонят. Поверь, спектакль действительно хороший.
Повесив трубку, министр как-то директивно обратилась ко мне:
— Вам бы сейчас заниматься больше тем, как наладить творческую и производственную атмосферу в театре, думать о репертуаре, а вы все подогреваете склоки. Партия заботится об инициативе народной, хорошем настроении народа… А вы вдруг затеваете постановку «Антония и Клеопатры», «Бориса Годунова», где борьба за власть… кровь…
Возвращаясь в театр, я передумал о многом. О том, что для вновь назначенного главного режиссера Малый театр — лишь ступенька, переходный этап. Да, поработать главным режиссером в таком театре — это украсит любую творческую биографию. Но все понимали, что Евгений Симонов у нас не задержится, — его ждал театр имени Вахтангова, которым руководил Рубен Симонов, к тому времени уже думавший о своем сыне как о преемнике. Так что заниматься труппой Малого театра всерьез Евгений Рубенович даже и не будет пытаться.
Да. по инициативе нового главного режиссера решили ставить «Антония и Клеопатру» Шекспира и пушкинского «Бориса Годунова». Уже вывесили распределение ролей: Клеопатра — Руфина Нифонтова, Антоний — Евгений Матвеев. Повисело это распределение недели две, потом его вдруг сняли. Я спросил: «Что случилось? Почему нет репетиций?» Ответили, что Е.А.Фурцева вызывала к себе Е.Р.Симонова, и он вернулся в театр расстроенный. Тогда-то и исчезло объявление о распределении ролей — не будет задуманного спектакля. Так что не сыграть мне шекспировского Антония, как не сыграть (пусть и во втором составе) Бориса Годунова, в роли которого должен был выступать на премьере Михаил Иванович Царев.
К тому времени, после сыгранных мною в кино Макара Нагульнова и Нехлюдова, образов резко противоположных, казака и князя, у меня было о чем подумать. Я уже почувствовал в себе диапазон, масштаб, понимал, что больше не могу выходить на сцену Малого театра в ролях серо-розово-голу-бых героев в слабых пьесах А.Софронова и Г.Мдивани. Я мечтал о настоящих, мощных, серьезных работах… И вот теперь, когда в театре мне ничего не светило, когда и здоровье мое после полученных на съемках «Поднятой целины» травм было не самое лучшее, когда и сама атмосфера в театре была далека от настоящего творчества, — у меня постепенно зрело решение уйти из Малого театра…
Но реальность требовала заниматься тем, ради чего я и ходил к высоким начальникам в ЦК и Министерство культуры… В кабинете директора театра собрался совет: Е.Е.Северин, Е.Р.Симонов, Е.Н.Гоголева и я. Пригласили и заведующую литературной частью Зинаиду Филипповну — обдумать вместе письмо-ответ «Крокодилу».
Гоголева настаивала на резкой отповеди журналу, Симонов, смеясь, предложил: «Я бы ответил снисходительно, шутя — щелчком по носу»… Северин, бывший министерский работник, хорошо знавший природу закулисных интриг, был строг и предусмотрителен: «Впадать в тон журнальной юмористики Малому театру не к лицу. Мы — Академия. Ответить надо достойной корректной репликой».
На том и порешили. Зинаида Филипповна отправилась к себе сочинять письмо… Но кто подпишет этот ответ? Директор театра предложил — для большей объективности должны подписать главный режиссер, поскольку не он ставил этот спектакль, и секретарь партбюро как артист, который не был в нем занят.
Поставили мы с Евгением Рубеновичем свои подписи под готовым письмом в газету. Звонить Аджубею досталось мне. Алексей Иванович воспринял мой звонок любезно. Наговорил мне много добрых слов про роль Нагульнова, согласился напечатать статью. Причем в его доброжелательном тоне чувствовалось одобрение нашей реакции и поддержка. Ободренные пониманием со стороны высоких инстанций и самого Ад-жубея, мы отправили свое письмо-реплику на выпад «Крокодила» в одну из самых популярных тогда газет страны.
И надо же! На следующий день в моей квартире раздался телефонный звонок.
— Слушаю.
— Ну что, «революционеры», получили по жопе? — Трубку бросили… Гудки…
Сказать, что я удивился этому анонимному звонку, не могу: я знал — злорадствовал кто-то из театра, из тех, кто не хотел принимать ни нового руководства, ни перемен… Но от кого же мы получили пинок под зад?
Открыл свежий номер «Известий», как всегда, с последней страницы. Увидел крупный заголовок «Обиделись. А зря». Под ним — уже помельче: «Реплика „Крокодилу“». Вижу — наше письмо, где были такие строчки: «…Спектакль „Палата“, по всеобщему признанию, — большая удача Малого театра в современном репертуаре. Почему же редакция „Крокодила“ считает необходимым облить эту творческую победу грязью?..» И дальше из нашей «реплики»: «…Позволительно задать вопрос редакции: считает ли она, что „рецензия“ написана с позиции подлинной заинтересованности в развитии современного искусства?»
А чуть ниже в газете было напечатано: «От редакции». Теперь уже «Известия» нас вразумляли: «…Удивляет прежде всего то, что, признавая на словах возможность разных точек зрения на произведение искусства, Е.Р.Симонов и Е.С.Матвеев самим тоном письма по существу начисто отрицают эту возможность… Неужели чувство обиды, некритическое отношение к своему спектаклю лишает их чувства юмора и желания творческого спора».
И в самом конце действительно дали нам «по жопе»: «Надо спорить, товарищи! Спорить, а не становиться в позу обиженных, как это сделали уважаемые нами мастера Малого театра».
Поразительно! «Известия», по сути дела, согласились с «Крокодилом», чем напрочь зачеркнули свое собственное прежнее мнение о «Палате». Нас высекли. Правды, поддержки искать было не у кого и негде. Горькие, очень горькие мысли приходили в голову: не иначе — мы попали в какие-то игры.
Разгадку ожидать пришлось недолго.
Приехав в Париж, мы (Вия Артмане, Лев Кулиджанов и я) были приглашены в наше посольство на просмотр французского фильма «Человек из Рио» с Жан-Полем Бельмондо в главной роли. Долго томились мы в ожидании сеанса — все ждали приезда А.И.Аджубея. Как только он появился, я постарался отступить в сторону, чтобы не встретиться с ним взглядом. Что-то неприятное шевельнулось во мне при виде его… Но…
— А, Евгений Семенович! — широко раскрыв руки, он сам подошел ко мне. — Поди, еще сердишься на «Известия»? — спросил, приятно улыбаясь, заместитель заведующего идеологическим отделом ЦК.
— Уже забылось, Алексей Иванович, — коротко ответил я.
— Ерунда все. Пойми… Ну, высекли бы мы, допустим, слесаря, а не артиста… Авторитет же газеты в том, что для нас нет привилегированных…
Не очень твердо ступая, он направился в зрительный зал. Уселся. На экране пошел «Человек из Рио».
А я, человек из России, думал о чести, достоинстве и прочей «ерунде»…
Леонид
1960–1964 годы были у меня периодом высокого напряжения творческих сил. Сам себе мог бы позавидовать… Почти параллельно шла работа в кино — над образами Нагульнова в «Поднятой целине», Нехлюдова в «Воскресении», Трофима в «Жеребенке» — ив Малом театре — над ролью Михаила Ярового в «Любови Яровой». Испытать такое счастье в жизни удается не всегда и не всем актерам. И каждая роль требовала максимальной нервной и физической отдачи.
