Басовитый стук «Максима», резкие, как щелчок хлыста, выстрелы СВТ [79]— за всем этим стояли десятки и сотни смертоносных кусочков свинца, пожинающих свою жатву. Колонна, вопреки всякому здравому смыслу, остановилась в походном состоянии. Практически все бойцы находились в кузовах грузовиков либо в салонах легковых автомобилей. Более легких целей придумать было нельзя.

Как только протянувший ко мне руку охранник получил пулю в голову, я тут же рухнул на землю. Наверное, одновременно с долетевшим до меня звуком выстрела.

Упал и сразу прикрыл голову руками, сжавшись в комок. Над головой что-то замолотило в грузовик, будто кто-то со всей дури колотил по жестянке палкой. В уши вонзился истошный крик, мат, прервавшийся бульканьем, и истошный ор во всю глотку.

Выстрелы, выстрелы, выстрелы. Громкие, ошеломляющие. Треск деревянных бортов, шмяканье в людские тела, звонкие удары по железу. Визг пролетающих в опасной близости от меня пуль. Шлепанье попаданий в землю. Свист пробитых шин, обвисающих на скатах, дзонканье рикошетов от колес.

Приподняв голову, я секунду созерцал колесо грузовика, находящегося передо мной метрах в пяти, а затем прямо с земли юркнул под днище автомобиля. Сразу не мог себе объяснить, почему я действовал именно так и почему посчитал данное место надежным укрытием. Лишь устроившись за диском, старательно спрятав за него голову и улегшись так, чтобы быть полностью прикрытым им от огня, я понял, что к чему.

Даже не будучи специалистом, я могу вам сказать, что плотность огня была вполне достаточной, чтобы разнести что угодно к чертям собачьим. И это нападавшие демонстрировали с большой охотой, превращая все автомобили в груду металла, начиненную человеческими телами. Грузовик же, под которым я нашел свое спасение, даже не потерял колеса. Они были целыми, с шинами, не тронутыми ни одной пулей. Все попадания прошлись по кабине и бортам. Глупо было бы не понять подобный намек.

Снова залаял крупный калибр нападавших, и жестяные звуки пробитий заколотились в уши. Гулко, громко, на пределе выносливости моих барабанных перепонок. На фоне работы главного калибра подрывы гранат за моей спиной показались детской шалостью, наивными хлопушками.

Сколько длилось все это, я сказать не могу. Субъективное восприятие реальности утверждало, что очень-очень долго. Однако трезвая и незамутненная логика подсказывала, что вряд ли больше трех-четырех минут. Именно через это время, старательно перекрывая звуки винтовочных выстрелов и отрывистые пулеметные очереди, раздался первый крик:

— Не стреляйте, сдаюсь!

— Сдаюсь, сдаюсь, хватит! — вторил ему другой.

И третий. И еще один. Всего — четверо. Из всей колонны, насчитывающей, на мой взгляд, не менее пятидесяти человек.

— Выходите все сдавшиеся! — услышал я уверенный голос человека, привыкшего отдавать приказания. Я аккуратно выглянул из-за колеса, кидая взгляд на кусты напротив. Понятное дело, что если в меня не стреляли, значит, имели какие-то виды. Ведь оба охранника, что были при лейтенанте, получили в тыкву почти одновременно. Я был, думается, мишенью не тяжелее их. Однако меня оставили в живых. И даже любезно указали место, чтобы спрятаться от обстрела.

Я это к тому, что не выходить у меня резона не было. Выбравшись из-под днища грузовика и осмотревшись, я только утвердился в своей мысли.

Автоколонна представляла из себя жалкое зрелище. Оба «Хорьха» были усеяны оспинами попаданий. Как в кино показывают — дырка в палец диаметром, с паутиной лопнувшей краски. Мертвые тела в салоне, щедро разлитая кровь на мундирах, битое, осыпавшееся прямо на лица, стекло. Перевернутые мотоциклы дозора, изрешеченный грузовик, с рваным в клочья, лениво тлеющим тентом. Дым из-под изувеченного капота, сбитые до скатов шины.

Броневик с сорванной башней, задранными бортовыми листами и отлетевшими колесами с одной стороны ткнулся кормой в землю. Там не то что подготовиться к атаке — даже понять, что происходит, не успели.

На фоне всего этого ужаса и безобразия мое укрытие смотрелось просто здорово. Судя по всему, несколько очередей и снарядов из пушки — вот и все, что досталось грузовику. Неудивительно, что первый сдавшийся опасливо выглянул именно из-за него. Если и можно было уцелеть в этом аду, то только используя эту неожиданную щедрость нападавших.

Держа руки на виду, я сделал несколько шагов вперед и остановился. В паре метров от меня встал один из тех, кто ехал со мной в грузовике. Справа от него расположились еще трое, судя по всему, все выжившие после нападения.

Испуганные, с шалыми от страха глазами, измазанные в земле, эти четверо представляли собой жалкое зрелище. Вполне вероятно, еще двадцать минут назад кто-то из них весело смеялся, когда пинал меня в зад, выкидывая из машины. Верно, тогда им казалось это забавным — ощущать себя сильнее связанного и избитого парня. Теперь же, не сделав ни одного выстрела в тех, кто убивал их товарищей, они поспешили сдаться на милость победителя.

Покосившись в их сторону, я мысленно плюнул и сделал несколько шагов вперед. Будь что будет, но стоять в одном ряду с этими тварями я не собирался.

— На колени, руки за голову, — и эту команду я тоже проигнорировал. Скосил глаза в сторону рухнувших на землю пленных, а сам так и остался на ногах, демонстрируя открытые ладони.

Четверо, вынырнувшие из кустов, были облачены в знакомые мне по фильмам разведывательные комбинезоны. Так сказать, предтеча нынешнего камуфляжа. Быстро пересекли открытое пространство, и двое из них остановились рядом со мной, взяв под прицел четверку пленных. Другие двое, держась парой, прикрывая и страхуя друг друга, принялись за обход колонны, начиная с последнего грузовика. Один держал наготове пистолет-пулемет, а второй был вооружен пистолетом. Заглянув в кузов «Опеля», боец в комбезе ловко запрыгнул в него. Секунду спустя я услышал выстрел и отвел глаза, встретившись взглядом с тем, кто стоял рядом со мной.

— Ну и? Кто ты такой? — пытливо спросил меня обладатель того самого уверенного голоса.

Я посмотрел на него. В серые, какие-то очень взрослые глаза, не слишком перекликающиеся с достаточно молодым лицом. Заостренный нос, твердая линия подбородка и скул, слегка удлиненное лицо. Серьезное такое, я бы даже сказал, жесткое. И глаза.

Такие, знаете, будто насквозь тебя видят, как рентген. Впрочем, врать я не собирался в любом случае.

Вздохнув, я привычно произнес:

— Боюсь, вы не поверите. Но я из будущего… — и тут же спохватился. Хотя нет, стоп — какое же будущее? Я ведь из мира, где Вермахт потерпел поражение и русские не стали рабами. Где мы спутники всякие запускали, первыми в космос вышли, БАМ построили, заводов кучу. А здесь, здесь же все по-другому. С ног на голову. Как в кривом зеркале. Так что какое здесь будущее может быть? Ну, оскотинятся до конца все русские, еще поколение рабов родится, а затем еще — послушных и мирных животных. Здесь ничего нет в перспективе для моего народа. Да и самого народа-то…

Не знаю, кому и что я доказываю. Ей-богу, не знаю и даже задумываться не хочу. Но, тем не менее, твердо взглянув в лицо бойцу, я ответил:

— Я из будущего. В котором мы победили.

Я не знал, от чего отказываюсь. Но четко представлял, к чему меня приведет мой отказ. Действительность не обманула ожиданий.

Длинные бараки, огражденные двумя рядами колючей проволоки, с проложенным меж ними так называемым «коридором безопасности». Для чего он? Да для охраны, патрулирующей периметр и следящей, чтобы никто вдруг не попортил «колючку» и не рванул в побег.

Насколько абсурдным будет предприятие по обретению свободы, становилось ясно уже с первого взгляда на всю систему охраны. С трех сторон, окружающих лагерь, тянулась ровная как стол степь. Таблички на колышках с немецкой аккуратностью поясняли, что данная местность заминирована. Свободной от мин оставалась лишь широкая дорога, ведущая к воротам лагеря. Длинная и прямая, свободно простреливаемая как с собственной территории, так и с отстоящих вдоль домов самого города.