— Конечно! Я побеждал ее в сотнях обличий. Я убивал смерть, изрыгающую огненные лучи, я повергал ее, размахивающую мечом, потрясавшую копьем и скакавшую на остротаранной колеснице. На этот раз она придет в облике тучи стрел. Их будет слишком много. И одна из них найдет мое горло.

— Нет, — сдавленно шепнула Афо, и внезапная горячая слезинка обожгла кожу Леонида.

— Да ты что?! — весело захохотал он. — Вытри немедленно! Не хватало еще чтоб б я утешал плачущих богинь! Я пошутил.

Афо улыбнулась, робко и чуть обиженно.

— Дурак! — констатировала она.

— Конечно. — Спартиат заглянул в аквамариновые глаза. — Никакой смерти не одолеть того, кого любит такая женщина!

Афродита радостно рассмеялась и потянулась к его губам. Даря любовь она была великой богиней, желая любви она становилась обычной женщиной.

— Я люблю тебя, моя женщина! — прошептал спартиат.

Вечер и последовавшая за ним ночь принадлежала лишь им. Звезды плясали колдовской хоровод, сплетаясь в причудливые ожерелья созвездий.

Первые лучи солнца осветили фигуру могучего всадника, скакавшего по Тегейской дороге. Мгновением раньше они коснулись бархатистой щеки Афо, разметавшейся на пушистом покрывале в своей опочивальне. Глухо каркнул проснувшийся ворон Аполлона Пейр и тут же смолк, завороженный красотой забывшейся в сладком сне женщины, чье лицо излучало красоту и счастье. Еле слышно вздохнул Зефир, набрасывая легкое покрывало облаков на ослепительно завистливое солнце.

— Тихо! — шепнул он Пейру. — Она устала. Она влюблена.

— По уши! — каркнул Пейр, славившийся своим несдержанным языком, и улетел к трем дубам, в чьей коре водились необычайно вкусные червячки.

Он осмотрел этот узкий проход с вершины горы, затем не поленился спуститься вниз, чтобы вымерять его шагами. Кожаные эндромиды по щиколотку вязли в сухом, испещренном колючими веточками, песке, бронзовые доспехи при каждом шаге сотрясали воздух звоном. Задумчиво почесывая мокрый от испарины лоб, воин вернулся на вершину горы, где его ожидал розовощекий крепкий мальчуган лет двенадцати, восседавший, свесив ноги на обитом броней бортике четырехконной колесницы, невесть как попавшей на эту скалистую вершину. Короткая туника паренька была бесстыдно задрана спереди, а весь завернутый подол ее был доверху набит неспелыми яблоками. Мальчуган с хрустом объел зеленый плод и влепил огрызком по увенчанному высоким гребнем шлему воина. Тот хотел было одернуть шалуна, но, подумав, решил не связываться.

— Ну что, воинственный чугунок? Что интересного ты обнаружил? — спросил паренек, с кислой миной вгрызаясь в очередное яблоко.

«Воинственный чугунок» с плохо скрываемой неприязнью взглянул на мальчугана. Как же трудно было взрослому сильному мужчине удержаться от того, чтобы не дать хорошую взбучку этому нахальному мальчишке. Тем более, если ты грозен как лев и от одного твоего крика трепещут целые армии. Особенно, если ты бог войны и люди бледнеют, произнося твое имя, короткое и стремительное, словно взмах меча — Арес. Жующий яблоко паренек был один из очень немногих, кто не боялся Ареса. Напротив, скорей грозный бог опасался этого несносного шалуна, готового в любое мгновенье устроить мелкую пакость. С помощью лука, вечно болтающегося за его спиной, он мог устроить и более серьезную неприятность, пронзив сердце любовной стрелой, от которой нет спасения ни людям, ни даже богам. Этого несносного мальчишку звали Эротом. Почему-то считалось, что он сын Афродиты и Ареса, но кому как не самому Аресу было знать, что это не так — хотя бы уже потому, что он никогда не занимался любовью с красоткой Афо.

— Все нормально, — ответил Арес, старательно изображая честную мину.

— Что нормально? — Эрот скривился, видно яблоко попалось слишком уж неспелое, и с брезгливым видом швырнул надкушенный плод в гребень медного шлема Ареса. Подобную наглость нельзя было больше оставлять безнаказанной.

— Паршивый недоносок! — Арес с угрожающим видом схватился за золоченую рукоять меча.

Мальчуган мгновенно скатился с борта колесницы и выхватил лук.

— Поосторожней, папашка!

На лице Ареса нарисовалась заискивающая улыбка. Он уже имел возможность испытать сколь опасно связываться с Эротом. Рука, державшаяся за меч, скользнула по металлическому поясу, словно поправляя его.

— А что, ты собственно, разнервничался, приятель?

— А ничего! — Эрот неторопливо убрал лук на место и вызывающе посмотрел на бога войны. — Что ты там вынюхал?

— Да ничего особенного.

— Ну-ну, не темни! Что я, по твоему, зазря катался по этим пыльным горам? Мамашка велела мне разнюхать, почему это ты ни с того, ни с сего бросил своих шлюх и свалил в Фессалию.

— Она тебе не мать! — рявкнул, внезапно, рассвирепев Арес.

— А я и не называю ее матерью. Я, если хочешь знать, горемычный сирота. А что это вдруг ты так разволновался, папашка? — Эрот осклабился, отчего его лицо сделалось еще более нахальным. — Кончай темнить. Валяй, выкладывай, что вы там задумали. А не то влеплю тебе стрелу в зад и заставлю влюбиться вон в ту препротивную жабу. — Мальчуган со смехом указал на покрытое бородавками бурое чудовище, немигающе вылупившееся на Ареса. Бог невольно вздрогнул. — Ты ведь знаешь, папашка, сколь горька неразделенная любовь. Эта красотка через мгновение шмыгнет под корягу, а ты будешь всю жизнь сгорать от тоски по ней. Давай рассказывай, с каким заданием старик отправил тебя сюда!

— Дай яблоко, — попросил Арес.

— Держи.

Мальчуган ловко бросил богу-воину зеленокожий плод. Тот откусил и тут же сплюнул.

— Кислятина!

Эрот с угрожающим видом потянулся за луком.

— Папашка, не заговаривай мне зубы. А не то я рассержусь!

Арес снял шлем и уселся на землю, прислонившись спиной к борту колесницы. Запряженные в нее кони, равных которым не было во всем мире, почуяли раздражение хозяина и тревожно загарцевали. Крайний справа, Ужас покосился на него лиловым глазом.

— Слушай, малыш, почему ты столь усердно служишь красотке Афо?

— Ты сам ответил на свой вопрос. Она красотка. А какой мужчина не любит красивых женщин. Кроме того, мамашка добрая и всегда кормит меня медовыми пирожками. Так что давай, колись!

— Ну хорошо, хорошо, — примирительно сказал Арес. — Я искал место, где вскоре может произойти величайшая битва. Если такова будет воля богов. Это ущелье займут эллины, которые будут сдерживать натиск подошедших с севера варваров-мидян. Ты хочешь узнать, почему битва произойдет в этом месте…

— Не держи меня за идиота, папашка! Я молод, но не глуп. Надо быть полным ослом, чтобы не понять того, что именно в таком месте горсть храбрецов может одолеть целую армию. Я не прав, папашка?

— Ну, в общих чертах, да… — промямлил Арес.

Мальчуган поспешил вновь взять инициативу в свои руки.

— Продолжим наш интересный разговор. Что ты собираешься сказать старику?

Арес на мгновение задумался, затем ответил:

— Что мидян удобней всего встретить именно здесь.

— Понятно.

Эрот бесстрашно прогулялся туда-обратно по тропинке над пропастью, сбрасывая вниз мелкие камешки.

— Исходя из того, что старик, как мне сдается, собирается занять сторону мидян, он постарается, чтобы эллины не смогли обороняться в этом проходе. Так, папашка?

— Д-да… — запинаясь, выдавил Арес, донельзя удивленный тем как здраво этот пацан судит о замыслах Зевса.

— Так вот, медный чугунок, скажешь старику, что море пересохло, а горы осыпались и эта позиция стала непригодной для обороны.

— Ты сам это придумал или тебе подсказала Афо? — удивляясь все более и более, спросил меднобронный бог.

— Афо? — Мальчуган рассмеялся. — Мамашка хороший человек, но с воображением у ней туго. Но это между нами! — Эрот поднял со значением палец. — Настоящий мужчина никогда не должен говорить подобное о женщине. Особенно за глаза. Но разве можно сделать подобное признание мамашке, глядя в ее бесподобно-бездонные озера? Я, например, не смогу. — Шалун слегка смущенно хлюпнул носом и высморкался. — Все это философия. Вредит здоровью и ухудшает пищеварение. Конечно же, все это придумал я. Мамашка хочет, чтобы варвары проиграли. Почему бы не помочь ей? За добро воздается добром. Ты запомнил, что должен сказать старику?