Во Франции в 1570–1580 гг. переживали расцвет памфлеты и брошюры, направленные против католической церкви или против Лиги. Их авторы не отказывали себе в удовольствии изобразить служителей Церкви чудовищами и преступниками. Дюплесси-Морне, например, использовал в полемике обвинение в отравлении и колдовстве, а следовательно, в общении с дьяволом, для того чтобы представить противника Антихристом. В тридцати девяти главах «Легенды об отце Клоде де Гизе», приписываемой Жану Дагоно или Жильберу Реньо, представлялась целая серия злодеяний аббата Клюни, связанных с ядом. Этот аббат провозглашал себя внебрачным сыном Клода Лотарингского, первого герцога де Гиза, и племянником кардинала Лотарингского. Впечатляющим был список приписанных ему жертв, убитых при пособничестве слуги Клода Гарнье, недаром прозванного «святым Варфоломеем». В их числе предполагаемый отец (или дядя) аббата, принц Конде, адмирал де Колиньи, граф де Порсьен, королева Наваррская. И это все – не считая преступных замыслов против Карла IX, его брата Генриха III и Генриха Наваррского. Изображение подобной криминальной активности должно было замарать имя Гизов, что подчеркивалось лицемерным посвящением текста Генриху Меченому.

Беспрестанно разоблачались лицемерие и тираноборческие теории иезуитов, «отравлявшие народ», как заявлял в 1694 г. генеральный адвокат Тулузского парламента. Протестанты же, особенно англикане, клеймили их за использование яда. Этьен Паскье, крупный юрист и сторонник французской галликанской церкви писал о них так: «До появления иезуитов мы в нашей Церкви и не ведали, что королей и принцев, наших государей, можно заманивать в ловушки и убивать. Этот товар поступил к нам из их лавки». Паскье выражал убеждение, что они не прекратят «распространять свой яд», если останутся во Французском королевстве. И в данном случае это, конечно, была метафора. Но в то же время автор задавался вопросом, не намеревался ли Пьер Барьер, прозванный Перекладиной (la barre),покушавшийся в 1593 г. на Генриха IV по наущению некоего члена Общества Иисуса, использовать кинжал, «натертый каким-нибудь смертоносным и ядовитым составом». В сочинении «Катехизис иезуитов» Паскье рассказывал о множестве заговоров, например, как в 1597 г. члены Общества Иисуса готовили отравление английской королевы. Направленный иезуитами отравитель произносил формулу пожелания доброго здоровья королеве, натирая седло ее лошади ядом. При этом в мыслях он желал ей прямо противоположного. Очевидно, это было что-то вроде магических заклинаний, призванных активизировать яд замедленного действия. Вице-короля Ирландии графа Эссекса планировали отравить, намазав ядом ручки его кресла. И это были не первые случаи. В тексте приводился рассказ об ужасной смерти графа Дерби в 1594 г. Иезуиты якобы отравили его, используя одновременно колдовство и наводя порчу в наказание за нежелание участвовать в их кознях против королевы.

Роль вопроса об отравлениях в жизни Церкви оказывалась столь значительной, что впору было бы говорить об отравлении общественного мнения, если бы такое определение не смешивало все обвинения и зловредные измышления. Но в любом случае все они выполняли определенную политическую функцию.

Итак, Ecclesia non abhorret a veneno(Церковь не испытывает отвращения к яду). Когда переживавшая кризис Церковь XIII–XVI вв. употребляла яд, это было не метафорическое отравление ядом ереси или ядом греха, хотя проповедники часто привлекали подобные образы. Речь шла о настоящем материальном яде. Понтификам, как и прежде, приходилось на себе испытывать его смертоносную силу, однако и сами они не гнушались пускать его в ход. Этот второй факт может показаться противоестественным. Еще Филон Александрийский сильнее осуждал отравителей, чем насильников, потому что сближал яды с колдовством. В XVI в. этой же идеи, что колдовство «имеет какие-то связи с ядом», придерживался Жак Гревен. Правда, Пьер де Бурдей Брантом (1540–1614) демонстрировал разницу между двумя составляющими veneficium:«Кюре, ненавидит колдуна, который предается дьяволу, дабы получить яды и отравляющие вещества, способные умерщвлять людей. Он говорит, что следовало бы, не вступая в связь с дьяволом, обращаться только к аптекарю и покупать у него хорошие яды, которые называются именами. Он подмешивает их в еду и питье; короче говоря, убивает ими кого угодно, вовсе не предаваясь дьяволу». И все же в эпоху, когда восприятие Зла становилось все ярче и отчетливее, оружие, связанное с нечистой силой, вроде бы должно было исчезнуть из практики римской апостолической церкви. Однако, напротив, мы видим, что естественное доверие к духовному лицу коварно использовалось в целях убийства себе подобных.

Очевидно, что фактор применения яда ощутимо присутствовал как на вершине церковной иерархии, так и во всем корпусе духовенства. Вместе с тем его нельзя назвать решающим в развитии кризиса института Церкви. Протестанты клеймили богатство и роскошество высшего духовенства, его стремление к выгодным должностям, чересчур мирской образ жизни и связанный с этим абсентеизм, его злоупотребление духовной юстицией и неверную трактовку Божественного слова. Практику отравлений не критиковали. Она оставалась эпифеноменом, несколько преувеличенным богатством источников и улучшением коммуникации. В то же время некоторые дела об отравлении рассматривались как следствие выше перечисленных зол. Например, «токсикомания» Папы Александра VI Борджиа (если можно в данном смысле употребить это слово) в глазах его хулителей как раз символизировала жадность прелатов, развращенных земными благами, коррумпированных, усвоивших манеры светских владык и их свиты. И теперь стоит посмотреть, как часто употреблялся яд в этом мире за пределами Церкви.

Знаменитый музыкант и поэт Филипп де Витри, клирик и придворный, жил в XIV в. В его балладе «Речение честного Гонтье» (Le Diet de Franc Gontier)утверждалось, что деревенским бедняком быть лучше, чем придворным. Помимо прочих неприятностей, придворный всегда подвергается опасности, что в его подаваемую на золоте еду подмешают яд. Окружение государей поэт изображал как скопище отравителей. Подобное враждебное двору настроение восходило к концу XII в. В королевствах и княжествах Западной Европы формировалось «политическое общество», в которое входили правители, их родственники и главные помощники. Оно постепенно обретало все более полноценную структуру. При этом оно не могло оставаться застывшим хотя бы вследствие демографического фактора (эпидемии чумы), а также по техническим причинам. Появлялись специалисты: военные, юристы, сборщики налогов, которые вступали в конкуренцию с «естественными» элитами: знатью и духовенством. Все это порождало и обостряло напряженность в обществе. XIV–X VI вв. являли собой период всеобъемлющей нестабильности. Его характеризовали насильственные захваты власти, гражданские войны, беспрестанные заговоры. Политика делалась непрозрачной, увеличивалась роль тайных действий, власть стремилась хранить свои дипломатические секреты. Оживлявшаяся рыцарская идеология набрасывала на все это легкий флер приятности. Развивалась политическая мысль, старавшаяся держаться в стороне от придворной грызни. В 1260 г. появился перевод «Политики» Аристотеля на латинский язык, глубоко повлиявший на литераторов и философов. Новый толчок осмыслению политического процесса дали гуманисты. Своего рода кульминацией его явилось творчество Макиавелли, а в эпоху Реформации идеологическая борьба достигла точки кипения.

В подобном контексте любая угроза жизни правителя, любые совершаемые им действия вызывали мгновенный отклик, порождали многочисленные комментарии, возбуждали споры. Все более заметно проявлялся фактор общественного мнения. Оно возникало спонтанно или ловко формировалось пропагандой, возможности которой расширило книгопечатание. Именно благодаря ему аргумент яда обретал значимость. По мнению бургундского хрониста Шателена, смерть государей все чаще и чаще приписывали «злодеяниям людей», а не «действию природы». Мысли об отравлении распространялись все шире. Кто-то от страха ничего не ел и умирал от голода; кто-то сам подстраивал отравления, дабы изменить существующий порядок; кто-то сам выдвигал страшное обвинение, в уверенности, что оно погубит или дискредитирует врага.