В 1712 г. разразилось новое скандальное дело. Появилось обвинение против монаха-кордельера, который готовил покушение на внука «короля-солнце», Филиппа V Испанского. Он делал это якобы ради интересов Филиппа Орлеанского, который ненавидел испанского короля. В 1714 г. поутихший, но тлевший слух снова разгорелся в связи со смертью герцога Беррийского, брата умершего два года назад дофина. По мнению медиков, черная рвота свидетельствовала, что «болезнь по своей природе происходила от яда». На естественном характере болезни, той же самой, от которой умерли дофин и дофина, настаивал аптекарь Бульдюк. Тем не менее Шираку, врачу Филиппа Орлеанского, не позволили осмотреть герцога Беррийского и сделали это для того, чтобы поддержать интригу. Король разрешил племяннику не участвовать в траурной процессии в Сен-Дени, поскольку тот опасался новых публичных оскорблений. Вскоре после этого заболела герцогиня Орлеанская, что вызвало новый поток клеветы на ее мужа. «Задача врагов герцога Орлеанского состояла в том, чтобы убедить весь Париж, всю Францию и иностранные государства, будто все несчастья королевского дома случаются по вине этого принца», – писал Сен-Симон. Покоя герцогу Филиппу не обеспечило и восшествие на престол Людовика XV. В 1721 г. маленький король заболел, и «среди публики распространились слухи о яде», – как писал автор дневника того времени. Их пустил королевский медик, высказавший опасение, что короля отравили, и намекавший на то, кто именно это сделал. Придворная клика не только охотно верила, но и приукрашивала: «Искусство Цирцеи и Медеи / Стало его единственным удовольствием ‹…›/ Так, сыновья, оплакивающие отцов, / Падают, сраженные одними и теми же ударами, / Брат следует за братом, / Супруга опережает супруга», – таковы были изданные в 1720 г. «Филиппики», памфлет в стихах, пользовавшийся успехом. Племянник Людовика XIV подвергался в нем поношению и покрывался позором. В дневнике д'Аржансона в связи с коронацией Людовика XV выражался экстаз по поводу чудесного спасения принца, «единственного отпрыска многочисленной семьи, которая целиком погибла, как подозревали, от яда».

Герцога Филиппа беспрестанно травили ядом клеветы, но при этом ему угрожал и вполне реальный яд. Герцогиня Мэнская в 1718 г. заявляла, что на свой манер отомстит герцогу Орлеанскому. Относительно этой дамы, воспитанной «ведьмой» Ментенон и имевшей, следовательно, хорошую школу, также говорили, будто она отравила нескольких человек. Известны три планировавшиеся или осуществленные попытки покушения на Регента в 1719 г. Возможно, впрочем, что влиятельный в то время аббат Дюбуа умышленно распространял слухи, дабы заклеймить испанских врагов.

Версаль не владел монополией на употребление яда. Между европейскими дворами существовали родственные связи, все они были похожи и функционировали примерно одинаково. Сведения о соответствующих делах сохранились в мемуарах и письмах. В 1677 г. говорили о покушении на польского короля; ему подали к кофе сахар, смешанный с мышьяком. В 1675 г. умер герцог Пьемонта и Савойи, и подозрения падали на маркиза де Ливурна. По странному совпадению как раз в это время в Пьемонте находился химик Вананс, замешанный в «деле ядов» и в польском деле. Это дело, в котором менялись традиционные роли француза-жертвы и итальянца-отравителя, Людовик XIV стремился замять, поскольку оно грозило испортить отношения Парижа и Турина. В 1676 г. едва не погибла любовница нового герцога, дочь герцога де Люиня; противоядие ей дал сам герцог. «Она пользовалась милостями, располагала благоволением своего любовника, но внушала опасения министрам. Ее возвышение порождало их ненависть. Она была отравлена. Герцог Савойский дал ей редкое противоядие, которое, к счастью, соответствовало принятому яду», – не без удовольствия рассказывал Сен-Симон. В центре данного эпизода оказывалась фаворитка, которой, по общему мнению, не подобала политическая роль. Освободить монарха от такой вредоносной любви мог только яд.

Пары ядов витали и над испанским двором, тесно связанным с французским. В 1689 г. двадцатисемилетняя королева Мария-Луиза Орлеанская, племянница Людовика XIV, умерла от молока, шоколада или устриц. За четыре года до этого королеву обвиняли в покушении на мужа, последнего Габсбурга Карла II, дегенеративного и бесплодного, которому она не могла родить сына, что и вызывало стремление испанцев от нее избавиться. Ненависть к Марии-Луизе усиливало то, что она приняла при дворе пользовавшуюся дурной славой беглянку графиню де Суассон. Заболев, королева умоляла своего дядю прислать противоядие, однако его доставили спустя три дня после ее смерти. Вскрытие обнаружило повреждение внутренних органов умершей, что подтверждало версию отравления. Однако Людовик XIV продемонстрировал скептицизм или просто не хотел портить отношения с Испанией. Короче говоря, он не потребовал отчета от Мадрида. За лучшее сочли обвинить императорского посла Мансфельда, любовника графини де Суассон. По возвращении в Вену он курьезным образом получил награду в виде престижной должности.

Яд делал свое дело также и в Германской империи. В 1699 г. внезапно скончался курфюрст Баварский Иосиф-Фердинанд, что породило подозрения против графа Гонзела. О сомнительных действиях сообщал генеральный лейтенант полиции Парижа д'Аржансон: Гонзел якобы купил у аптекаря некую пасту, испытал ее на крысах, а затем отправился к курфюрсту.

В Европе не существовало места, где не пользовались ядом. Сен-Симон вспоминал смерть шведского короля Карла XI. Этот монарх, демонстрировавший озлобленное упрямство тирана наихудшего толка, умер в 1697 г. «от отравления после долгих и мучительных болей». Данный пример показывает, насколько живучей оставалась старая схема, согласно которой уделом тирана являлось отравление. Зато взгляд на яд как на естественное оружие тиранов в XVII–XVIII вв. встречался все реже. Пресловутые «отравления», приписанные французскому регенту, в большей степени связывали с его личными пороками, чем с его жаждой власти. Филиппа Орлеанского обвиняли также в инцесте, утверждали, что он занимался алхимией и магией.

Венецианские власти еще в XVII в. широко использовали яды для достижения своих целей и заказывали сочинения по токсикологии. Так, в 1643 г. в Вероне вышел трактат о ядах Франческо Пона. Венецианцы применяли свои коварные методы как против христианских правителей (в 1637 г. – императора, а в 1638 г. – Ришелье), так и против турецкого султана. Существует датированное августом 1654 г. подтверждение генерального представителя в Далмации, что он получил шкатулку с ядами, которые предназначались для пашей Боснии и Герцеговины. В депеше от 26 декабря 1670 г. говорилось, что, поскольку здоровье паши ухудшилось, наступило время действий. При таких обстоятельствах его внезапную смерть объяснили бы болезнью. В декабре 1683 г. венецианские власти готовили отравление алмазным порошком паши Албании Сулеймана; в 1686 г. некий миссионер предлагал свои услуги по подмешиванию яда в кофе этого вельможи. В официальной ноте, относящейся к декабрю 1755 г., Совет Десяти констатировал плохое хранение казенных отравляющих веществ, предписывал произвести их инвентаризацию и завести строгий порядок их расположения с обязательным указанием свойств и необходимых «дозировок» каждого токсина.

Итак, в XVII-начале XVIII в. яд, как средство решения политических проблем, оставался весьма актуален. Культура эпохи несла на себе отпечаток традиционных стереотипов и суеверий. А кроме того, живучести тайных методов борьбы способствовала сама система функционирования власти при дворах монархов. Династическая путаница, происки придворных, невежество врачей перевешивали доводы разума. На самом деле материальные яды использовались все реже, играли все меньшую роль в реальном изменении политических ситуаций. Однако их действие продолжали приписывать чуть ли не всем болезням представителей элиты, поскольку образ яда сохранял свое место в головах.