— Это уж слишком, верить в подобные нелепые байки! — выдохнула Афродита. — Тебе не кажется, что будь в этой истории хоть доля правды, я умерла бы от наслаждения?

— Ты принижаешь меня в собственных глазах! — придав лицу оскорбленное выражение, шутливо воскликнул спартиат.

— Напротив, — ответила богиня и поспешила закончить эту затянувшуюся дискуссию. Нежные, покрытые золотистым загаром руки обняли шею возлюбленного, влажноватые губы скользнули по щеке, нашли рот. Как уже бывало не раз, время вдруг замедлило свой бег, а потом и вообще перестало существовать. Устал и медленно опустился в камыши ветер, замерли на месте редкие облака, забылись во сне цветы и деревья. Лишь солнце по-прежнему посылало свои жаркие поцелуи, обволакивавшие кожу знойной пленкой.

В мире существуют лишь две вещи, способных изменить бег времени — ярость и любовная страсть. Когда эти чувства переполняют душу, время умирает, чтобы возродиться вновь уже в другой точке. Эти мгновения и есть потерянное время, о котором столь часто сожалеют моралисты. Эти и никакие другие. Но разве не стоит сладкая ярость нескольких бренных мгновений вечности; ведь она зажигает тлеющее сердце. И разве не стоит этого любовь, останавливающая время сразу для двоих.

Чувство, возникшее между богиней и героем, носило в себе черты и ярости и любви. Это была яростная любовь, которая случается всего раз в жизни, хотя возлюбленные думали иначе. Афо считала это увлечением. Серьезным увлечением, стоявшим много выше, чем обыкновенная интрижка, но все же увлечением. Леонид же полагал, что нашел женщину, которая наскучит ему не столь быстро, как остальные.

Она ошибалась, и уже было близко время, когда она должна будет понять свою ошибку. Ошибался и он, ибо повстречал не просто прекрасную женщину, он повстречал саму любовь. Любовь, в телесном облике сошедшую с олимпийских круч. Женщину, в которой воплотилась эманация любви. Не было в мире губ более сладких, чем эти, не было рук более нежных и ласковых, не было бедер столь сладострастных. И не могло быть глаз столь глубоких. Трепет охватывал душу, когда она постигала глубину этих аквамариновых глаз, затягивавших жертву в свои сети и не отпускавших уже никогда. И Леонид смотрел в эти глаза, мечтая лишь о том, чтобы вновь повторилось любовное безумие. В эти мгновения он осознавал, что действительно существует любовь, ради которой можно пожертвовать всем, за исключением лишь одного — чести. И он купался в волнах этой любви.

Афо испытывала похожее чувство. Впервые она встретила мужчину под стать своей красоте — сильного и уверенного в своей силе. То был мужчина, способный защитить от всех опасностей. Не просто заслонить грудью от вражеских стрел — подобных немало. Да и много ли для этого требуется, подставить грудь под стрелы. Чуть-чуть отваги, чуть больше благородства и перехлестывающее через край отчаяние, которое многими принимается за отчаянную храбрость. Царь Спарты или кто он был на самом деле — Афо так и не смогла допытаться об этом — не просто защищал, жертвуя собой. Он защищал, но так, чтобы остаться в живых и поразить своего врага, а чрез мгновенье встретить нового. Это был воин, чье предназначенье лишь в одном — быть воином. Именно на таких людях держится мир.

Красавица любила своего воина, воин любил красавицу. Они старались использовать для встреч каждое свободное мгновенье. А это было нелегко. За Афо следило множество ревнивых глаз, у Леонида было много забот и врагов. Но препятствия лишь усиливают любовное влечение, порой даже думается: если б их не было, их стоило создать. Любовь нуждается в препятствиях, подобно тому как костру нужны еловые сучья; лишь препятствия могут поддержать жар любовного огня.

Местом их встреч стали живописные рощи и городки Аркадии, где Леонида мало кто знал в лицо и куда он мог быстро добраться. Афо прибывала в условленное место по световому потоку, спартиата приносил горячий конь. Ночь, день, еще ночь. Затем их ожидало расставание. Они расставались, чтобы вскоре встретиться вновь. И вновь мягкая трава служила им постелью, а тайно влюбленный в Афо Зефир укрывал обнаженные тела теплым воздушным покрывалом. Захотев есть, Афо со смехом запускала руку в ничто, извлекая оттуда кубки с вином и блюда, полные всевозможной снеди, принесенной в жертву Зевсу, Дионису или Посейдону. Этому ее научил Дионис.

Был первый месяц года, первый месяц лета. Ведь год приходит тогда, когда распускаются цветы. Это было время Афродиты, время яркой зелени, время любви.

— Скоро осень, — внезапно сказал Леонид.

Афо лежала на спине, пряча лицо от солнечных лучей в тени сплетенных над головой пальчиков. На ее коже поблескивали росинки пота, высокая грудь размеренно вздымалась.

— Какая осень? — спросила она.

— Время, когда желтеет трава, окропленная солоноватой кровью.

— Тебя волнует эта война? — в беззаботном голосе Афо проскользнула едва заметная нотка беспокойства.

— Нет, не война. Осень. Один человек проклял меня, сказав, что это лето будет для меня последним.

— Еще не родился тот, кто сможет одолеть тебя.

— Хотелось бы верить. — Леонид ласково провел пальцами по шелковистой коже. — Случается так, что смерть исходит не от вражеской руки, а как результат обстоятельств.

— Смерть, война… Хочешь, я сделаю так, чтобы ее не было?

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался спартиат. — И как же ты это сделаешь?

Афо чуть раздвинула пальцы и взглянула на Леонида. Ее спрятанные в тени глаза мерцали почти космической темнотой. В бездонной глубине их плясали золотистые огоньки, словно парные звезды в созвездии Псов. Леонид в который раз поразился, насколько совершенна ее красота. Нужно было быть великим творцом, чтобы создать подобную красоту. Он знавал прежде одну женщину, чье лицо было как две капли воды похоже на это. Но та была жестока и беспощадна, а ее аквамариновые глаза были наполнены огненным льдом. Глаза Афо излучали красоту и нежность.

— Если хочешь, я поговорю с Громовержцем. Ведь он может предотвратить эту войну.

Леонид чуть приподнял брови, что должно было означать: как знать.

— Не все в его силах, но он может очень многое.

— Тогда он сделает все, как я захочу. Я кажется не говорила об этом, но он давно влюблен в меня. Мне достаточно лишь пообещать, что разделю с ним ложе.

Афродита улыбнулась, влажно блеснут ослепительно белыми зубами. Спартиат коснулся пальцами ее щеки, провел по мягко очерченной линии подбородка.

— Он лепил тебя с нее. Он попытался сделать из дьявола ангела. И это ему удалось. Вот только ангел вышел чуть легкомысленным и самоуверенным.

— О чем ты? — спросила Афо.

— Да так, о своем. Это было слишком давно. Так уж случилось, тому, кого ты зовешь Громовержцем, всегда не везло с женщинами, как впрочем и не только с ними. Все согласны принять его любовь, но никто не хочет дарить свою.

— А за что его любить? — Афродита усмехнулась. — Он такой зануда! Он все время думает лишь о делах. Мы же любим тех, кто забывает обо всем ради любви.

— Да, ты права. Мир стал слишком равнодушен. В людях течет медленная кровь. А любовь требует стремительного горного потока. Не проси его ни о чем, не стоит.

— Почему?

— Я не хочу делить с ним такую красоту.

На лице Афо появилась счастливая улыбка.

— Я люблю тебя за это.

— Я тоже люблю тебя. — Леонид коснулся губами изящного носика девушки. Она серьезно смотрела на него. — Да, я люблю тебя и, кроме того, я воин и мое дело не предотвращать войны, а выигрывать их.

— Тогда вот что. — Афродита привстала и оперлась на локоть. — Убей того, кто сказал, что ты умрешь.

— Я так и сделал. Он был уже мертв, когда мне перевели сказанные им слова.

Женщина прижалась к огромной, рельефно-выпуклой, иссеченной множеством шрамов груди.

— Ты чувствуешь приближение смерти?

— Пока нет. Но я слишком долго обманывал ее. Верно, ей уже надоело гоняться за мной.

— Ты победишь ее! — убежденно шепнула Афродита. — Ведь ты победишь ее?