— Просто специальный робот в виде машины, — небрежно пояснил Бандер.

Машина двигалась медленно, плавно. Двери открывались при её приближении и закрывались за ней. Все двери были украшены разными рисунками, словно роботам было дано указание украшать их как попало.

И впереди и позади было темно. Но машину всё время сопровождало свечение, подобное солнечному, но не дающее тепла. Как только двери открывались, в комнатах тотчас же становилось светло. И всякий раз Бандер медленно и грациозно поводил рукой.

Казалось, путешествию не будет конца. Время от времени машина поворачивала, и довольно долго казалось, что подземный особняк находится на одном уровне. Но в одном месте обозначился пологий спуск.

Везде, где бы они ни проезжали, им встречались роботы, — их было десятки, сотни — и все занимались работой, смысл которой Тревайз понимал с трудом. Машина проехала через большой зал, где много роботов сидели за рядами столов.

— Что они делают, Бандер? — спросил Пелорат.

— Ведут учет, — ответил Бандер. — Статистические записи, финансовые счета и всё такое прочее, во что, к счастью, мне нет нужды вникать. У меня не такое уж бездействующее поместье. Примерно четверть площади занята садами, десятая часть — зерновыми, но основная моя специализация — всё-таки сады. Мы выращиваем лучшие фрукты в Галактике и вывели множество различных сортов. Персики Бандера — настоящие солярианские персики. Мало кто ещё здесь выращивает персики. У нас — двадцать семь сортов яблок и… и так далее. Роботы могут проинформировать вас точнее.

— И что же вы делаете со всеми этими фруктами? — спросил Тревайз. — Вы же не можете съесть всё сами?

— Конечно. Выращивание фруктов — моё маленькое увлечение. Я торгую ими с другими поместьями.

— И на что же вы их меняете?

— Главным образом на минеральное сырье. В моём поместье нет сколько-нибудь ценных месторождений. Кроме того, я вымениваю многое другое, что необходимо для поддержания здорового экологического равновесия. У меня здесь очень много растений и животных.

— Видимо, обо всём этом заботятся роботы, — высказал предположение Тревайз.

— Именно. И весьма успешно.

— И всё это для одного-единственного солярианина?

— Всё это — для поместья и его экологической устойчивости. Я единственный из соляриан лично осматриваю всё своё поместье, когда пожелаю, а это — часть моей абсолютной свободы.

— Вероятно, — сказал Пелорат, — другие соляриане тоже поддерживают местное экологическое равновесие и владеют болотами, горными районами или морским побережьем.

— Скорее всего, — ответил Бандер. — Подобные вопросы решаются у нас на конференциях, посвященных решению планетарных проблем.

— И как часто вам приходится собираться? — спросил Тревайз.

Машина ехала по довольно узкому коридору, длинному, без дверей. Тревайз предположил, что это туннель, проложенный в твёрдых породах и служащий переходом между двумя частями поместья.

— Слишком часто, — ответил Бандер. — Почти каждый месяц мне приходится посвящать часть своего времени собраниям одного из комитетов, членом которых я состою. И всё же, хотя в моём поместье и нет гор или болот, мои фруктовые деревья, рыбные садки и ботанические сады — лучшие на планете.

— Но дружочек… то есть прошу прощения, Бандер, — извинился Пелорат, — я думал, что вы никогда не покидаете своего поместья и не навещаете других…

— Конечно, нет, — оскорбленно отозвался Бандер.

— Я ведь только так подумал… — успокоил его Пелорат. — Но в таком случае как вы можете быть уверены, что у вас всё самое лучшее, если никогда не изучали и даже не видели другого?

— Я сужу об этом по спросу на мои товары в межсолярианской торговле.

— А как насчёт промышленности? — поинтересовался Тревайз.

— Есть поместья, производящие оборудование и механизмы. Как я уже говорил, в моём поместье делают теплопроводные стержни, но это довольно просто.

— И роботов.

— Роботов производят всюду. Солярия всегда была лидером Галактики в конструировании самых умных роботов.

— Вы и теперь лидеры, похоже, — сказал Тревайз. Это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос.

— Теперь? — удивился Бандер. — С кем же нам теперь состязаться? Роботов сейчас делают только соляриане. На ваших планетах их не производят, если я верно понимаю то, что слышу на гиперволнах.

— А другие космонитские планеты?

— Я же сказал. Они больше не существуют.

— Совсем?

— Не думаю, что где-нибудь, кроме Солярии, остались живые космониты.

— Значит, здесь никто не знает о местонахождении Земли?

— Кому это нужно?

— Мне, — вмешался Пелорат. — Это область моих исследований.

— Тогда, — сказал Бандер, — я бы посоветовал тебе сменить область исследований. Я ничего не знаю о местонахождении Земли и не знаю никого, кто бы знал — я не дал бы даже кусочка металла, из которого делают роботов, — ответ на этот вопрос.

Машина остановилась, и Тревайзу показалось, что Бандер обиделся. Однако, выйдя из машины, солярианин снова принял обычный самодовольный вид и дал остальным знак выходить.

Освещение в комнате, куда они попали, осталось немного приглушенным даже после пассов Бандера. Дверь вывела их в коридор, по обе стороны которого находились комнаты поменьше. В каждой из них стояли одна или две расписные вазы. Около некоторых стояли устройства, судя по всему — фильмопроекторы.

— Что это, Бандер? — спросил Тревайз.

— Место упокоения предков, Тревайз, — ответил Бандер.

Пелорат с интересом огляделся:

— Здесь предан земле прах ваших предков?

— Если под словами «предан земле» ты имеешь в виду захоронение в почве, то ты не совсем прав, — ответил Бандер. — Мы под землей, но это — моя усадьба, мой дом, и прах находится в нём, как и мы сейчас. В нашем языке существует выражение «предать дому». — Он помедлил и добавил: — «Дом» — древнее слово, означающее «особняк».

— И здесь все ваши предки? — спросил Тревайз. — Сколько их?

— Около сотни, — ответил Бандер, не стараясь скрыть гордости. — Девяносто четыре, если точнее. Конечно, самые древние — не истинные соляриане; по крайней мере, не в современном смысле этого слова. Они были полулюдьми — мужчинами и женщинами. Прах этих полупредков помещен их непосредственными потомками в урны неподалеку отсюда. Естественно, я не захожу в те комнаты. Это «стыдостранно». Так это чувство называется по-соляриански, но как это перевести, я не знаю. У вас может и не быть такого понятия.

— А фильмы? — поинтересовалась Блисс. — Как я понимаю, вот это — кинопроекторы?

— Дневники, — ответил Бандер. — Жизнеописания. Сцены их бытия, заснятые в самых любимых уголках поместья. Это означает, что они в каком-то смысле не умерли совсем. Часть их сохранилась, и это часть моей свободы. Я могу присоединиться к ним, когда пожелаю, и посмотреть тот или иной кусочек фильма.

— Но не из этих «стыдостранных», да?

Бандер отвел взгляд.

— Да, — признался он, — но у всех нас были такие предки. Это общее несчастье.

— Общее? У других соляриан тоже есть такие склепы? — спросил Голан.

— О да, у всех, но мой — самый лучший, самый красивый и ухоженный.

— А ваш собственный склеп уже подготовлен?

— Конечно. Давно построен. Это стало моей первейшей заботой, как только я унаследовал это поместье. И когда я лягу во прах, выражаясь поэтически, мой наследник должен будет заняться постройкой своего склепа — и это будет его первейшая забота.

— У вас есть наследник?

— Будет, когда придёт время. Я могу ещё долго прожить. Когда я должен буду уйти, у меня будет взрослый наследник, вполне созревший для того, чтобы управлять поместьем, с хорошо развитыми долями мозга, преобразующими энергию.

— Это будет ваше дитя?

— О да.

— А вдруг случится что-нибудь непредвиденное? — Тревайз прищурился. — Думаю, от случайностей и несчастий не застрахована даже Солярия. Что произойдёт, если солярианин ляжет во прах преждевременно, не имея наследника, или его наследник слишком молод для управления поместьем?