Поэзия Ант. Ладинского пленительна, но трудно передать ее очарование. Хотелось бы сказать его же словами — очарование «темной и сладкой строки, слетевшей как ангел с небес». В «темных и сладких» строках его — подлинная поэзия, неуловимая, непередаваемая — веянье ветра, колеблющего «полотняные стены» его призрачной страны.
В двух его сборниках стихов (Черное и Голубое. Париж, 1931; Северное Сердце. Берлин, 1932) две основные темы. Одна берет свое начало из поэзии Лермонтова, тема лермонтовского ангела «И долго на свете томилась она, желанием чудным полна». Земной путь души, сопоставление земного черного с небесным голубым. Подобно Смоленскому, А. Ладинский утверждает в этом бренном мире душу человеческую, сравнивает ее с блудным сыном, возвращающимся в отчий дом, говорит об ее тоске по небу и о ее любви к земле. Лейтмотивы его поэзии — черное и голубое — земное и небесное — все время чередуются, переплетаются между собой. Только земная жизнь с ее испытаниями, лишениями, страданиями — верит Ладинский — очищает душу для райской жизни. Обращаясь к душе, он говорит:
Ты плакала над миром целым,
Ты научилась ремеслу
Слепить глаза над божьим делом,
Спать золушкою на полу.
О, никогда бы не могла ты
Без этих золушкиных рук
Вдруг сделаться — без всякой платы —
Одной из верных божьих слуг.
И в другом месте:
Только земля, земное,
Черная, дорогая мать,
Научила любить голубое
И за небесное умирать.
Душа человеческая, привязанная горячими чувствами к земле, мечтает о небе. Но черное и голубое чередуются. И если в одном месте Ладинский говорит:
Так, покидая пепелище,
Пустой очаг, бумажные сор,
Мы грезим об ином жилище,
О воздухе небесных гор,
то в другом месте, в предчувствии летейского сна, он возражает самому себе:
О смертный, с позднею любовью
Припомнишь пламя очагов,
Дымок из труб, жилище, кровлю
И розы на столе пиров.
И в противоположность лермонтовской душе, которой «звуков небес заменить не могли скучные песни земли», — в душе, воспеваемой Ладинским, земное берет перевес над небесным.
Но ради небес умирая
На охапке железных пик,
Мы думаем не о рае, —
О земле наш последний крик.
Душа, собирающаяся в последнее отплытие, берет с собой «сухую горсточку земли», и даже ангелы, отлетающие домой, в райские рощи, «руками хватают черный воздух земной»
И блудный сын на пышном пире
Не может позабыть подчас
О том печальном тесном мире,
Где он свиней под дубом пас.
Прекрасны стихи Ладинского о расставании с землей: «Тенета бросил я на счастье» и «В каких слезах ты землю покидала» (Черное и Голубое).
Земля и небо перемещаются в сознании Ладинского. Душа, воспетая в его стихах, на небе вспоминает о земле.
Все кружится, и мы не знаем сами —
Привыкнуть надо к высоте жилья —
Не черные ли небеса над нами,
Не голубая ли земля?
Вторая тема поэзии Ладинского — стеклянный призрачный мир, бутафория, недостоверность нашей земной жизни и мысль о смерти — неизбежность «голубой мышеловки», в которой «вдруг захлопнет всех нас».
В черной зале вселенной,
В полотняной стране
Мир прекрасный, но бренный
Рушится, как во сне.
На великой сцене жизни мы только марионетки, которым сладок «оптики вдохновенья мимолетный обман». Ладинский раскрывает в своих стихах этот преображенный мир, где своя правда, своя условная красота. Он подчеркивает эту условность необычными эпитетами. Зима у него картонажная, театральная, луна — балетная, снег — бертолетовобелый, счастье — бумажное, глаза — подрисованные и румянец — поддельный. Стиль стихов Ладинского вообще отличается оригинальными эпитетами. Особенно неистощим он в эпитетах к розам. У него и черные розы, и голубые, ангелические, муниципальные, нордические, призрачные и даже тучные. В его поэзии вообще много свежести и новизны при простоте и ясности. Встречаются у него замечательные образы.
И, спрятавшись в углу за сундуками,
Я слушал в дальней комнате глухой,
Как небо в страшной нежности громами
Впервые трепетало надо мной,
Когда рояль прекрасный раскрывали,
И черным лакированным крылом,
Огромной ласточкою в белом зале
Он бился на паркете восковом.
Тогда как в стихах Смоленского чувствуется напряженность, сдержанная страстность, упорная устремленность — стихи Ант. Ладинского овеяны прекрасным холодноватым эпическим спокойствием, сквозь которое лишь порой пробивается живая теплота чувства. Недаром он так любит север; «Северное сердце» озаглавлена его вторая книга стихов; «хрустальный звон мороза» и «голубоватых айсбергов» звучит во многих его стихах. Он сам говорит о пристрастии своей музы к зиме и снегу. Не потому ли, что зима наиболее декоративное время года, когда мир преображается, становится схожим с призрачной страной его поэзии.
Как говорят об иных художниках, я сказала бы о поэзии Ладинского, что в ней много воздуха, прохладного, свежего, голубого. И как воздух — над землей, хотя и окружает ее, так и его стихи, — над жизнью, хотя и говорят о любви к земному существованию.
Ант. Ладинский и Смоленский — романтики. Призрачный мир с его снами, вымыслами созвучнее их душе мира реального. Довид Кнут суше, строже, конкретнее. В его стихах нет их романтических образов, он тверже стоит на земле. В то время, как и Смоленский ощущает творчество как головокружительный бег в «звездной мгле», и строки Ладинского слетают, «как ангел с небес», у Д. Кнута слово «зреющее», «плод его косноязычной горести», земное искреннее, взвешенное слово. Но все же их всех, имеющих каждый свой стиль, свое поэтическое лицо, свое мироощущение, роднит и созвучность настроения, и общий подход к творчеству (образ и слово для них не самоцель, а средство для выражения мысли, чувства, настроения), и общие заветы простоты и «прекрасной ясности».
Гельсингфорс
