Царь и свита прибыли, когда солнце поднялось на высоту двух ладоней. Бессмертные уже успели позабыть о том, как кляли ночную промозглость. Влажно поблескивая доспехами, они наблюдали, как царь, хазарапат, высшие военачальники, царские родственники и эвергеты нестройной толпой восходят на холм.

Дворцовая служба делает наблюдательным. Стоявший перед строем своей сотни Дитрав заметил, что царь мрачен, а Артабан и Мардоний, напротив, оживлены. Безжалостно разминая ногами стебельки весенних цветов, Ксеркс уселся на трон, свита стала за его спиной. Мардоний посмотрел на царя, тот кивнул. Тогда вельможа выступил вперед и резко взмахнул рукой. Раздался рев серебряных труб. Из ближайшего стана — а всего их было восемь и самые дальние из них едва виднелись на горизонте — появились воины. Выстроившись в колонну, они двинулись по дороге. Заклубилась пыль. В этот миг к Дитраву подбежал евнух-телохранитель. Тронув плечо бессмертного пухлой рукой, он сказал:

— Сотник, повелитель приказывает тебе приблизиться к трону.

Слегка волнуясь, Дитрав поспешил исполнить пожелание царя. Под внимательными взорами вельмож, гадавших, что за новый фаворит вдруг появился у владыки, он подошел к подножию трона, пал на колени и прикоснулся губами к теплой коже изукрашенного золотым шитьем сапога. Ксеркс милостиво кивнул ему:

— Встань.

Сотник выпрямился.

— Я помню тебя. Это ведь ты когда-то спас мне жизнь.

В фразе, вылетевшей из царских уст, звучал полувопрос: ты ли? И Дитрав решил ответить утвердительно, хотя не знал, что его ждет: царский гнев или милость. Но ответил он осторожно:

— Я охранял той ночью царские покои.

На лице Ксеркса появилась благосклонная улыбка.

— Я был уверен, что не ошибся, признав тебя. — Царь на мгновение задумался и смешно причмокнул подкрашенными губами. — Каждый мудрый повелитель должен помнить о своих верных слугах. Я вспомнил о тебе и хочу вознаградить твою преданность. С этого дня ты назначаешься помощником хазарапата. Анаф же возглавит киссиев.

Ошеломленный столь неожиданной милостью, Дитрав бросил взгляд на Артабана, пытаясь выяснить, как тот отреагирует на решение царя. Однако лицо хазарапата оставалось бесстрастным.

«Соглашаться или нет? — лихорадочно запульсировали молоточки в голове Дитрава. — Соглашаться? Но почему Артабан не подаст знак? Ведь он уже имел возможность убедиться в моей преданности. Или, может быть, хазарапат не хочет, чтобы он занял этот пост?».

Поспешно пав на колени, Дитрав выдавил:

— Но не думает ли великий царь, что я еще слишком молод, чтобы занять столь важный пост?

Ксеркс благодушно махнул рукой.

— Нет. Я сужу о своих слугах не по возрасту, а по их достоинствам. Ты доказал свою преданность мне, а это важнее всех прочих заслуг. Верно служить повелителю — вот главная обязанность воина и вельможи. Артабан издаст соответствующий указ и донесет мое повеление до ушей подданных. — Ксеркс привстал и обернулся, желая видеть реакцию хазарапата. Тот молча склонил голову. Одарив вельможу кривой улыбкой, Ксеркс велел Дитраву, который все еще не мог прийти в себя:

— Встань за троном. Отныне ты мой первый щит.

Вельможи стали переглядываться. Какие последствия повлечет появление нового фаворита? Не есть ли эта прихоть царя начало крушения блистательной карьеры Артабана? Но хазарапат выглядел совершенно спокойным. Сделав шаг влево, он взглядом показал Дитраву, что тот может занять место рядом с ним. Бессмертный поклонился и, превозмогая робость, стал рядом с хазарапатом. По лицу вельможи скользнула холодная презрительная улыбка, адресованная царю. Всего лишь одна маленькая вольность, которую позволил себе Артабан, после чего его лицо вновь приняло бесстрастное выражение.

Почтительно наклонившись к царю, хазарапат провозгласил:

— Повелитель, у царских ног проходят тьмы храбрых парсов!

Действительно, в этот миг первые ряды воинов поравнялись с троном, на котором восседал Ксеркс. То были арии — элитные отряды войска, лучше других вооруженные, сытнее прочих накормленные. Воины были облачены в пестрые хитоны, обшитые железными чешуйками, на головах красовались войлочные тиары. Каждый воин держал в левой руке сплетенный из тростника щит, в правой — короткое копье. Кроме того, они были вооружены луками и длинными, лишь немного уступающими по длине эллинскому ксифосу, кинжалами. Половина парсов была конной, половина — пешей. Возглавлявший их Отан выхватил меч и закричал, приветствуя царя. Воины подхватили этот клич, и оглушающая звуковая волна обрушилась на холм, заставив царя и вельмож прикрыть руками уши. Артабану пришлось послать слуг, передавших воинам повеление, кричать тише.

Следом шли мидяне, вооруженные так же как парсы. Мидян было вдвое больше, их ряды восхищали своей монолитностью и четкостью поступи. Солнце успело подобраться к зениту, прежде чем замыкавшие мидийскую колонну всадники повернули за холм.

За мидянами пронеслись галопом три тысячи витязей-ариев из числа тех, кто некогда предпочли остаться на землях предков, а теперь по повелению царя пришли сюда, чтобы принять участие в походе.

Оглашая равнину разбойным свистом, проскакали кочевники-массагеты, великолепные лучники, неплохо к тому же владевшие боевыми секирами сагарисами. Едва островерхие тюрбаны массагетов скрылись из виду, как на дороге появились сотни колесниц, за которыми следовали воины-арабы на верблюдах.

Затем прошли парфяне и макроны, фригийцы и пактии.

Вельможи дивились звероподобного вида эфиопам, чьи тела были покрыты барсовыми и львиными шкурами. Оружие эфиопов вызывало не меньшее изумление. Здесь можно было увидеть гигантские, в человеческий рост луки, копья с наконечниками из рога антилопы, железношипные палицы, щиты, обитые журавлиной кожей. Командовавший эфиопами Арсам, судя по всему, был горд диким видом своего воинства.

В полдень над царем воздвигли шелковый балдахин, изнеженные вельможи укрылись под зонтиками из страусовых перьев. По лицам полководцев, посчитавших постыдным прятаться от палящих лучей, тек язвящий пот. Сын Датиса Тифей рухнул на землю, сраженный солнцем. Его унесли в тень акации.

Царь пил охлажденное вино, когда мимо шли вооруженные дротиками фракийцы и ливийцы. Это были никуда не годные воины. Их призвали в поход более для числа.

Артафрен вел лидийцев и мисийцев, держащих в левой руке небольшие изящные медные щиты. Эти воины славились своей хитростью и были хороши в засадах и стремительных рейдах.

Всеобщее восхищение вызвала тысяча бравых писидийцев. Все как на подбор высокие, вооруженные длинными мечами и копьями, они выстроились клином, глядя на который верилось, что нет фаланги, способной устоять перед его натиском. Шлемы писидийцев были украшены бычьими рогами и султанами. Зрители следили за разноцветным ковром из ярких перьев до тех пор, пока писидийцы не растворились в полуденном мареве.

Киссии и бактрийцы, урии и пафлагонцы, ликии и сирийцы — неисчислимые колонны воинов мерно шагали мимо холма, и солнце, утопавшее в тучах поднятой их ногами пыли, спешило скрыться за горизонт.

А затем шли кабалии, гарканы, матиены, мариандины, саранги, каспии, наемники-колхи, восемь тысяч вооруженных арканами сагартийцев, мары, хорезмийцы, саспиры, гандарии, согдийцы, индийцы…

Уже смеркалось, когда передние ряды парсов, покинувших лагерь еще на рассвете, сомкнулись с замыкавшими гигантскую колонну бессмертными. Огромная, блистающая хладным металлом змея многократно обвила холм. Насколько хватало глаз, тянулись ровные шеренги воинов. Ксеркс со смешанным чувством самодовольства и робости обозревал огромное войско, собранное почти против его воли. Только сейчас он осознал до конца, сколь могущественна сила, сдвинувшая с места эту махину.

Ни царь, ни кто-либо из его вельмож не мог сказать точно, сколько воинов собралось под священные знамена Ахурамазды. Известно было лишь, что народов, принявших участие в этом походе, было ПЯТЬДЕСЯТ СЕМЬ. Это поистине были неисчислимые тьмы.