— Ахмед заплатит за тебя цену в пять раз. Выгодно. Или ты остаешься у меня. Какой вариант предпочитаешь?

Вот мы и подошли к сути. Хорошо, что не стали тянуть резину, запугивать. Это свидетельствовало об уме и дальновидности. А как раз вот эти качества не могли меня радовать. Впрочем, чего тут думать. К Ахмеду за цену в пять раз мне совсем не хотелось. По большому счету подобный вариант я держал в уме, когда ломал зверька. Все же на глазах, красиво, и я старался очень эффектно сработать. Это был один из шансов, и он выстрелил. Я заинтересовал собой этих военных.

— Второй. Только мне бы хотелось узнать, в чем тут дело. Можете смеяться, но я реально из будущего. Объясните, что здесь творится.

Командиры переглянулись, и один из них, определенный мной как полковник, встал с лавки.

— Хорошо. Задавай вопросы. Я скажу Ахмеду, что ты не продаешься… — Старший, сделав пару шагов, обернулся: — Ты знаешь их язык?

Я честно покачал головой:

— Только несколько фраз.

Что делать, если ты… мертв?

Если твою плоть разорвали пули и над ней тщательно поработал нож. Да тебя бы и мать родная не узнала в измазанном кровью и землей теле, торопливо брошенном в неглубокой балке.

Ты был упрям, когда это и в самом деле было нужно. Не произнес того, что хотели от тебя услышать, и последний удар в сердце был надежным и деловитым. Мстительным. Стая, которая напала на след тех, кого ты защищал, по твоей вине лишилась двоих участников. Ты хотел после этого милосердия к себе?

Нет, конечно…

Свиридов сидел на траве, по-турецки скрестив ноги. Сорвал несколько сочных, зеленых стеблей, сжал в кулак, чувствуя их податливую упругость кожей. Он чувствовал. Солнце, светящее в лицо, мягкую теплоту земли, свежее дуновение ветра, охлаждающее кожу. Муравья, бегущего по пальцам. Лейтенант поворачивал руку, и насекомое, перебирая ножками, проскочило на обшлаг рукава, промчалось по предплечью.

Свиридов опустил взгляд. И снова, как несколько секунд тому назад, посмотрел на свои ноги. Совершенно целые.

Не удивляясь уже, аккуратно провел кончиками пальцев по лицу, не обнаруживая запекшейся крови и открытых ран. Не чувствуя никакой боли. Будто бы все, произошедшее с ним, было одним длинным сном.

Лейтенант в унисон своим мыслям несогласно качнул головой. Плен и лагерь он бы с радостью посчитал привидевшимися. И время, проведенное им в составе Восточного батальона, с легкостью бы объявил горячечным кошмаром. Но только не последние два дня его жизни. Только не их.

— Нет! — произнес он громко, утверждая свои чувства голосом. — Только не их!

Черт побери, как бы этого не хотелось! Принимая то свое, последнее решение, Свиридов четко осознавал, что не об искуплении идет речь. И не о прощении, которое он, без сомнения, должен был заслужить. Дело было в конкретных людях — Терехове, Ваньке и Даниле и, конечно же Насте, да и во всех остальных разведчиках. Тогда было одно стремление — здесь и сейчас встать, остановить немцев и дать уйти своим.

И если это не правда, и он погиб как-то по-другому, то значит, погиб он зазря. Или пуще того, ему привиделось все, и он жив. Тогда еще горше. Тогда он жив — зря.

— Лейтенант? — услышав, Свиридов повернулся, и… облегченно вздохнул. Проворно поднялся на ноги и сделал несколько шагов навстречу Илюхину. Увидел ровно то же легкое непонимание в его глазах и растерянность. Парадоксально, но именно это и успокоило.

— Ты погиб. Прикрывая ребят. Так? — Свиридов пожал руку своему сержанту. Отчасти, чтобы убедиться, что тот настоящий. Живой. Рука оказалась теплой. Илюхин, крепко ответив на рукопожатие, кивнул:

— Так, — и подумав секунду, добавил. — Одного я свалил.

— Видел, — тут же ответил Свиридов, — я видел это. Я последним оставался из нас.

Они замолчали. Будто бы по команде повернулись, глядя в сторону приближающихся к ним людей. Убитых на их глазах… несколькими минутами ранее. Илюхин аккуратно высвободил свою руку из ладони Свиридова. Хмыкнул, стараясь за нехитрым этим действием скрыть свою растерянность.

— Лейтенант, — Жилов и Захаров остановились в нескольких шагах от них. Невредимые. И удивления на их лицах не было. Его место заняло понимание, и… легкие, недоверчивые улыбки.

Казалось бы, самое время разразиться речами, перебивая, заглушая друг друга, спрашивать и спрашивать, однако ничего такого не произошло. Они просто стояли, рассматривая один другого, будто видя в самый первый раз. Говорить не хотелось. Будучи вместе, жизнь назад, они сделали гораздо больше, нежели могут значить любые слова.

— А капитан и его люди? А ребята? Что с ними? — первым нарушил молчание Жилов.

— Не знаю. Мы все погибли, — покачал головой Свиридов. — Я последний оставался. Выстрелили по ногам, взяли. — Лейтенант замолчал.

Никто не решился торопить его, а сам Свиридов использовал короткую паузу на воспоминания. Те пару минут, что он выиграл преследуемым, возможно, они спасли их? Очень хотелось надеяться на это и верить.

— Я ничего не сказал им, — закончил свою мысль лейтенант.

— Правильно, — коротко кивнул Илюхин. И в этом «правильно» не было ни капли сострадания и сопереживания. И жалости тоже не было. Лишь одна констатация факта, суровый, но наиболее справедливый вердикт — правильно. Хоть раз в жизни, пусть на исходе ее, а все же — верно.

Может, оттого они сейчас здесь? Не в аду, на сковородке у чертей, не в какой-то вечной пустоте и не где-то еще, под землей, к примеру. А именно тут, где трава, ветер, и они — не растерзанные пулями трупы, которые никто не похоронит, а живые?

— Может быть… это наш второй шанс? — озвучил Жилов мысль, мелькнувшую в тот момент в голове у каждого.

Короткий, неуверенный лай прервал их. Свиридов обернулся, с недоумением увидев небольшую, поджарую собачонку. Коричневой масти, короткошерстную, лоснящуюся от ухоженности. Напряженно замершую в стойке, нетерпеливо перебирающую передними лапами.

— Что за черт? — невольно произнес, нахмурившись, лейтенант.

Однако времени, чтобы осмыслить произошедшее, у него не было. Свиридов даже команду не успел отдать, как из-за кустов на небольшую полянку, где находились его бойцы, выбрался еще один человек.

— Тихо, Басти, — произнес он на чистейшем немецком и с недоумением уставился на четверых человек. Было ясно, что для него встреча в лесу была полнейшей неожиданностью. Впрочем, ровно с той же очевидностью можно было заявить, что и Свиридов со своими людьми ничего подобного не ожидал.

— Кто вы такие, черт подери? И что делаете здесь? — будто плетью стеганул.

Свиридов выпрямился, лишь в самую последнюю секунду опомнившись, чтобы не щелкнуть каблуками.

Наряд на мужчине был странный. Отличный от всего, к чему привык Свиридов. Шляпа с нелепым пером, куртка, патронташ на поясе, сумка на ремне. Мешковатые штаны, заправленные в щегольские, измазанные до высоких отворотов, сапоги.

Не дождавшись ответа, человек сделал несколько шагов, оказавшись в непосредственной близости от Свиридова. Взглянул на форму, задержался взглядом на щите РОА на плече, хмыкнул непонятливо и уставился в лицо лейтенанта:

— Так кто вы? И что делаете на моей земле?

Ростом он был сравним со Свиридовым. Может, на пару сантиметров пониже. С крупными чертами лица, длинным, мясистым носом, рыжеватыми бровями и бледной, веснушчатой кожей. Еще он был постарше, можно сказать, пожилой, ближе к пятидесяти. С колючими, злыми глазами и требовательным, привыкшим повелевать голосом.

Свиридов снова не ответил. Ни он, ни один из его людей. Лейтенант только посмотрел поверх головы человека, за его спину. Туда, откуда появился столь нежданный гость, называющий себя хозяином земли.

— Не понимаете? Откуда вы взялись такие… что за форма?

Чем он мог напугать? Напором своим, словами разве что. Грозным взглядом. А меж тем, судя по всему, он был один, и это имело значение гораздо большее, нежели любые угрозы. И ружье у него висело на плече, а не находилось в руках, в немедленной готовности к выстрелу.