«На привязи сердце томится…» На привязи сердце томится, На привязи смертной любви. А душа — перелетная птица, Ей земля и небо — свои. Сердце души тяжелее, В нем темная, томная кровь. Оно бережет и лелеет Заплаканную любовь. И помнит не только о сгубленном Счастье, сгоревшем в чаду — О каждом дереве срубленном В старом родном саду. А я — живая, двойная, С любовью к тленным вещам, За блаженство бесплотного рая Кусочка земли не отдам. Июль Станицы круглых белых облаков На синеве густой и сочной неба. Сухой и теплый запах васильков, Таящий привкус золотого хлеба. В тенистой роще низкий гуд шмелей, Стеблей отдельных дрожь и легкий шорох, Тысячелистый ветер средь ветвей, Шумящий в их запутанных узорах. Томит жарою солнечный июль. А в комнате, прохладной даже летом, В окне раскрытом занавески тюль, Как парус, полон воздухом и светом. Полдень Всякое дыхание да хвалит Господа. Псалом 150, 6 Знойный полдень. Полдень сил, Солнечных даяний. Землю Бог благословил Тысячью дыханий. На земле — цветы, цветы, Томный звон пчелиный. Кроткий ветер с высоты, Ветер голубиный. Пахнет из лесу смолой, С поля спелой рожью. Каждый цветик полевой Славит волю Божью. А на синем небе — скит, Белый скит стоглавый, Плотным облаком завит, Осиянный славой. И в стоглавых облаках, Для людей незримы, На прозрачнейших крылах Реют серафимы. Полночь Ночного неба мрак огромный. Ночного ветра в чаще темной Смятенный стон. Берез порывистые взмахи — Объятых трепетом монахинь Земной поклон. И в берегах крутых и сжатых Во тьме растущие раскаты — Шумит вода. Во всем движенье и тревога. …Лишь там, вверху, в окне у Бога Стоит звезда. Октябрь
По мокрым балконным ступеням Сбежала в притихший сад. По клумбам пустым осенним Унылые стебли торчат, Кусты паутиной завиты, Деревья черны от дождей, И желтые листья прибиты К сырому песку аллей. Над озером странно-протяжный Тоскующей птицы крик. Камыш поломанный влажный Беспомощно к волнам приник. Печалью дышит и тленьем Родной обреченный сад. Вечерним благословеньем Сияет в тучах закат. «Ветер по дому ходит хозяином…» Ветер по дому ходит хозяином, — Шорохи, вздохи, смятенье — Холодом вдруг обольет нечаянным, Длинной метнется тенью… Вот у окна занавески отброшены, Дверь открывается настежь. Встал на пороге незваный, непрошеный, Руку заносит на счастье. Мы ль не молились, мы ли не плакали, Мы ль не метались в вихре! Только теперь от ветра, от мрака ли Наши мольбы затихли. Знаю: вынудит, выкинет, выметет, Склонит, согнет и сломит. Счастье из сердца птицею вылетит В холод и мрак бездомья. «Россия… Россия — наш Китеж-град…» Россия… Россия — наш Китеж-град, Сокрывшийся в глуби подводной. Над нею года неизбывных утрат Сомкнулись волною холодной. Глушат и гасят, и топят во мгле Далекие тени и звуки. Как мутны, как горьки в чужой земле Тяжелые воды разлуки! И грешный, и праведный, вместе все мы В единой тоске ожиданья: Не слышно ли вещего звона из тьмы, Не близок ли берег свиданья? …Но в тайных виденьях глубокого сна Я снова в далекой России. Всплывает град-Китеж, всплывает со дна Под тихие звоны глухие. Я снова ступаю по русским полям, По древним, издревле прекрасным, И предков далеких внемлю голосам, Призывным, тревожным и властным. И вновь — запах мяты, полуденный зной, И золото зрелого хлеба, Над синею луковкой церкви степной Разлив необъятного неба. И ветер великий, как встарь богатырь, Проносится с посвистом мимо. И сердце приемлет родимую ширь Любовью навек нерушимой. Interieur Старинных кресел ряд. В резной дубовой раме Большое зеркало. Ореховый рояль. Широкий круглый стол, покрытый кружевами, А на альбомах пыль, как тонкая вуаль. И с лета прошлого забыты на подносе Сухие розы там, на лаковом столе. Никто не вспомнит их, никто о них не спросит. А запах роз живет, дрожит в вечерней мгле. О, запах роз сухих, дыханье ставших прахом, Что говоришь ты мне, склонившейся к цветам? Моя душа полна и нежностью, и страхом. Я шепот мертвых роз словами передам: …В забытом зале здесь — смеялись и любили, И плакали тайком, когда звенел рояль. Но все ушли. Давно. И ты не трогай пыли. Уйди, оставь здесь нас — забвенье и печаль. |
