Употребление яда выглядит несовместимым с духом Просвещения и выросшей из него революции. Отравление было орудием тьмы и тирании, им пользовались обскурантисты, неспособные постичь естественный ход вещей. Разумеется, силы реакции по-прежнему могли прибегать к этому методу борьбы, выражавшему их презрение к противнику. Однако в эпоху просвещенного деспотизма политические нравы менялись, шлифовались в соответствии с требованиями времени. Не случайно прусскому королю Фридриху II принадлежал философско-политический трактат «Анти-Макиавелли», в котором взгляды итальянца подвергались критике с точки зрения морали. Революция сделала решительный выбор в пользу открытых демонстративных действий. Естественно, что яд стал использоваться реже, и такое положение сохранялось, по-видимому, вплоть до начала XIX в. Вольтер в статье «Отравление» Философского словаря утверждал, что преступления такого рода очень редки и что на этот счет существует множество выдумок, восходящих к древности. Неустанно боровшийся против расхожих суеверий и мифов, писатель вообще отрицал токсичность некоторых веществ. В Энциклопедии Дидро и д'Аламбера статья «Отравление» оказалась очень мала, но имелась более содержательная статья «Яд». В ней излагалась старая мысль о происхождении болезни от яда непонятной природы, однако критиковалось стремление медиков в любой язве усматривать действие яда. Отравление квалифицировалось как отвратительное преступление, причем речь шла в первую очередь о применении яда в частной жизни.

И все же невозможно сказать, что яд совершенно исчез из политической сферы.

Когда Мария-Антуанетта в 1790 г. утверждала, что личности, подобные Бренвилье, принадлежат не к нынешнему веку, это была скорей легкомысленная бравада, чем историческая проницательность. В последние десятилетия при версальском дворе и в самом деле не так уж часто прибегали к яду. При этом в обществе, наоборот, совершалось много преступлений такого рода. Мария-Антуанетта стала французской королевой в 1770 г. Французский двор помнил связанные с ядом опасения и слухи предшествующего периода. «Королю только и говорят что об опасности яда», – не без раздражения писал в своем дневнике д'Аржансон в 1749 г. За два года до этого он покинул двор. Такая характеристика напоминала о временах прадедушки автора. От королевского окружения требовалась бдительность. Об этом свидетельствует эпизод, относящийся к 1737 г. Советник из следственной палаты Парламента, который имел беспрепятственный доступ к государю, принес ему книгу, содержавшую якобы тайное знание. Едва король прикоснулся к тому, как один из приближенных вырвал его из монарших рук. Он опасался, что книга отравлена. Естественно, что в такой атмосфере Людовик XV искал яд повсеместно. В 40-е гг. умерли две его фаворитки. Под подозрением оказался сначала Морепа, которого в агонии обвиняла одна из дам, а затем д'Аржансон, со вкусом описывавший в своем дневнике версальские интриги. Король полагал, что применен какой-то неизвестный яд медленного действия, и лично приказывал своему министру непременно его отыскать. Когда в декабре 1765 г. умер после нескольких месяцев болезни тридцатишестилетний дофин, вся Европа верила, что его отравил могущественный герцог де Шуазель. Наследник престола проявлял благосклонность к иезуитам, а министр добился их изгнания из Франции. Людовик XVI также считал, что Шуазель виноват в смерти его отца. В 1767 г. тому же царедворцу приписывали смерть дофины, после того как врач принцессы упомянул в присутствии короля о «кризисе сверхъестественного происхождения». Дело складывалось из тех же составляющих, что и в век «короля-солнце»: невежество и самоуверенность врачей, вызванные ревностью интриги и козни, которые создавали повод для отставки раздражавшего или неудобного министра. Мадам де Помпадур не уставала повторять королю, что со стороны государственного секретаря по морским делам Морепа ему угрожает опасность отравления. В 1749 г. фаворитка добилась отставки этого министра, к большому сожалению д'Аржансона. Морепа раздражал прежде всего тем, что позволял циркулировать так называемым «пуазоннадам», оскорбительным писаниям, направленным против мадам де Помпадур. Из реального или деланного страха перед ядом мадам де Помпадур всегда хотела иметь под рукой противоядие и требовала соблюдения мер безопасности. В марте 1850 г. она писала д'Аржансону, что ее пытались отравить. Все эти разговоры вроде бы не затрагивали персону короля, однако и его окружала атмосфера подозрения. Неудивительно, что, когда в 1757 г. произошло покушение на жизнь Людовика XV, последний совершенно безосновательно считал, что кинжал Дамьена предварительно намазали ядом. «А что, если клинок был отравлен?» – вопрошал король и получал ответ, что все это старые сказки. Даже если бы на лезвие нанесли отравляющее вещество, оно стерлось бы толстой тканью камзола и жилета. Во время допроса Дамьену задавали вопрос на эту тему, и он отрицал использование яда. И тем не менее пена дней французского двора времен Людовика XV содержала в себе яд. После восшествия на престол его преемника в 1774 г. говорить об отравлениях стали меньше.

Когда 14 марта 1780 г. Людовик XVI выпустил «Декларацию против отравителей», во многом повторявшую ордонанс июля 1682 г., он реагировал на действия злоумышленников, которые опаивали своих жертв, чтобы легче их грабить. В Декларации наличествовало слово venefices,и все же она порывала с традицией средневекового законодательства. Отравление больше не связывалось с колдовством. Королевский указ имел своей целью только совершенствование государственного управления.

За пределами двора яд оставался оружием диффамации. Ссылки на отравление способствовали дискредитации противника и использовались соперничавшими группировками. Особенно широко это средство применялось в среде духовенства. И разумеется, оно сыграло важную роль в борьбе против ордена иезуитов, приведшей к упразднению его Святым престолом в 1773 г.

Еще до 1700 г. орден обвиняли не только в обслуживании интересов папства, но и в подготовке цареубийц. В 1696 г. в Англии появился памфлет на французском языке «Искусство убивать королей, преподанное иезуитами Людовику XIV и Якову II». Сочинение вышло анонимно, однако исходило, скорее всего, из протестантских кругов. Автор имел в виду заговор против Вильгельма III Английского, организованный низложенным во время Славной революции Яковом II Стюартом и королем Франции, который предоставил убежище изгнаннику. В памфлете приводился список совершенных или замышлявшихся цареубийств с помощью «меча или яда», которые вдохновлял орден иезуитов. На яде внимание не заострялось, однако о нем говорилось в связи со смертью Карла II, отравленного, «как все знают», в 1685 г., дабы на престол смог взойти его брат Яков II, сторонник реставрации католицизма в Англии, которому помогали иезуиты.

В первой половине XVIII в. враждебность к иезуитам вышла за пределы протестантских кругов. Во Франции против них выступали представители и сторонники галликанской церкви и янсенисты. Даже папство беспокоилось по поводу применявшихся орденом методов евангелизации, а также его весьма значительного могущества. Разоблачители вредоносности иезуитов применяли традиционные схемы. Д'Аламбер в 1765 г. сравнивал орден с Венецией, которая из-за своего коварства стала ненавистна всем народам, в начале XVI в. объединившимся против нее в Камбрейскую лигу. В то же время выдвигались и конкретные обвинения против Общества Иисуса. В 1754 г., за восемь лет до роспуска ордена иезуитов во Франции и за десять лет до их изгнания, братьям святого Игнатия приписывали отравление дочери Помпадур. Нет ничего удивительного, что смерть Папы Климента XIV, упразднившего орден, также сочли делом их рук. Понтифик выступал союзником европейских монархов, которые способствовали его избранию именно ради уничтожения Ордена Иисуса. Папа болел в течение шести месяцев после гибельного для себя решения. В сентябре 1774 г. он скончался, «зная отчего», согласно его собственным загадочным словам. В апреле иезуиты якобы пытались отравить понтифика, добавляя ему в кофе мышьяк. В 1775 г. был арестован генерал ордена Риччи, которого обвиняли в подстрекательстве к этому покушению, хотя бюллетень о здоровье Папы не содержал в себе никаких намеков на криминальные обстоятельства. Есть свидетельство, что слухи распространял кардинал де Берни. Д'Аламбер будто бы свидетельствовал, что Фридрих II считал эти разговоры нелепыми. Как ни парадоксально, прусский король являлся сторонником ордена. Обвинение в отравлении выдвигалось для того, чтобы оправдать подготовленные радикальные меры Папы против иезуитов.