Гость вновь посмотрел туда, где затаилась Таллия. По телу ионийки потекли струйки холодного пота.

— Ты полагаешь, я бы не узнал ее? — спросил Артабан.

— Нет. Я не думаю, что ты столь глуп и беспечен. Но ты мог узнать ее!

— И не сказал тебе…

— Точно, — процедил гость.

— Ты обижаешь меня, — медленно выговорил вельможа. — Мы вместе не один год и, кажется, я не давал поводов сомневаться в моей честности и преданности тебе. Если не веришь моему слову, можешь сам пойти и удостовериться, что на постели спит несмышленая девчонка!

Гость поднял над головой правую руку, ища примирения.

— Не горячись. Я верю тебе, Гумий. Но я чувствую ее дыхание. Я ведь еще помню, как она дышит…

Он замолчал — пауза была долгой, — затем спросил Артабана:

— Расскажи, что нового у тебя?

— Все идет по плану. Через десять дней передовые отряды достигнут Геллеспонта, через двадцать мы будем на том берегу.

— Царь?

Хазарапат хмыкнул и почесал подбородок.

— После твоих визитов послушен, как ребенок. Лишь изредка пытается фрондировать, назначая на посты угодных себе людей.

— А ты?

— Это мои люди.

Маска ощерилась холодной улыбкой.

— Молодец! Твоя задача довести войско до Эллады. Об остальном позаботимся мы. — Гость вновь замолчал и внимательно посмотрел в глаза Артабану. — Ты давно не был у меня. Почему?

— Не так-то просто отлучиться из дворца, где за тобой следят сотни глаз. И без того многие меня подозревают.

— Это не ответ.

— Прими какой есть.

Гость привстал. Его огромная фигура нависла над вдруг ставшим крохотным Артабаном.

— Гляди, не вздумай затеять свою игру! Это плохо кончится. Мы раздавим тебя!

— К чему эти угрозы? — спокойно спросил вельможа. — Ведь ты прекрасно знаешь, что я на вашей стороне.

— Поэтому я и доверяю тебе. — Гость повернул голову к окну. — Скоро рассвет. Мне пора.

— Ты спешишь?

— Не очень. Но я должен покинуть это место еще до того, как в заоблачных горах взойдут первые лучи солнца. Неписаные правила игры. День — время Ахурамазды, ночь — время Аримана. Знаешь, — спокойным тоном продолжал демон тьмы, — а ведь нас подслушивают!

— Кто? — хладнокровно поинтересовался Артабан.

— Твоя женщина.

— Чепуха! А если даже и так, что она поймет? Ведь мы говорим на языке древних.

— Я не люблю, когда суют нос в мои дела!

Ариман резко поднялся из-за стола и направился к двери, за которой притаилась Таллия. Вне себя от страха девушка метнулась на ложе и поспешно набросила на себя покрывало. К счастью, ее тело было стремительным и легким — гость не успел ворваться в комнату, ложе не выдало ионийку скрипом.

Ровно дыша, Таллия старательно притворялась спящей. Чуткие пальцы Аримана коснулись ее тела.

— Она спит, — послышался голос хазарапата. — Тебе почудилось.

— Мне никогда не чудится! — прошипел Ариман.

— Ну, если хочешь, можешь проверить. Заодно убедишься, не тешу ли я себя любовью призрака той, чье тело истлело в пламени.

— Я верю тебе на слово. Но какое знакомое тело. Словно я когда-то уже любил его. В другой жизни. Я завидую тебе, Заратустра!

— В тот день, когда падет Эллада, я подарю тебе эту женщину.

— Ловлю тебя на слове. Прощай, ночь уже уходит.

Послышалось шипение, затем наступила тишина.

— Он ушел, — негромко сообщил Артабан.

Таллия со вздохом облегчения откинула покрывало.

— Он едва не узнал меня.

— Да. У него очень хорошая память. Ты все слышала? — Таллия кивнула головой. — Ты неисправима.

Ионийка поднялась с ложа и заглянула в глаза Артабана.

— Почему ты не выдал меня? Ведь не потому же, что испугался моих угроз?

— Конечно, нет.

— Но ведь и не из-за любви ко мне? Хотя я готова допустить, что твои слова о равнодушии были неискренни.

— Нет, я не люблю тебя. Просто… Просто нас осталось слишком мало. Мы не вправе умирать, а тем более убивать друг друга. И ради этого я готов пойти на многое, даже предать того, кто некогда был моим лучшим другом.

Таллия покачала головой столь энергично, что ее пышные волосы взвились в воздух облаком спелой ржи.

— У него никогда не было друзей. Даже когда он еще был атлантом.

— Наверно ты права, — прошептал мужчина. Он усмехнулся и положил ладони на хрупкие и очень сильные плечи. — Ты слышала, мне придется отдать тебя ему после того, как покорится Эллада!

Обняв шею Артабана, ионийка провела розовым язычком по его губам.

— Хорошо, ты отдашь меня ему. Но только тогда, когда я сама захочу этого. Это будет ночью. Ведь ночь и мое время.

Тонкие губы Заратустры усмехнулись. Ведь ночь была и его временем. Ночь — время черных, что белы в свете дня.

В окно сочились серые предрассветные блики…

— Да поклонится природа сильному, склоняющемуся лишь перед богом!

Именно так рассуждали восточные деспоты, обладавшие непомерной властью и неисчислимыми богатствами. Вознесенные волею рока над миром, они считали себя вершителями судьбы не только человечества, но и человеческого дома.

Мнившие себя наместниками бога на земле, они полагали, что все, созданное демиургом, — горы, реки и моря, люди и звери — должно подчиняться им. А если вдруг нечто воспротивится воле владыки, то следует расправиться с этим нечто как с врагом.

Куруш покарал речку Гинду (приток Тигра), при переправе через которую утонула священная лошадь Ахурамазды. Река отнеслась враждебно к владыке ариев и с ней поступили как с врагом. Гинду перекопали тремястами шестьюдесятью каналами, и она превратилась в крохотный ручеек.

Царь Ксеркс пошел дальше своего предка. Он повелел наказать строптивый морской пролив Геллеспонт.

Скрывая усмешку в густых усах, киликийский наварх Сиеннесий наблюдал за тем, как обнаженные по пояс палачи вытягивают из воды толстые медные цепи.

Киликийские эскадры прибыли к Геллеспонту лишь накануне. И повинен в этом был именно он, Сиеннесий. Под этим именем его знали в Сардах, Сузах и Парсе. Но эллинам и италийцам он был известен как Белый Тигр, самый кровожадный пират восточного Средиземноморья, чьи дерзкие рейды наводили панику на купцов и приморские полисы.

Белый Тигр был бесстрашен, Белый Тигр был безжалостен, Белый Тигр всегда появлялся внезапно и исчезал в никуда. Стремительные эпактриды[20] Сиеннесия носились по волнам подобно бесшумным призракам. Именно поэтому его прозвали Белым Тигром, а еще потому, что лицо пирата обезображивали несколько рваных шрамов, напоминавших по виду полосы на тигриной шкуре — память о сабельных ударах, полученных в неудачном набеге. Белый Тигр был самым знаменитым корсаром Востока. Считалось, он грабит купеческие суда во имя могущества Парсы. Так оно в основном и было. Пираты Белого Тигра нападали на эллинские, италийские, сицилийские, изредка — карфагенские корабли, ослабляя тем самым врагов империи. Финикиян, кемтян, карийцев и прочих подданных великого царя Сиеннесий не трогал, не желая портить отношений с парсами, которые оказывали ему покровительство. Но если предполагаемая добыча превышала некий предел, пираты напрочь забывали о своих не слишком устойчивых принципах и грабили, не разбирая флагов. И тогда лилась кровь ликийцев, ионийцев и геллеспонтийцев — нападая на судно империи, Белый Тигр был беспощаден. Ведь это было преступление, за которое можно было поплатиться головой; поэтому необходимо было скрыть его. Невзирая на вопли о пощаде, пираты рубили головы всем пленникам, затем пробивали в днище ограбленного судна дыру, дожидались, когда оно скроется в пучине, и растворялись в морской дали.

Именно подобного рода дело задержало эскадру Белого Тигра у берегов Финикии. Таинственный незнакомец предложил пятьдесят талантов золота за голову сидонского купца, чей корабль должен был вот-вот отчалить от берегов Иудеи. За такую плату Белый Тигр рискнул бы взять на абордаж даже царскую триеру. Получив три таланта задатка, пираты вышли в Море и двадцать солнц бороздили финикийские воды, задерживая и осматривая проходящие мимо суда. Посыльное судно доставило приказ царя собрать прочие киликийские эскадры и отправиться к Абидосу, где был назначен сбор флота. Сиеннесий тянул до последнего. Но купец так и не появился.