VIII. «Из полутемной театральной ложи…» Из полутемной театральной ложи, Облокотясь о бархатный барьер, Смотрю на сцену, где с тобой не схожий Он оживает, вечный кавалер, Мечтатель и бродяга полуночный. …Дух неприкаянный вселяется в живых Любовью ненасытной и порочной И тлеет пламенем в глазах пустых. Сейчас он властвует на светлой сцене, А за кулисой темной — Командор, И Донна-Анна преклонит колени, И ужаснется, затихая, хор, И — занавес. Из зала голубого Сойду на театральное крыльцо В сырую ночь. От ветра дождевого Я спрячу в мех горячее лицо И вспомню ночь блужданий и томлений, Мою покорность, мой внезапный страх, В твоем лице трагические тени И блики фонаря в пустых глазах. 1935–1936 Разлуки I. «Вместе до перекрестка…» Вместе до перекрестка, А с перекрестка врозь. Сердце ли нищее жестко? Или с другим не сошлось? Снова недолгий попутчик Вдаль уходит чужой. Кто нас гонит и мучит, Путь рассекая межой? Ветер — в сердце навылет — Все разметал и унес, Счастья бумажные крылья, Теплую радугу слез. С сердцем пустым и огромным, Немощным перед судьбой, Стой на ветру неуемном, Наедине с собой. II. «От темного и гибельного счастья…» От темного и гибельного счастья, Неотвратимой, сладостной беды, От глаз судьбы, их тусклого бесстрастья, От тусклых глаз, как глубь ночной воды, От грозной и неуловимой тайны, От музыки, сжигающей дотла, И от коснувшегося плеч случайно Широкого, влекущего крыла Я сердце отрываю на пороге. — Ты знаешь, был огромный, черный рай… Но ты спешишь, ты весь уже в дороге. Вот, дверь открыта. Уходи. Прощай. III. «Все одинаковы разлуки…» Все одинаковы разлуки… Сплетенные до боли руки, Тоски горячая спираль И угрожающая даль. Глаза в глаза, до дна, до жути, В вагоне, в комнате, в каюте, На мокрой площади в огнях, На темной лестнице, в дверях — Одно и то же расписанье: Сдвиг незаметный, роковой Колючей стрелки часовой, И в безнадежность — до свиданья!.. Рука выскальзывает из руки, Шаги последние быстры, легки, Шаги последние и тишина. Ладонь опущенная холодна. 1936 «Услышать снова музыку глухую…»
Услышать снова музыку глухую, Увидеть отблеск райского луча И, тяжесть вдруг почувствовав живую Крыла, раскрывшегося у плеча, Поверить, что возвращена свобода И силы нерастраченной тепло, И биться вновь у замкнутого входа, Как бабочка залетная в стекло? Судьба слепа, жестока, непреложна. А крылья пленные еще дрожат… …Я бабочку снимаю осторожно Рукой с окна и выпускаю в сад. 1936 «Мы встретимся. Странными снами…» Мы встретимся. Странными снами Душа когда-то жила. Мы встретимся… Но между нами Разлука рекой протекла. Умчали шумные воды Твой образ живой навсегда. Пустое счастье свободы — Все то, чем душа горда. Мы встретимся — нужно ли это? — На улице или в саду, Но отблеска тайного света В лице твоем не найду. Я голоса не узнаю, Я музыки не пойму О том, как летели к раю, Как падали в гулкую тьму. Лишь ветер напомнит о мощи Развернутых крыльев тугих, О шелесте дрогнувшей рощи, О черных просторах ночных… И вспомню внезапно, как бился Плаща крылатого край, Когда, прозвенев, разбился Стеклянный, нетронутый рай. 1937 «На корабле, на белом корабле…» На корабле, на белом корабле Смеялись, танцевали, пили, пели… Никто не думал в море о земле, Уже никто не вспоминал о цели. В оконца узкие глухих кают Смотрела полночь звездными глазами, И вновь, пройдя подземный свой маршрут, Взлетало солнце шаром над волнами. Летели тучи, ветер и вода, И реял флаг сиреневого дыма. Летели дни, а может быть, года, И ветер пел на мачте: мимо, мимо! Но час настал — и черная земля Вдруг обозначилась в тумане четко. В вечерний час спустилась с корабля И отплыла к земле пустая лодка. И счастье, молчаливый пассажир, Никем не узнанный, на берег сходит. Заходит солнце, и тускнеет мир. В покинутой каюте ветер бродит. 1936 |
